У меня нет и не было красно-белого модного шарфа,и я ни разу в жизни не носил бейсболку с заветным ромбиком, но это никогда не мешало людям определенного склада тут же выявлять во мне спартаковского болельщика. «Ты, это, слышь,за «Спартак»болеешь?» ― вопросительно-утвердительно говорили мне в старых советских пивняках, в тамбурах электричек, на рок-н-ролльных концертах и даже в ночных дворах, спрашивая закурить. И я подтверждал кивком, что да, за «Спартак», а за кого же еще.
Футбольное боление ― очень странное дело, потому что оно полностью бескорыстно и не дает человеку никаких преимуществ и выгод, а дает только страсти и переживания, причем не всегда приятные. Футбольное боление это не только сидение на трибунах с себе подобными или бесконечные разговоры о том, как мы влепили им в прошлую субботу, а они нам в позапрошлую среду. Это образ мыслей, который поселяется в голове лет в шесть и уже оттуда не уходит. С этим образом мыслей ты все происходящее оцениваешь не с точки зрения рациональности, справедливости или собственной выгоды, а с точки зрения любимой команды. «Кайрат» обыграл «Арарат» ― ну хорошо, а как это для «Спартака»? Ничья ЦСКА с «Анжи», переход Красича в «Ювентус», отъезд Вагнера Лава в Бразилию, возведение метро в Тушине, отставка Лужкова, речь Путина, подорожание бензина на колонках «Лукойла» и еще тысяча подобных дел ― как это все для «Спартака»? Конечно, это вид помешательства, который у самого помешанного вызывает иронию, но от этого взгляда, возникшего в детские годы, когда не было в жизни ничего важнее футбола, не избавишься. Да и зачем?
«Спартак» это не просто команда в красно-белой форме, это стиль игры, который сложился в незапамятные годы. Сейчас, когда Николая Петровича Старостина с нами нет, никто не скажет точно, когда именно. Возможно, уже до войны в «Спартаке» играли в короткий пас и быструю «стенку». Другие команды исповедовали силовой или атлетический футбол, строили игру на широком движении или размашистой геометрии ― «Спартак» через десятилетия пронес любовь к точным мелким распасовкам и остроумным перемещениям людей с мячом и без. Бесков передал этот стиль Романцеву, а Романцева критиковали за то, что все эти остроумные штучки несовременны в век тотального футбола мускулистых атлетов с ногами сорок пятого размера, играющих в беспрерывное давление. И правда, спартаковская интеллигентная круговерть выглядела каким-то ретро-футболом на фоне скоростных команд и, бывало, ломалась в столкновении с грубой силой. Но теперь оказалось, что это было не прошлое, а будущее. Теперь в этот красивый футбол с обилием мелких пасов и слаженных текучих маневров играет феноменальная «Барселона», в которой, безусловно,есть спартаковские черты. Так сыграл бы «Спартак», если бы на поле вышли лучшие спартаковцы всех времен Нетто, Амбарцумян, Хусаинов, Папаев, Ловчев, Черенков, Титов. И легендарный Жмельков в воротах, тот самый Жмельков, который с истинно спартаковским пижонством покрикивал центральным защитникам, видя прущего на ворота форварда: «Да пропусти ты его, пусть пробьет!»
Но «Спартак» это не просто команда, это магическое место со своими законами, своей атмосферой и своей гравитацией. Иначе как объяснить, что сменяются поколения игроков, а в игре «Спартака» по-прежнему остается нечто такое, что можно назвать и врожденной артистической небрежностью, и принципиальным пролетарским раздолбайством.
Этих свойств никогда не было в суровом армейском ЦСКА, за которое издавна болели военные, и в дисциплинированном милицейском «Динамо», которому симпатизировали работники органов, а в «Спартаке», за который болели артисты МХАТа и слесари автокомбината №1, такая легкая смесь пижонства, ленцы и шика была всегда. Как это мироощущение сохраняется в команде, где половина игроков не говорит на русском, я не знаю. Но даже иностранцы, попадая в этот круг жизни, почему-то вдруг приобретают типичные спартаковские черты: аргентинец Пареха начинает ошибаться на ровном месте, чех Сухи умудряется забывать, что он защитник, ирландец Макгиди воспаляется красной страстью и не попадает в ворота с трех метров… Так играть нельзя! Но они так играют, потому что это какой-то всегдашний, вечный, неисправимый, кривой и любимый, как сама Москва, московский «Спартак».
Многих людей, с которыми я встречался по жизни, я забыл, но игроков, которые когда-то славно играли за «Спартак», я помню так, как будто все они мне близкие родственники.
И всех их я вспоминаю в день рождения «Спартака». Высокий угловатый Янкин, так хлестко лупивший по воротам в доисторическую советскую эру, где ты, куда уплыл по волнам жизни? Николай Осянин, который бил так, что пяткой бьющей ноги чуть не доставал до затылка,и сам Яшин стоял тогда как вкопанный, не в силах среагировать на мяч, с воем и свистом влетавший в верхний угол с тридцати метров,― куда пропала твоя белобрысая голова, Николай? А маленький Сидоров ― Бесков любил маленьких умных игроков ― крутившийся с мячом так, как не всякая юла закрутится, ты тоже исчез куда-то с авансцены жизни, пропал в тюменских полях, заплутал во владимирских лесах, сгинул, как Чапаев, на переправах. Это судьба игроков, даже самых лучших, и судьба футбола вообще ― возникать на краткое мгновение жизни, быстро исчезать и оставаться только в памяти любящего болельщика.
Все эти исчезнувшие игроки «Спартака», которых нынешняя торсида не знает, все эти герои сражений с киевским «Динамо», которое ныне вообще иностранный клуб, все эти мастера мелкого паса и изящного обыгрыша, включая тех, кто спился, как защитник Иванов, выпрыгнул в окно, как полузащитник Булгаков, или погиб в автокатастрофе, как нападающий Силагадзе,― все они в этот торжественный день стоят передо мной в алых, выцветших от времени футболках, на которых нет рекламы, а есть только широкая белая полоса и маленький ромб с буквой «С».
