Люди Власти. ГЛАВА 4. «НОВЫЙ КУРС» ГОСПОДИНА РУЗВЕЛЬТА

Здравый смысл требует выбрать метод и испытать его. Если не получилось — честно признайтесь и попробуйте другой. Главное — делайте хоть что-нибудь.

Ф. Д. Рузвельт, из речи в Оглторпском университете (22 мая 1932 года)

Теоретик. Чтобы «принять страну с сохой, а оставить с атомной бомбой», Франклину Делано Рузвельту не хватило всего 95 дней. Четырежды президент Соединенных Штатов умер 12 апреля 1945 года, не дожив трех месяцев до первого в истории человечества ядерного взрыва.

16 июля 1945 года — испытание «Тринити», Нью-Мексико, 21 килотонна

 Но Рузвельт оставил после себя куда более страшное оружие — государственную машину, способную не только реализовать Манхэттенский проект, но и выиграть Вторую мировую войну. Знакомые нам сегодня Соединенные Штаты, способные диктовать свою волю государствам в любой части земного шара, появились на свет только тогда, в 1945-м, и только благодаря своему единственному за всю историю четырехкратному президенту.

Всего за 12 лет до этого ситуация в США больше напоминала разруху после гражданской войны, нежели размеренную жизнь одного из ведущих государств планеты. Начавшийся в 1929 году экономический кризис не завершился, как это обычно случалось, через один-полтора года, а превратилась в длительный спад, позднее названный Великой депрессией. Иными словами, это был не циклический спад (рецессия) а нечто куда более сложное.

Практик. Здесь мы снова отсылаем читателей к книге М. Хазина «Воспоминание о будущем. Идеи современной экономики», в которой дается соответствующая экономическая теория. Для нас же принципиально важны только результаты: спад был колоссальным, и автоматического выхода из ситуации не просматривалось.

Теоретик. За три года (1930–1932) промышленное производство сократилось на 46 %, сельскохозяйственное — на 57 % (больше, чем вдвое), число безработных американцев выросло с 1,5 до 12,9 млн (то есть до 25 % к общему числу наемных работников в 51,1 млн). Миллионы американцев лишились последних средств к существованию, что закономерно привело к многочисленным протестам и бунтам, вроде «марша ветеранов на Вашингтон» и «голодного марша в Детройте».

Трудно было себе представить, что погрузившаяся в пучину отчаяния страна, где четверть жителей мечтала лишь о миске бесплатного супа и о теплом ночлеге, всего через 12 лет возглавит «клуб победителей» в мировой войне и станет абсолютным мировым гегемоном на следующие 70 лет. И когда это действительно случилось, Франклин Делано Рузвельт заслуженно стал кумиром миллионов американцев (а вслед за тем, в точном соответствии с пророчеством Сталина, едва ли не самым критикуемым президентом США).

Но как же у Рузвельта получилось? Как смог этот человек сначала пробиться к вершинам Власти, а затем (что, как мы уже знаем, еще более трудное дело) успешно этой Властью распорядиться?

Читатель. Так это же всем известно — Рузвельт предложил Америке реформы, тот самый «Новый курс», и за это его выбрали президентом.

Теоретик. В вопросах, касающихся Власти, всегда есть два ответа — всем известный и правильный. Проблема заключается в том, что 

1) к 1932 году победа любого демократа над республиканским оппонентом была предрешена, так что быть Рузвельту президентом или нет, решалось в ходе кампании внутри Демократической партии;       2) слова «новый курс» Рузвельт впервые произнес 2 июля 1932 года на съезде Демократической партии, уже выдвинувшей его кандидатом в президенты; 

3) в ходе дальнейшей избирательной компании Рузвельт не предлагал Америке никакого «курса» и никаких однозначных решений

Вплоть до позиции по поводу сухого закона: «Если вы пьете, голосуйте за Смита, если трезвенник — за Гарднера, а если не знаете, пьете или трезвенник, — голосуйте за Рузвельта»

 (а только себя как лучшего из кандидатов);

 4) и, наконец, реальный «новый курс» — административное регулирование всех форм экономической активности граждан и предприятий — был ровно тем же самым «старым курсом», который до Рузвельта проводил его предшественник Гувер. Причем с тем же самым результатом.

Экономические оценки «Нового курса» Рузвельта (который привел к 1938 году, когда безработица составила 20 %) колеблются между «ничем не помог» и «затянул депрессию». Популярность Рузвельта к 1938-му вернулась к обычным для Америки «50:50» (выборы 1938-го — потеря демократами значительной части мест в палате представителей, по крайней мере двух третьих).

Читатель. Вот это новость! Получается, что Рузвельта ценят вовсе не за его экономические успехи?!

Теоретик. Ну разумеется! Любого человека, добившегося верховной Власти и удержавшего ее хотя бы десяток лет, ценят уже за сам факт этого. Верховный вождь не может быть плохим, особенно если он столько лет оставался верховным. Поэтому «народная любовь» — не самый полезный помощник в деле установления истины; для народа все правители успешные, все вожди — великие.

Чтобы понять подлинные причины величия Рузвельта, нужно отойти от привычного штампа «спаситель Америки от Великой депрессии» и проанализировать 1930-е в США с точки зрения теории Власти, а значит, выявить реальные проблемы, вставшие перед американской элитой, понять, как эти проблемы повлияли на текущий «элитный консенсус», почему бразды правления вручили именно Рузвельту, и наконец, для чего на самом деле он использовал доставшуюся ему Власть.

Как всегда и бывает перед кризисом, экономическое, социальное и даже политическое положение США в конце 1920-х было поистине превосходным. 

Десятилетие, еще до своего завершения получившее имя «ревущие двадцатые», ознаменовалось быстрым и стабильным экономическим ростом.

С 1920 по 1929 год реальный (с поправкой на снижение цен) ВВП США вырос на 45 %, а доход конечных потребителей — на 51 %

 В выступлении перед Конгрессом в декабре 1928 года президент Кулидж нисколько не кривил душой, заявляя:

Никогда еще перед Конгрессом Соединенных Штатов… не открывалась такая приятная картина, как сегодня [Шевляков, 2016, с. 27].

Сменивший Кулиджа на должности президента

В 1920-е на политической арене США безраздельно господствовала Республиканская партия, воротилы которой могли себе позволить назначать следующих президентов в собственном узком кругу, но об этом чуть позже

 Герберт Гувер столь же искренне обещал работающим американцам «курицу в каждой кастрюле и бензин в каждом бензобаке»,

Еще раз: это происходило в том самом 1928 году, когда в СССР пришлось повторно вводить хлебные карточки!

