Мараховский: Процветающий беспризорник идёт ко дну

 

26.03.24

Вторник, ув. друзья. У нас продолжается рубрика «Собеседники Вечности», и в студии ув. Собеседник Вечности Иван с вопросом о том, как нам победить зло.

«Уважаемый Виктор, добрый день.

Сколько-то лет тому назад много ругали в т.ч. в телевизоре службу, которая борется с наркотиками в стране. То ли реформировали её, то ли мы наблюдали раунд года по версии серьёзных ведомств. Было достаточно шумно и эмоционально. Сотрудники в рабочих кабинетах употребляют то, с чем должны бороться, вплоть до летальных исходов на месте употребления (сравнение с другими службами не приводилось), осуждающе говорили, что они не борются (до победного нуля) с зельем, а всего лишь контролируют. «Вы представляете, контролируют!?» Что-то вроде такого.

Ну мы когда контролируем сравниваем факт (в который въехали и который ещё сумей посчитать, учёт порой проблема) с тем планом, который наметили. Кстати из того, что я видел редкие и очень близкие совпадения этих величин всех слегка изумляют. Не ушли далеко от цели и слава Богу. Ну запланируйте собственно ноль наркотиков и контролируйте, смысл тот же, назвали по-разному. И мне стало интересно, а до каких пор вообще можно снижать себе такую планку? Сколько минимально возможно потреблять обществу? А они (или коллеги их) контролируют так, чтобы не было у нас или так чтобы помимо этого ещё и у недрузей травились? Опиумные войны, мак в Афганистане (то нарос, то ужался, я запутался), фентанил в США, это оно само или помогают? И как, кстати, в таком допущении добиваться нуля потребления, каких ресурсов это потребует? Кстати, если оппоненты таким способом работают против нас, то нам нельзя не делать так же. Да, для отдельной семьи наркоман трагедия, мрак. Рожали, растили, вкладывались в ребёнка и такой вот п…ц. Но в противостоянии, которое сейчас происходит между странами, чем больше таких вот ходячих будет, тем меньше возможности поднять голову и нагадить нам. СВО ещё вообще ни разу не закончилось, всяко может повернуться и, честно говоря, в холодный окоп с мышами под ногами и чужим коптером над головой не хочется (пусть у их вообще «все будет Украина» в таком случае (хотя это похоже перебор)).

А дальше если бороться, то как побеждать? Раньше в точках продавали, прямо в квартирах. Помню на площадке пятиэтажки где жил, раньше прямо из квартиры по диагонали торговали дурью, долго закрыть не могли. Разнокалиберная тревожная публика порой доставляла. Потом государство вертикаль починило, бардак и насилие с дворов и улиц от ребят, «что первого класса вместе», запылесосило куда положено в свою монополию (кинетическое насилие где попало перешло в потенциальное национализированное, так сказать). А сейчас интернеты, закладки. Как ловить-то? Боевыми хакерами? Задача выглядит нерешаемой. Плюсом ещё и легализация в разных странах легких, так эти лёгкие, насколько я читал, для некоторых «счастливых» обладателей какого-то гена однократным применением почти гарантируют шизофрению. В Тайланде, например, совсем недавно под запретом было употребление, а сейчас понаделали этих ларьков (в местах с туристами точно) и потратили на них ощутимо больше, чем на прилавки с местными фруктами».

Начать уместно с занудного напоминания о факте, уже звучавшем на данном проекте: мы люди, а люди всегда и везде стремились упороться.

Мы, разумеется, отвергаем запущенную несколько лет назад учёную фиолетовую утку о том, что «человека из обезьяны сделали галлюциногенные грибы». Но сомневаться в том, что ув. человечество с первых своих шагов употребляло, не приходится.

Пиво из нута. Пиво из ячменя. Пиво с грюйтом и пиво с хмелём. Аяхуаска. Дурман. Мухоморы. Белладонна/красавка. Водка, вино, кашаса, кукурузный муншайн, пожирающий заметную часть североамериканского урожая (из-за чего США в XIX веке заслужили славу «страны пьяных», а потом пытались бросить всей нацией). В курганах Румынии, которым пять с половиной тысяч лет, нашли специальные ямы для сжигания конопли. Опийный мак. Туак. Кока. Сома. Табак.

Традиционно ли употребление какого-нибудь вещества для конкретной местности или нет — оно неизменно наносит ущерб. Пьяные падают с мостов, пьяные замерзают в снегах, пьяные ловят глюки и убивают окружающих. Пьяницы и наркоманы тупеют, их мозг вырождается. Курильщики носят в себе чёрные лёгкие.

