СМЕЛЯКОВ
"В пижаме полосатой он снят перед концом
с сухим, невиноватым, измученным лицом", - 
написал Виктор Гофман, увидев этот снимок Смелякова. Он ушел сорок

 лет назад - единственный, видимо, настоящий поэт, оставшийся в нашей литературе от "бывалых людей" горьковского призыва. И я еще застал Ярослава Васильевича - старого лагерного волчару, колючего, вечно нетрезвого. В Союзе писателей его боялись - был абсолютно непредсказуем. Когда Смелякову вручали Госпремию, он, и в Кремль приехав изрядно выпимши, вместо отрепетированного спича сказал Подгорному: "Я теперь в орденах, как в говне!" О чём сразу стукнули в СП, да бестолку - секретари и литгенералы шарахались от него, как ошпаренные. И была жуткая ирония судьбы в том, что Ярослав Василич жил в переделкинском доме Фадеева и работал в той комнате, где он застрелился.
Молодёжь наизусть знала его "Манон Леско" и "Любку Фейгельман", "Жидовка" и лагерные стихи ходили по рукам, но Смеляков юных дарований не признавал, учеников у него не было. Только Егору Самченко (врачу-психиатру из Солнечногорска), дико одарённому и нынче совсем забытому, удалось - буквально взял старика за грудки: "Пошли, Ярослав, я тебе свои гениальные стихи почитаю!" Ошарашенный напором и обращением на "ты", Смеляков вдруг сник, и весь ЦДЛ видел, как Самченко в нижнем буфете читал мэтру свою рукопись...
Слуцкий в день похорон Смелякова опоздал на семинар, приехал сразу после Новодевичьего. Попросил помянуть поэта минутой молчания, потом сказал:
- Мне было обидно и горько, оттого что никого из вас я не видел сегодня на кладбище. Понимаю, что все вы люди занятые, у всех работа, а у некоторых еще и дети, но давайте как-то выкраивать время и приходить на похороны друг друга...
Этот урок я тоже запомнил.

* * *
Пусть я тронутый на треть / и в уме нетвёрдый,
но желаю лицезреть / две собачьих морды.

Больше женщин и юнцов - / ближних исключая,
Я своих прекрасных псов / увидать желаю.

Я б прикидывать не стал, / а единым духом
ту ложбинку почесал / за собачьим ухом.

А они - и тот, что млад, / и заматерелый -
указаний не хотят, / знают сами дело.

Сами знают, что сказать, / лая между прочим,
и от радости визжать / из последней мочи.

Я пришел из тех гостей, / из таковской бражки,
где ни мяса, ни костей - / киселёк да кашки.

Вам обоим, пёс и пёс, / из палаты жаркой
никакого не принёс / малого подарка.

...Не желаю порошков / и пилюль снотворных,
а хочу собачьих псов, / сильных, непритворных.

* * *
Я на всю честную Русь / заявил, смелея,
что к врачам не обращусь, / если заболею.

Значит, сдуру я наврал / или это снится,
что и я сюда попал, / в тесную больницу?

Медицинская вода / и журнал «Здоровье».
И ночник, а не звезда / в самом изголовье.

Ни морей и ни степей, / никаких туманов,
и окно в стене моей / голо без обмана.

Я ж писал, больной с лица, / в клетчатой тетради
не для красного словца, / не для денег ради.

Бормочу в ночном бреду / фельдшерице Вале:
«Я отсюдова уйду, / зря меня поймали.

Укради мне - что за труд? - / ржавый ключ острожный».
Ежели поэты врут, / больше жить не можно.

Ярослав Смеляков - последнее фото. Переделкино, 1972
© Фото Семёна Фурмана (из архива G.Ye)

взял тут