 а также телефон, радио и канализацию в каждом доме.

Как говорилось в листовке от 20 октября 1928 года

 Для выполнения этого обещания требовалось лишь бесконечное продолжение экономического роста, в которое в те годы верило абсолютное большинство экономистов:

В 1926 году [Кейнс] встретился со швейцарским банкиром Феликсом Сомари, опасавшимся покупать акции. Когда Сомари высказал свой пессимизм в отношении будущего фондового рынка, Кейнс решительно возразил: «В наше время катастрофы на рынках исключены» [Skousen, 2001, р. 332].

Да-да, это тот самый Кейнс, который всего через восемь лет (когда Великая депрессия уже состоялась) раскритиковал

В своей книге «Общая теория занятости, процента и денег» (1936)

 в пух и прах «свободный рынок» и объяснил (задним числом, разумеется) неизбежность возникновения длительных депрессий. Так что в конце 1920-х у американской элиты не было никаких оснований для беспокойства — ведущие экономисты предсказывали дальнейшее процветание, а в обществе царил социальный мир (несмотря на то, что за период с 1920 по 1930 год городское население США выросло с 54 до 69 млн человек, в то время как сельское осталось практически на прежнем уровне).

Как же тогда этот социальный мир и это экономическое процветание удавалось поддерживать? Если верить классику исследования американских элит Фердинанду Ландбергу, то примерно вот так:

Белый дом в 1920–1932 гг. попросту превратился в политический притон. Даже по внешним признакам последующие республиканские правительства вызывали подозрение. Они отличались друг от друга только именами обитателей Белого дома. Уоррен Г. Гардинг был пьяницей, оставившим столь скандальную славу, что простой намек на нее оскорбителен для хорошего вкуса; Кальвин Кулидж просто выполнял то, что ему предписывали Эндрю У. Меллон и Дуайт У. Морроу, его опекуны в политических делах; Герберт Гувер, бывший прежде продавцом и посредником при продажах сомнительных акций горнорудных компаний, получил перед войной порицание от английского суда за участие в одной афере [Lundberg, 2007, р. 182–183].

Ландберг, родившийся в 1902 году и работавший с 1927 по 1934 год репортером в New York Herald Tribune, отлично знал «политическую кухню» тогдашней Америки и не считал нужным скрывать свое к ней отвращение. Однако для анализа реальной системы Власти требуется нечто большее, чем обзывалки «пьяница» и «аферист». Чтобы понять, как и почему в президенты США попадали столь странные персонажи, нужно описать устройство американской демократии начала XX века. Мы сделаем это, рассматривая президентские выборы 1920 года, оказавшиеся сложными как для Республиканской, так и для Демократической партии, и потому наиболее ярко высветившие основные особенности политического устройства США.

В конце 1918 года казалось, что 1920-й станет годом «битвы титанов». Демократическую партию возглавлял Вудро Вильсон, только что выигравший для США Первую мировую войну и явно собиравшийся идти на третий срок. Республиканская партия преодолела раскол 1912 года

В этом году харизматический лидер партии Теодор Рузвельт, в 1908-м добровольно отказавшийся баллотироваться на третий срок, бросил вызов тогдашнему республиканскому президенту Вильяму Тафту, выиграл республиканские праймериз, но, несмотря на это, не был избран претендентом на съезде партии. В ответ Рузвельт мгновенно создал собственную Прогрессивную партию, пошел от нее на выборы, расколол голоса республиканцев пополам и опередил-таки ненавистного Тафта — однако лишь затем, чтобы с треском проиграть демократическому кандидату Вудро Вильсону

 и снова объединилась вокруг Теодора Рузвельта. Популярность Вильсона, увлекшегося переводом экономики США на военные рельсы и тотальным администрированием всех областей жизни, к этому времени значительно снизилась,

На выборах 1918 года демократы потеряли большинство и в Сенате, и в Палате представителей

 и Рузвельт имел реальные шансы взять реванш за поражение 1912 года.

Но в дело вмешалось то, чего в начале XX века нельзя было купить ни за какие деньги: физическое здоровье кандидатов. 6 января 1919 года внезапно оторвавшийся тромб оборвал жизнь Теодора Рузвельта. А 2 октября тяжелый инсульт усадил Вудро Вильсона в инвалидную коляску и настолько затуманил сознание президента, что несколько месяцев государственные вопросы решала его жена, показывая, в каком месте Вильсон должен поставить подпись. Сам Вильсон, разумеется, полагал, что и в таком состоянии способен выиграть выборы; но остальным было понятно, что Демократической партии тоже нужно искать нового кандидата в президенты.

Теперь самое время разобраться, как происходил (и происходит) в США «поиск» кандидатов. Американская система президентских выборов обусловлена федеративным характером этого государства: в нем малые штаты имеют непропорционально большой «вес» (вес голосов в выборах президента). Для победы кандидату недостаточно выиграть в наиболее населенных штатах, необходимо побеждать по всей стране. Сделать это без многочисленных местных сторонников (организующих предвыборные мероприятия и банальную агитацию по месту жительства) невозможно, поэтому реальными претендентами на победу являются только кандидаты крупнейших партий.

Кроме того, поддержка местных партийных

В начале XX века она была абсолютно необходима; а вот к XXI веку партии стали более централизованными (за счет общенациональных СМИ — сначала телевидения, а потом и интернета)

 не дается кандидату автоматически — ему необходимо либо продемонстрировать общенациональную личную популярность, либо взять на себя разнообразные обязательства. Чтобы боссам было проще понять, какому из кандидатов оказывать поддержку, в партиях сложилась система «первичных выборов», в ходе которых партийные организации штатов выдвигали делегатов на общепартийный съезд, распределяя их между разными кандидатами.

В последние десятилетия результаты таких «праймериз» сразу же определяют победителя (менее популярные кандидаты отказываются от борьбы, и оставшийся набирает более 50 %), однако в начале XX века выиграть праймериз было лишь половиной дела.

Прежде всего потому, что праймериз тогда проходили далеко не по всем штатам, значительная часть просто присылала делегатов, голосующих за того, кто больше пообещает. Поначалу так делали вообще все штаты, первые праймериз прошли только в 1912 году, и то лишь по 11 штатам у республиканцев и 12 штатам у демократов.

 В те годы представители штатов предпочитали лично общаться с кандидатами и их группами поддержки, для чего и собрались на партийные съезды. Регламенты съездов — необходимость набрать большинство (у республиканцев) или даже квалифицированное большинство (2/3, у демократов) голосов — полностью соответствовали задаче, которую решали для себя делегации штатов: подороже продать свои голоса.