Человечество поколение за поколением платит веществам налог жизнями.

И человечество осознало, что оно обязано вечно бороться с упарыванием без надежды на окончательную победу, тоже очень давно.

Классическим методом борьбы в тех древних цивилизациях, что оставили нам кое-какие описания, служил следующий комплекс мер:

1) Легальность лёгких/мягких вариантов, вида «кружка пива работнику». Заморочившись как-то вопросом о том, как средневековые ганзейцы вообще выживали, употребляя по пять пинт в сутки, я полез выяснять и вычитал, что это было «сельдяное» пиво крепостью около 2 оборотов. Греки, как известно, пили своё вино разведённым водой в пропорции 1 к 3.

2) Ритуализация настоящего опьянения. Кубок несмешанного вина в разгар посвящённой божествам симпосии. Крепкое по случаю праздника Иштар. Мухоморный отвар для исцеления от болезни и изгнания злых духов. Вдыхание конопляного дыма на похоронах воина. Одним словом — особое состояние сознания для особых случаев, и никак иначе.

3) Социальное презрение к зависимым. Употребление несмешанного вина в Греции относили к привычкам варварским и отвратительным, пьяный не по делу — фигурирует в древних памятниках как эксцесс, зачастую наказуемый.

4) Взаимный перекрестный контроль поведения. Если нам сегодня кажется, что наша жизнь на виду и мир следит за нами через соцсети и телефоны — то нам по-настоящему пора прыгнуть в нашу потёртую машину времени и отправиться пожить годик куда-нибудь в древний великий город.

Мы обнаружим, что в этом великом городе (пусть это будет головокружительный мегаполис даже на двести тысяч жителей, как Ниневия, или даже на полмиллиона жителей, как Рим) в действительности крайне трудно провести хоть минуту вдали от внимательных глаз. Мы привязаны к своей социальной страте, мы с утра до ночи запряжены выполнять социальные обязанности. Помимо собственно работы (если мы кровельщики, то класть кровли, а если камнерезы, то обтёсывать камни), у нас также есть десяток социальных ритуалов в день, которые мы обязаны проводить, взаимодействуя с другими.

И в действительности даже если мы в полу- или миллионном Риме, то мы живём в своём небольшом квартале, посреди своих нескольких сотен соседей, под присмотром соседей, жрецов квартала, участников различных хоров, братств и гильдий (тогда это ещё не называлось гильдиями, но уже было). Если мы богаты — то с утра к нам приходят клиенты и друзья. Если мы бедны — то мы сами тусим у своих патронов. Мы в кое-какой самоизоляции только по вечерам в своих стенах — и я имею в виду «в кое-какой» в том смысле, что мы наедине с нашими 6-9-15 домашними.

Этот всеобщий взаимный контроль стискивал человека весьма эффективно в своих объятиях: выйти из социума можно было только буквально, отправившись в отшельничество.

И тут мы подходим к главному.

Чем отличается наш век от предыдущих?

Совершенно точно, ув. друзья. Наш век отличается от предыдущих социальной атомизацией, что означает не только одиночество, но и неподконтрольность.

Мы, может, и «на виду» друг у друга в каком-то экономическом и информационном смысле, но нам всем друг на друга в практическом смысле решительно положить. Москвич не знает имён своих соседей, о наличии у жильца из 291-й личной жизни можно узнать разве что если в доме плохо со звукоизоляцией — или по результатам беседы с консьержкой. Если же человек технофоб и недержатель никаких карт (вроде автора этих взволнованных строк), то не то что украинские разводилы — даже роботы-спамеры беспокоят его не чаще раза в неделю. Кто кем работает? Кто с кем дружит? Кто кому молится? Мы не узнаем этого, если он сам не декларирует на своих страничках (и то он может врать).

Важно подчеркнуть, что в нас в действительности сильна нужда в присмотре. Мы за редкими исключениями хотим, чтобы за нами приглядывали — хотя нам, разумеется, почти поголовно кажется, что наоборот.

И нам кажется верно — но наличие взаимоисключающих стремлений в человеке не новость. Мы безусловно норовим отстаивать свой суверенитет — но (на днях мы это обсуждали) даже само понятие суверенитета социально, а вовсе не асоциально, ибо выражается суверенитет во власти над другими. А власть — это безусловно взаимодействие, и не вчера замечено, что она меняет не столько управляемых, сколько управляющих.