Таким образом, для выдвижения в президенты будущему кандидату требовалось пройти два фильтра:

Фильтры надежно отсеивали «несистемных» кандидатов: из 8 президентов США в период с 1897 по 1945 год шестеро до этого были губернаторами или сенаторами штатов, а еще двое — высокопоставленными государственными служащими

 1) первичные выборы (для чего требовались избирательные кампании в каждом штате, а значит, немалые деньги)

  2) интриги на партийном съезде (для чего нужны были уже не деньги, а связи). Кто бы ни отбирал при этом самого достойного (сделаем вид, что мы не знаем, кто же они, хозяева американской политики), он должен быть заинтересован в 

1) достаточно большом числе первоначальных кандидатов, чтобы было из кого выбрать; 

Этот пункт объясняет, почему крупные спонсоры так часто поддерживают сразу нескольких кандидатов: мало ли что выяснится по ходу дела, лучше иметь и запасные варианты!

2) возможности повлиять на окончательный выбор, то есть на решение партийного съезда.

Читатель. А где же влияние федеральных властных группировок? Которые должны были тащить своих людей и жестко отсекать всяких местных персонажей?

Практик. А вы не забудьте, что США строились как реально федеративное государство, в котором основные процессы происходили на местном уровне. До 70-х годов прошлого века каждый штат обеспечивал свои потребности примерно на 80 %. Соответственно, там и формировались властные группировки. А жизнь на федеральном уровне состояла в том, чтобы заниматься согласованием интересов этих региональных (на уровне штатов) группировок. И только очень постепенно были сформированы именно федеральные властные группы. В части финансовой мы этот процесс частично отследили в главе про Стросс-Кана.

Ну а теперь посмотрим, как проходил отбор кандидатов на выборах 1920 года. Начнем с партии-фаворита, республиканцев, чей кандидат в конечном счете и стал президентом. Партийный съезд, открывшийся в Чикаго 8 июня 1920 года, должен был сделать выбор более чем из десятка кандидатов, половина которых представляли только свой собственный штат. Вот топ-7 кандидатов по итогам первого тура голосования:

Кандидат Î Избирательный фонд, тыс. долларов Î Голосов (из 980) в первом туре Î

Леонард Вуд, генерал Î 1773 Î 287,5 Î

Фрэнк Лоуден, губернатор Иллинойса Î 415 Î 211,5 Î

Хайрам Джонсон, сенатор от Калифорнии Î 194 Î 113,5 Î

Вильям Спроул губернатор Пенсильвании Î — Î 84 Î

Николас Батлер, президент Колумбийского университета (Нью-Йорк) Î 40,5 Î 69 Î

Уоррен Гардинг, сенатор от Огайо: 113: 65,5:

Калвин Кулидж, губернатор Массачусетса Î 68 Î 34 Î

Большинство спонсоров Республиканской партии проголосовало долларами за генерала Вуда, служившего у Теодора Рузвельта начальником штаба армии США (армейским заместителем министра обороны) и считавшегося продолжателем его политики. Однако, как мы уже знаем, в кандидаты (и в будущие президенты) был выдвинут совсем другой человек, сенатор от штата Огайо Уоррен Гардинг, не попадавший поначалу даже в первую тройку. Благодаря неопытности тогдашней американской элиты мы в точности знаем, как это произошло:

Харви,  Издатель популярного в те годы журнала North American Review, о котором позже мы еще поговорим, проницательно указал на Гардинга в начале 1919 года, когда… он написал имя кандидата, который, по его мнению, будет утвержден, в присутствии многих свидетелей вложил эту записку в конверт и запечатал его. После съезда конверт был вскрыт. Там стояло имя Уоррена Гамалиела Гардинга [Lundberg, 2007].

Уже в ходе съезда менеджер кампании Гардинга (и будущий генеральный прокурор США в его администрации) Гарри Догерти проболтался в частном разговоре (услышанном кем-то из журналистов) о способе, которым его босс победит на съезде:

После того, как другие кандидаты исчерпают свой лимит, примерно двенадцать или пятнадцать человек, измученных, с сонными глазами, соберутся около двух часов ночи за столом в прокуренном номере какого-нибудь отеля и примут окончательное решение. Когда это время придет, Гардинг будет выбран [Safire, 2008].

Предсказание Догерти сбылось с такой точностью, что «smoke-filled room» стало в английском языке синонимом закулисного решения политических вопросов. После трех дней безуспешных дебатов, в пятницу, и июня 1920 года, в номере 404 отеля Blackstone, который занимал уже упомянутый выше Харви, собрались 14 человек, по большей части сенаторы ведущих штатов, чтобы в узком кругу обсудить сложившуюся ситуацию. Они констатировали, что ни один из ведущих кандидатов не может быть избран, поскольку является неприемлемым для большей части штатов, и принялись искать компромиссную фигуру.

К часу ночи один из участников совещания, сенатор от Массачусетса Генри Лодж, предложил Гардинга.

Обратите внимание на дипломатичность такого хода: кандидатом от Массачусетса был Кулидж, но Лодж первым пошел на компромисс, предложив кандидата от Огайо

 Любопытна мотивировка, которую он при этом привел: Гардингу не удалось собрать сколько-нибудь значительный избирательный фонд, а значит, он не связан обязательствами действовать в интересах какого-либо спонсора! Кандидатура Гардинга (в полном соответствии с прогнозами Харви и Догерти) оказалась действительно компромиссной, к 2 часам ночи он был вызван на совещание, и Харви

Не занимавший никаких политических постов, не бывший функционером Республиканской партии и даже не входивший в число делегатов съезда!

 от имени всех собравшихся объявил Гардингу принятое решение.

Практик. Обратите внимание, Читатель, всё по «Лестнице в небо». 

Проявил адекватность и хорошие организационные способности (сколотил собственную команду и вошел в региональную властную группировку, стал сенатором), предложил свои услуги (пошел кандидатом в президенты) и — получил предложение.

Власть не берут, власть дают! 

И, кстати, еще один практический совет, который отлично описан в фильме Сидни Поллака «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» руководителем «танцевального марафона». Он говорит участникам: «Я не знаю, кто марафон выиграет. Но я всегда могу сделать так, чтобы те, кто мне не нравится, не выиграли». Именно такая ситуация сложилась во время партийного съезда!

Теоретик. Дальнейшее было, как говорится, делом техники. Как и предполагалось, лидеры гонки — генерал Вуд и губернатор Лоуден — не смогли договориться между собой, Лоуден в конечном счете перешел на сторону Гардинга, который и выиграл последний тур голосования. Интересы Лоджа и его штата были учтены при выборе кандидата в вице-президенты: им стал Калвин Кулидж.

Эта история наглядно показывает всю специфику американской внутрипартийной «демократии»: вместо формального голосования в два тура (во второй вышли бы Вуд и Лоуден, и победил бы скорее всего Лоуден) она предусматривает многочисленные переголосования, подталкивающие к формированию внутрипартийных коалиций. В результате лицом, определившим в конечном счете выбор республиканского кандидата в президенты (а фактически — и самого президента) стал не слишком известный широкой публике Джордж Харви.

А как обстояло дело у демократов? Уже по размерам избирательных фондов их кандидатов можно понять, насколько слабо наследники Вильсона верили в возможность победы на выборах:

Кандидат Î Избирательный фонд, тыс. долларов Î Голосов (из 957) в первом туре Î

Вильям Мак-Аду, бывший министр финансов в администрации Вильсона Î — Î 266 Î

Митчелл Палмер, генеральный прокурор США Î 59,6 Î 256 Î

Джеймс Кокс, губернатор Огайо Î 22 Î 134 Î

Эл Смит, губернатор штата Нью-Йорка Î — Î 109 Î

Эдвард Эдвардс, губернатор Нью-Джерси Î 12,9 Î 42 Î

Томас Маршалл, вице-президент в администрации Вильсона Î — Î 37 Î

Роберт Оуэн, сенатор от Оклахомы Î 8,6 Î 33 Î

Тем не менее кандидата в президенты нужно было выбирать, и выбирать не какого попало, а того, кто устроит большинство делегаций штатов. Съезд Демократической партии, открывшийся 28 июня 1920 года в Сан-Франциско, не сразу перешел к выборам, а посвятил несколько дней обсуждению политической программы. Помимо общих призывов (за все хорошее и против всего плохого) в политической повестке тогдашней Америки было два острых вопроса: участие в Лиге Наций и сухой закон. Участие США в Лиге Наций означало уступку части суверенитета непонятной международной организации, так что эта идея не пользовалась особой популярностью среди американцев, зато пользовалась среди банкиров группировки Моргана, давно вышедших на международный уровень и потому предпочитавших коррумпировать не разные национальные правительства, а только одну международную организацию.

Разногласия по только что принятому сухому закону (январь 1920 года) носили более личный характер (кто-то был трезвенником, кто-то пьяницей, а кто-то получал доходы от питейных заведений), но от этого не становились менее острыми. После четырехдневных дебатов выяснилось, что ни одна точка зрения не получает большинства на съезде, и удалось согласовать лишь «бесцветную и невнятную», по краткой характеристике тогдашней New York Tribune, платформу.

2 июля съезд приступил к выборам кандидата в президенты. Хотя первое голосование продемонстрировало популярность «старых» политиков (входивших в администрацию Вильсона), всем было понятно, что хоть какие-то шансы на избрание может иметь только новый кандидат — уж слишком надоела американцам политика Вильсона, сосредоточившегося на международных делах в ущерб внутренним. Поэтому в букмекерских ставках с самого начала лидировал Джеймс Кокс, который в итоге и был выдвинут съездом. В отличие от республиканцев, демократы лучше держали язык за зубами, поэтому точной информации о месте и времени соответствующих «прокуренных комнат» в истории не сохранилось. Однако известно, что решающую роль в выдвижении Кокса сыграл глава нью-йоркского общества Таммани-холл

Основанное в Нью-Йорке еще в 1789 году, это общество объединяло влиятельных жителей города и к концу XIX века превратилось фактически в правящую партию штата Нью-Йорк, беззастенчиво пилившую бюджеты на всех уровнях. Поскольку Нью-Йорк был самым большим и самым богатым штатом в стране, влияние общества вышло на федеральный уровень, и к 1920-м Таммани-холл де-факто контролировал Демократическую партию США

 Чарльз Мерфи. Делегация штата Нью-Йорк, поначалу поддерживавшая своего кандидата Эла Смита, в нужный момент по команде Мерфи перешла на сторону Кокса, подав пример другим штатам (с которыми Мерфи, конечно же, вел и закулисные переговоры). Влияние Мерфи на ход выборов признал и лидировавший долгое время Мак-Аду, обратившись 4 июля за поддержкой к его закулисной группировке.

Включавшей, кроме самого Мерфи, Джорджа Бреннона из Иллинойса и Томаса Таггарта из Индианы; об их группировке открыто писала в те годы The New York Times

 Предложение Мерфи было довольно унизительным: Мак-Аду должен был капитулировать в обмен на место кандидата в вице-президенты.

Кем же были люди, реально решившие исход съездов двух попеременно правящих партий? Джордж Харви, родившийся в 1868 году в штате Вермонт, уже с 18 лет работал журналистом, и к 27 годам обратил на себя внимание издателя New York World

Де-факто — главного издания Демократической партии

 Джозефа Пулитцера,

Того самого, в честь которого в США журналистам до сих пор вручается Пулитцеровская премия

 сделавшего его одним из редакторов. Благодаря этому Харви познакомился с основными спонсорами Демократической партии (миллионерами Вильямом Уитни и Томасом Райаном) и включился в их бизнес по строительству нью-йоркского метро.

«Управляющим отделом объявлений и агентом по рекламе Metropolitan Street Railway, в то время занятой навязыванием публике фиктивных ценных бумаг». — Ferdinand Lundberg America’s 60 Lundberg. (2007)

 Заработанные (или полученные за правильную политическую позицию) средства Харви вложил в приобретение (в 1899 году) журнала North American Review, а в 1901 году вошел в партнерство с холдингом JPMorgan Chase and Company по приобретению издательского дома Harper, став его президентом и по совместительству редактором Harper Weekly.

Знакомства с богатейшими людьми Америки и владение влиятельными демократическими СМИ позволили Харви стать ключевым игроком в политике США. Именно он в 1906 году предложил своим спонсорам Вудро Вильсона (тогда президентом был Принстон) в качестве будущего президента, после чего содействовал его избранию губернатором Нью-Джерси в 1910 году и разыграл блестящую комбинацию по его выдвижению демократическим кандидатом на съезде 1912 года. Когда Вильсон (в полном соответствии с законами Власти) забыл своих друзей и начал самостоятельную игру, Харви поменял партию (но не партнеров!), приняв участие в республиканских съездах 1916 и 1920 годов. Таким образом, Джорджа Харви можно безо всяких сомнений назвать «делателем президентов» — Вильсон, Гардинг и Кулидж (ставший президентом после внезапной смерти Гардинга в 1923 году) были обязаны своим избранием именно этому человеку.