...Ну так вот. Нетрудно предположить с учётом сказанного выше, что современная наркомания, действительно бьющая рекорды во многих странах планеты, есть один из эффектов наступившего века беспризорности.

Это, кстати, пожалуй, одно из немногих зол нищепанка, от которого из двух «защищённых от перемен» сегментов общества (религиозные общины и богатые) защищён лишь первый: дети миллионеров и президентов упарываются не реже детей работяг.

Отсюда вывод: победить наркоманию, конечно, невозможно — но побеждать её на уровне, приличествующем древним обществам, способна лишь дисциплина.

Повторим:

1) Легальность мягких стимуляторов и релаксантов (кофе+сигарета с утра, кружка пива после работы).

2) Ритуализация настоящих опьянений.

3) Социальное презрение к зависимости.

4) Контроль.

Этот последний пункт доступен лишь в двух вариантах. Первый — индивидуальный, с приставкой само- (получается не у всех). Второй — социальный, осуществимый в коллективных формациях, опутанных взаимными обязательствами.

...Россия после начала СВО, как известно, заметила один любопытный эффект. Вылетевшая за наши пределы специфическая масса условных пацифистов, осев в Грузии, оказалась массой с высочайшим уровнем разнообразных наркотических зависимостей, одновременно проявив откровенно заниженный уровень способности к какой-либо организации.

Есть основания полагать, что это был выплеск как «индивидуалистов по жизни», так и «индивидуалистов по сиротству». И если первые, возможно, вообще не заметили особых перемен, сменив пельмени на хинкали и продолжив кодить и играть в приставки, — то вторые оказались одновременно в раю («здесь не винтят за траву») и в аду («парень совсем съехал на мефедроне, ищу с кем снимать квартиру, одна не потяну»).

Это оргия беспризорности в первую очередь — а общество традиционно съедает беспризорников пачками и поколениями, не давясь.

Автор этих взволнованных строк в силу трудовой биографии видал немало наркоманов, алкоголиков и игрозависимых на разных стадиях соответствующих карьер. Среди них были люди из богатых семей и из бедных, дети многодетных родителей и сироты. Единственным качеством, объединявшим их — была практическая беспризорность, то есть отсутствие ежедневных обязательств перед другими.

В свете этого вопрос о том, как быть с закладками, имеет свой очевидный ответ: человек должен быть при деле и среди себе подобных. Если вокруг нет подобных ему — он уподобится тем, кого отыщет.

И никакое государство тут, как легко понять, ничем ему не поможет. Государство может только взять его, уже уподобившегося кому не следует, и оформить по 228-й, и использовать в «Шторм Z».

Поэтому люди с качественной волей к самосохранению — ищут, кому уподобиться так, чтобы не умереть, и находят: в спортивных и волонтёрских организациях, в семьях, в церковных общинах. И наваливают на себя обязательства, и не дают себе бродить без присмотра.

И под присмотром — иногда под хмельком, иногда под фенибутом, иногда под каким-нибудь сериалом, ибо действительность тяжела — продолжают нести на себе бремя мира.

...А искоренить упоротость как идею невозможно. Здесь уместно вспомнить банальный факт: чтобы сделать брагу, нужна трёхлитровая банка, фрукты, сахар и резиновая перчатка (порой не обязательно даже искать дрожжи, они летают в воздухе, африканцы так делают свой пальмовый тодди). Миллионы советских балконов передавали привет Горбачёву ещё на памяти ныне живущих.

И даже если каким-то образом истребить нецелевое использование рафинада и яблок — у граждан всё равно останется «собачий кайф» с придушиванием (и кто-то будет от него случайно умирать молодым).

К сказанному остаётся добавить один поучительный случай из жизни. У автора этих взволнованных строк был один коллега, брат известного военкора и сам военкор. В середине февраля он вынул закладку с травой и повёл себя на улице при виде полицейских столь нервно, что его досмотрели. Через неделю какие-то недруги слили факт задержания в СМИ, и с тех пор его публикаций не появляется.

Можно сказать, что два грамма испортили взрослому парню (по-моему, даже семейному) жизнь и карьеру.

Но кто, спрашивается, приглядывал за взрослым семейным парнем в тот момент, когда он брёл по заснеженной столице, ломящейся от разрешённых веществ, раскапывать в сугробе запрещённое? Кому он был подобен в этот момент? Перед кем ощущал свою ответственность? Перед кем исполнял обязательства?

Ответы на эти вопросы очевидны: никто, никому достойному, ни перед кем, ни перед кем.