Ничуть не меньше были обязаны Харви его партнеры-миллионеры (Райан и Морган). Мы помним, что едва ли не самым страшным обвинением на съезде было получение кандидатом финансирования или поддержки от одного крупного спонсора. Заявись Морган лично на съезд, кандидаты шарахались бы от него, как от зачумленного — открыто засветиться в СМИ как «человек Моргана» значило бы поставить крест на своей политической карьере. Поэтому богатейшие люди США нуждались в услугах квалифицированных посредников, способных успешно провести внутрипартийные переговоры. Одним из таких людей был Харви…

Читатель. А другим — Мерфи?

Теоретик. Совершенно верно, вторым был Чарльз Френсис Мерфи, которого вполне заслуженно называли «Босс Мерфи» и «делатель королей». 

Биография Мерфи — воплощенная американская мечта; родившись в 1858 году в семье ирландского иммигранта, он с 14 лет работал извозчиком, пока (к 1880 году) не накопил первые 500 долларов на открытие собственного бара, который назвал, разумеется, «У Чарли». На втором этаже бара Мерфи организовал общественный клуб, на базе которого возникла еще и местная бейсбольная команда, и уже к 1883 году стал достаточно популярен в своем районе, чтобы влиять на исход местных выборов. Популярность принесла и финансовые результаты, Мерфи открыл еще два бара и в 1885 году сдал помещение одного из них местному отделению Таммани-холла — могущественной организации, вступить в которую было мечтой всех начинающих политиков. Мерфи поднялся до политического лидера своего района, уважаемого человека в партии — но не более того.

На заведение и укрепление правильных связей ушло еще 12 долгих лет, и лишь в 1897 году политическая деятельность Мерфи принесла экономические результаты. Он получил назначение в нью-йоркскую комиссию доков и перевозок (на одну из тех должностей, которые традиционно занимали представители Таммани-холла). Не медля ни минуты, два родных брата

Но не сам Мерфи, за такую наглую коррупцию даже в XIX веке не поздоровилось бы

 Мерфи организовали транспортную компанию, и денежки наконец потекли рекой. По-видимому, бывший бармен разбирался в бизнесе лучше, чем многие высокопоставленные коррупционеры; когда в 1902 году действующий глава Таммани-холла Ричард Крокер вынужден был подать в отставку после коррупционного скандала, лидеры организации сначала включили Мерфи в «триумвират» управляющих, а затем избрали его единоличным лидером («великим вождем») — наверняка в надежде, что при Мерфи коррупция будет лучше спрятана.

Уже по этой краткой биографии можно понять, что Чарльз Мерфи был очень целеустремленным и организованным человеком, привыкшим добиваться успеха в своих начинаниях. Именно так он и проявил себя в качестве главы Таммани-холла: очистил репутацию,

Такое ощущение, что до Мерфи никому и в голову не приходило записывать аффилированные фирмы не на себя, а на братьев

 обеспечил избрание трех мэров Нью-Йорка, трех губернаторов штата Нью-Йорк и двух сенаторов от этого же штата.

Читатель. Обеспечил в чьих интересах? По биографии Мерфи не скажешь, что он был обязан какому-то конкретному миллионеру!

Практик. То есть как это — не скажешь?! Всеми своими достижениями, начиная от теплого местечка в комиссии по перевозкам и заканчивая должностью «босса», 

Так в начале XX века в Нью-Йорке называли предводителей Таммани-холла — чтобы отличать от назначаемых ими мэров и губернаторов

Мерфи был обязан совершенно конкретной организации — Таммани-холлу. А где организация, там и спонсоры, не так ли?

Теоретик. Коррупционный скандал 1901–1902 годов, отправивший в отставку предыдущего босса Таммани-холла Крокера, вскрыл имена людей, щедро снабжавших его деньгами. Ими оказались уже знакомые нам нью-йоркские миллионеры Вильям Уитни и Томас Райан:

Другим важным вопросом муниципальной кампании 1901 года был скандал, разразившийся из-за обвинений в том, что Уильям К. Уитни, Томас Ф. Райан, У. Л. Элкинс, П. А. Б. Вайденер, Томас Долан и партнеры ограбили акционеров железнодорожной компании Metropolitan Street в Нью-Йорке на десятки миллионов долларов. Уитни и Райану приписывали то, что они были главными финансовыми гигантами, долгое время контролировавшими «Босса» Крокера и с помощью его влияния в Таммани-холл, а следовательно, и в Нью-Йорке, гарантировавшими себе ценные права и привилегии [Myers, 2020].

Казалось бы, после такой неприятности Таммани-холл должен был порвать с нехорошими спонсорами; однако и 12 лет спустя, во время конфликта Мерфи с продвинутым им же, но вышедшим из-под контроля губернатором штата Нью-Йорк Вильямом Сульцером, последний неоднократно заявлял прессе: Томас Райан — хозяин «Босса Мерфи». Надо ли говорить, что против самого Райана никаких обвинений в коррупции так и не было выдвинуто?

Читатель. Получается, что в 1920 году и республиканцев, и демократов контролировали одни и те же нью-йоркские миллионеры?

Теоретик. Не совсем так. Во-первых, Томас Райан был «хозяином» Чарльза Мерфи — но не Джорджа Харви, который лишь короткое время работал на Уитни и Райана, а с 1901 года стал партнером куда более могущественной группировки, JPMorgan Chase and Company.

Принадлежность Харви к группировке Моргана стала очевидной после победы Гардинга: Харви получил должность посла в Великобритании, ключевую в вопросах регулирования международных финансов — основной сферы интересов JPMorgan Chase and Company

 Во-вторых, нам известны имена лишь тех миллионеров, которые засветились в тогдашней прессе — по описаниям сделок или по коррупционным скандалам. Имена других, действовавших более осмотрительно, так и остались в тайне.

Например, в поле нашего зрения ни разу не попал Эндрю Меллон, один из богатейших людей Америки начала XX века, назначенный Гардингом министром финансов в марте 1921 года и просидевший на этой должности до февраля 1932-го, при всех трех республиканских президентах 1920-х

 Многоуровневое устройство американской политической машины строго соответствовало принципу Власти «вассал моего вассала — не мой вассал»: ключевые политические решения принимали люди, назначенные в президентскую администрацию, их назначение туда обеспечивал приведенный к власти президент, его выборы курировали «делатели президентов» вроде Харви или Мерфи, действовавшие по согласованию со своими партнерами из числа богатейших людей Америки.

В этих условиях попытки самих богачей напрямую отдавать указания президентам наталкивались на естественное недоумение: а ты кто такой? В августе 1920 года могущественный представитель JPMorgan Chase and Company Томас Ламонт

Партнер JPMorgan Chase and Company с 1911 года, входивший в ближний круг президента Вильсона и написавший финансовую часть его проекта Лиги Наций

 потребовал

См. Nomi Prins. All the Presidents’ Bankers: The Hidden Alliances that Drive American Power (2014)

 от только что выдвинутого Гардинга выступить в поддержку проекта Лиги Наций (который Вильсон так и не смог провести через Конгресс). Гардинг, разумеется, ответил отказом; в ответ Ламонт не нашел ничего лучше, чем выступить с открытым письмом о разрыве своих личных отношений с Республиканской партией и поддержке кандидатов от демократов — Кокса и Рузвельта.

Разгромное поражение которых наглядно показало как уровень понимания реальной политики господином Ламонтом, так и ограниченность возможностей даже крупнейших представителей элиты в «решении вопросов» государственного уровня

 Американская «демократия» для того и создавалась, чтобы один человек единолично не мог решать вопросы, затрагивающие интересы элиты в целом; и, как видите, в этом качестве она вполне работала.

Практик. Вот теперь, когда мы в общих чертах представляем устройство американской политической машины, можно сделать небольшой шаг обратно, к интересующему нас основному вопросу.

Напомним: он звучит «почему у Рузвельта получилось?»

 Вся эта махина прекрасно работает, когда нужно обеспечить выдвижение самого компромиссного кандидата и лоббирование интересов большинства представителей элиты. Но что будет, если от такого кандидата потребуются действия по преодолению серьезного кризиса? Как именно будет работать эта машина?

Читатель. А это можно вычислить? Тут же не системные конструкции, тут конкретные решения, да еще и не всегда, а если верить вам, то почти всегда, не задокументированные!

Теоретик. Ну, попытка, знаете ли, не пытка! Чтобы ответить на этот вопрос, не требуется придумывать какие-то экстравагантные концепции. Американская правящая элита начала XX века известна практически поименно, а действия ее самых активных представителей хорошо задокументированы; поэтому мы просто посмотрим, как эта элита отреагировала на обвал на фондовых рынках 1929 года, кризис 1930–1932 годов и последовавшую за ними Великую депрессию.

Начнем с «личного состава» американской элиты. В отличие от Европы, где элиты формировалась на основе существовавшей много веков феодальной (то есть землевладельческой) аристократии, в США основной процесс «элитогенеза» пришелся на эпоху Промышленной революции (вторая половина XIX — начало XX века), в результате чего крупнейшие состояния сформировались в виде недвижимости, промышленных предприятий и финансовых активов.

Практик. Нужно добавить, что поскольку Гражданскую войну выиграл Север, то и основу промышленного богатства составили те, кто осуществлял военные поставки по заказу правительства Севера. А кредиты северянам выдавали Ротшильды (при том, что английское правительство официально поддерживало «южан», Конфедерацию). Так что роль Моргана не с неба взялась.

Теоретик. В 1925 году среди самых богатых семей США практически не было землевладельцев, а сами эти семьи насчитывали не больше трех поколений.

Именно поэтому американская элита начала XX века хорошо известна — она была слишком молода, чтобы успешно скрывать свое существование. Далее мы убедимся, что уже через 50 лет реальные хозяева Америки благополучно ушли в тень

 Поэтому таблица крупнейших предприятий США 1929 года и семей, ими владеющих, будет наилучшим ответом на вопрос «кто правил Америкой в те годы?»:

Крупнейшие компании США, 1929 год

№. компания Î Выручка, млн долл. Î Контроль (совет директоров CEO) Î

1. US Steel Î 1097 Î Морганы Î

2. Standard Oil of New Jersey Î 1523 Î Рокфеллеры Î

3. General Motors Î 1504 Î Дюпоны, Морганы Î

4. Standard Oil on Indiana Î 495 Î Рокфеллеры Î

5. Bethlehem Steel Î 343 Î Морганы Î

6. Ford Î 1143 Î Форд Î

7. Socony Mobil (Standard Oil of New York) Î 1143 Î Рокфеллеры Î

8. Anaconda Copper Î 306 Î Рокфеллеры Î

9. Texaco Î нет данных Î Джо Куллинан, техасский нефтяник, и его нью-йоркский партнер-финансист Арнольд Шлет Î

10. Standard Oil on Calif. Î 190 Î Рокфеллеры Î

11. General Electric Î 415 Î Морганы Î

12. DuPont Î 200 Î Дюпоны Î

13. Shell Î нет данных Î Royal Dutch Shell Î

14. Armour Î 1000 Î Фредерик Принс (друг Джозефа Кеннеди и знакомый Рузвельта) Î

15. Gulf Î 272 Î Меллоны (боковая ветвь) Î

16. Sinclair Oil Î 197 Î Рокфеллеры Î

17. Int’l Harvester Î 337 Î Маккормики Î

Как видите, из топ-17 американских компаний наиболее влиятельным семьям — Морганам, Рокфеллерам, Дюпонам, Меллонам и Фордам — принадлежало 13. Еще большая монополизация наблюдалась в банковской сфере:

Топ-5 федеральных банков США, 1929 год

№. банк Î Активы, млн долл. Î Основные акционеры, контроль Î

1. National City Bank of New York Î 1802 Î Морганы, Рокфеллеры Î

2. Chase Bank of New York: 1705 Î Морганы (через First National Bank), а с 1930 года, после объединения с Equitable Trust Î Рокфеллеры Î

3. First National Bank of New York Î 568 Î Джордж Бейкер, Морганы Î

4. Bank of America Î 438 Î Амадео Джаннини Î

5. Chatam and Phenix Bank of New York Î 328 Î Морганы Î

Ниже приведены размеры состояний этих и еще нескольких заслуживающих упоминания семей:

Некоторые богатейшие семьи Америки, 1925 год

За основу взят материал из «America’s 60 Families» Lundberg Press (2007)

№ в топ-60 Î Семья; основной актив Î Контролируемый капитал, млн долл. Î Известные представители и (их возраст) в 1929 году Î

1 Î Рокфеллеры (Standard Oil) Î 1077 Î Джон Рокфеллер-старший (90), Джон Рокфеллер-младший (55), Уинтроп Олдрич (44) Î

2 Î JPMorgan Chase and Company, 34 партнера Î 728 Î Джон Морган-младший (62), Дуайт Морроу (56), Томас Ламонт (59), Джордж Уитни (43), Рассел Леффингуэлл (51) Î

3 Î Форды (Ford Motor Company) Î 660 Î Генри Форд (66) Î

5 Î Меллоны (Alcoa) Î 450 Î Эндрю Меллон (74) Î

7 Î Уитни (Standard Oil) Î 322 Î Сын основателя династии Вильяма Уитни не интересовался политикой Î

9 Î Дюпоны (DuPont, General Motors) Î 238,5 Î Пьер Дюпон (59), Джон Раскоб (50) Î

39 Î Томас Райан Î 108 Î Томас Райан умер в 1928 году Î

59 Î Бернард Барух Î 37,5 Î Бернард Барух (59) Î

Чтобы оценить реальный размер этих состояний, сравним другие экономические показатели США с нынешними. В 1925 году ВВП страны составлял 93,1 млрд долларов, а денежный агрегат M1 (наличные плюс депозиты до востребования) — 42 млрд долларов. По сравнению с нашими днями, когда ВВП США равен 21 трлн долларов, а денег в экономике стало аж 15 трлн, это означает, что тогдашний доллар был в 200–400 раз «весомее» нынешнего. Состояние в 1 млрд тогдашних долларов означало контроль над 1 % ВВП и над 2,5 % всех денег в стране. Следует также учесть, что состояния 1920 года существовали в виде денежных средств, недвижимости и материальных активов (предприятий), а не в виде торгуемых на бирже ценных бумаг (что и позволило большинству богачей остаться при своем в годы Великой депрессии).

Кроме того, широкое распространение акционерных обществ позволяло богатым семьям контролировать многочисленные дочерние предприятия, формально располагая лишь небольшими долями в их капитале; в результате, по некоторым оценкам, влияние одной только JPMorgan Chase and Company распространялось на 30 % всего американского ВВП.

Таким образом, «свободная», «рыночная» и «капиталистическая» экономика США первой трети XX века де-факто находилась в руках крайне немногочисленной правящей элиты. 

Правила игры, по которым работала эта экономика, определялись вовсе не «священными принципами» частной собственности и честной конкуренции, а текущим консенсусом этой немногочисленной элиты. За треть века (до Великой депрессии) этот консенсус менялся несколько раз.

Республиканским президентам 1920–1928 годов предшествовало правление демократа Вильсона,

В администрации которого мы находим несколько знакомых фамилий: представитель моргановской Binkers Trust Бенджамин Стронг (нью-йоркский банк ФРС), постоянный партнер Морганов и Рокфеллеров по слиянию и поглощению компаний Бернард Барух (председатель Военно-промышленного комитета) и Томас Ламонт (представитель Минфина на Парижской мирной конференции)

 проводившего «прогрессистскую» политику,

То есть широкое вмешательство правительства во все сферы жизни с целью ускорить наступление перемен к лучшему

 главными достижениями которой стали учреждение Федеральной резервной системы (1913 год), создание Федеральной торговой комиссии (1914 год), восстановление федеральных налогов (Underwood-Simmons Act, 1913) и создание в период Первой мировой войны (1917 год) Военно-промышленного комитета, потратившего около 10 млрд долларов

Федеральный бюджет США мирного времени составлял около 6 млрд

 на размещение заказов в крупнейших

И понятно кому принадлежавших

 американских компаниях. Промышленное производство меньше чем за год увеличилось на 20 %, обеспечив соответствующий бум и на других рынках; однако после окончания войны комитет был расформирован, военные закупки прекращены, а вернувшиеся с войны солдаты пополнили ряды безработных. Началась тяжелая

Годовое падение ВВП, по некоторым оценкам, достигло 10 %, безработица за несколько месяцев выросла до тех же 10 % — даже хуже, чем в первый год Великой депрессии

 рецессия 1920–1921 годов, похоронившая надежды Демократической партии (но не правящей элиты) на сохранение власти.

Ответом

Не в смысле официального заявления по итогам заседания в «прокуренной комнате», а в смысле резкого изменения экономической политики

 правящей элиты стала «смена лошадей». Как мы уже видели, перед выборами 1920 года республиканские кандидаты буквально купались в деньгах, в то время как демократы считали каждый доллар. Именно за республиканского кандидата на выборах шла основная борьба, и фигура Гардинга стала реальным компромиссом всей американской элиты (по своей биографии он был связан и с Морганами, и с Рокфеллерами, а в администрацию сразу же назначил Меллона). Лозунгом Гардинга на президентских выборах стала фраза «назад к нормальности» (от чрезвычайщины военных лет), а экономической политикой — сокращение налогов и кредитная экспансия.

При относительно неизменном золотом запасе США количество денег в обращении выросло в период с 1921 по 1929 год на 40 %, но все избыточные деньги ушли в инвестиционный бум (новые предприятия), обеспечив практически нулевую инфляцию

 В результате рецессия 1920 года закончилась уже в середине 1921-го, и в США наступили «ревущие двадцатые».

Практик. Что мешало сделать то же самое в начале века, во время кризиса 1907–1908 годов? Да отсутствие института, который бы давал банкам наличные деньги, смягчая для них риски. В 1920-е такой институт появился — ФРС США. Я, кстати, рекомендую сравнить дискуссии периода депрессии, начавшейся после кризиса 1907–1908 годов, с дискуссиями, предшествующими «делу Стросс-Кана», которые мы описали в первой главе. Поскольку это дискуссии по одному и тому же вопросу, только тогда на национальном уровне, а сейчас — на мировом. И с точки зрения экономики «ревущие двадцатые» очень похожи на «золотой век Клинтона», и там и там есть внешний к экономике ресурс, тогда — эмиссионный, в 1990-е — захваченный (у СССР). Впрочем, детали — в «Воспоминаниях о будущем» М. Хазина.

Теоретик. Однако на деле любое процветание всегда несет в себе семена будущего кризиса. Кредитная экспансия, вскормившая «ревущие двадцатые», одновременно привела и к двум другим, поначалу не очень заметным последствиям. Первым из них стало нарастание конкуренции внутри самой правящей элиты (денежный дождь позволил расти всем цветам, а не только компаниям, получавшим заказы в Военно-промышленном комитете). Признаки разлада в правящей коалиции появились уже в 1920 году, когда принадлежавший Фордам еженедельник The Dearborn Independent начал публиковать печально знаменитые «Протоколы сионских мудрецов». Генри Форд занял непримиримую позицию по отношению к «еврейским банкирам», к числу которых относил прежде всего Моргана, и начал многолетнюю (хоть и безуспешную) пиар-войну с «сионистским заговором».

На политическую арену раскол в элитах вышел в 1924 году, когда казалось разгромленная Демократическая партия возродилась из пепла. К президентским выборам демократы представили двух кандидатов, сильных не столько своими заслугами, сколько стоявшими за ними спонсорами. Уже знакомого нам по выборам 1920 года Уильяма Мак-Аду поддержал Бернард Барух, «одинокий волк с Уолл-стрит», тот самый, который распределил 10 млрд долларов в Военнопромышленной комиссии. Соперником Мак-Аду выступил губернатор штата Нью-Йорк Эл Смит, ставленник Таммани-холла и его спонсора Томаса Райана. Однако силы кандидатов оказались настолько равны, что в результате 103 туров голосований демократам пришлось остановиться на темной лошадке — Джоне Дэвисе, работавшем (в числе прочих занятий) адвокатом JPMorgan Chase and Company.

К 1928 году к финансированию Демократической партии (контроль над которой после поражения Дэвиса на выборах 1924 года полностью перешел к Таммани-холлу) подключилась семья Дюпонов в лице Джона Раскоба, финансового директора компаний DuPont и General Motors. В результате предвыборные фонды республиканцев и демократов впервые оказались сопоставимы,

9,4 млн долларов у республиканцев, 7,1 млн долларов у демократов

 что, впрочем, не помешало республиканскому кандидату Герберту Гуверу, с 1921, года работавшему министром торговли в администрациях предыдущих президентов, одержать убедительную победу.

На стороне республиканцев оставались главные тяжеловесы Америки — Морганы и Рокфеллеры

 Тем не менее о единстве правящей элиты, очевидном в 1920 году, говорить больше не приходилось — налицо была нарастающая напряженность, обещавшая уже к следующим выборам вылиться в открытую схватку.

Однако политика не всегда имеет первенство над экономикой. В медленную эволюцию элитных раскладов вмешалось второе, куда более серьезное последствие кредитной экспансии 1920-х: мировой финансовый, а затем и экономический кризис. К середине 1929 года рыночные ставки по кредитам выросли до 7,75 % годовых,

В тогдашних условиях стабильных цен — почти ростовщическая ставка

 ясно показывая перегрев экономики (стремление занимать под любой процент в расчете на будущие прибыли). В августе началась стагнация на основных промышленных рынках — строительстве, стали и автомобилей. 3 сентября американский фондовый рынок достиг максимума в 381,7 пункта по индексу Доу-Джонса, после чего начал серьезную коррекцию.

После безостановочного роста в 5 раз за 8 лет коррекция была неизбежна, вопрос заключался лишь в том, насколько глубокой она станет. В наши дни подобные коррекции выкупаются через массовую денежную эмиссию; но в 1929 году никто даже подумать не мог, что падение фондового рынка может повлечь за собой серьезные последствия для реального сектора

 В «черный четверг» 24 октября 1929 года индекс упал на 11 %, за ним последовали «черный понедельник» 28 октября (13 %) и «черный вторник» 29 октября (еще 12 %). За несколько дней рынок уничтожил треть капиталов, вложенных в акции, чем создал потенциальные проблемы для банков,

Широко растиражированным еще в 1930-е «объяснением» причин Великой депрессии была «маржинальная торговля» — дескать, кредиты под ценные бумаги оказались необеспеченными, банкам нечем было расплачиваться со вкладчиками, они позакрывались, и вся Америка осталась без денег. Вот только динамика денежной массы этой версии не подтверждает: в 1930 году М2 сократилась всего на 2 % (при снижении цен на 4 %, то есть американцы в среднем в этом году стали богаче), а серьезный банковский кризис (приведший к рузвельтовским «банковским каникулам» и конфискации золота) развился только в конце 1932 года, когда фондовый рынок стал уже никому не интересен. На деле Великая депрессия была проявлением куда более серьезного мирового кризиса ПЭК. Подробнее см. Хазин М. Воспоминания о будущем (2020)

 ведь эти самые акции лежали там в качестве обеспечения по некоторым кредитам. Американская экономика вступила в очередную рецессию, от которых основательно отвыкла за 8 лет процветания.

Поначалу проблемы в экономике казались не такими уж и серьезными. За первые полгода, к весне 1930 года безработица выросла всего до 6,5 % — сравните с 10 %, достигнутыми в 1920 году. Фондовый рынок отыграл около трети своего падения, так что казалось, что проблемы позади. К концу 1930 года безработица составила 8,7 %, что также не было чем-то необычным; можно было надеяться, что после 10 % наступит перелом и рецессия закончится точно так же, как и большинство предыдущих — через полтора года после начала.

Однако кризис и не думал заканчиваться. Собственно, настоящий кризис, так называемый дефляционный шок (вспомним 2008 год), начался как раз в марте-апреле 1930-го. В течение этого года по всей стране начали возникать «гувервилли», стихийные поселки американцев, потерявших свои дома из-за невозможности платить по кредиту. В декабре обанкротился довольно крупный, и что более существенно, нью-йоркский банк с громким названием Bank of United States. В феврале вместо ожидаемого перелома ситуация ухудшилась настолько, что в Миннеаполисе произошел первый (но далеко не последний) голодный бунт: сотни людей побили стекла в супермаркете и вынесли все содержимое.

В мае выяснилось, что экономический кризис носит мировой характер: в Австрии обанкротился крупнейший банк страны «Кредитанштальт», а заодно и само австрийское правительство. В балансах европейских банков образовалась дыра, закрыть которую в условиях действовавшего золотого стандарта оказалось невозможно — резервы были значительно меньше обязательств. Попытки спасти золотой стандарт, предпринятые группой Моргана и Банком Англии, ни к чему не привели, и 21 сентября 1931 года Англия отказалась платить золотом по своим обязательствам. Фунт стерлингов мгновенно потерял 30 % стоимости, и всем финансистам стало ясно, что отныне «только золото — деньги». Поскольку доллар еще оставался свободно конвертируемым, в течение месяца золотые резервы ФРС США сократились на 25 %; чтобы остановить «утечку золота», в октябре ФРС пришлось ужесточить денежную политику, что создало банкам дополнительные проблемы.

Настолько серьезные, что уже в январе 1932 года Конгресс был вынужден выделить 2 млрд долларов вновь созданной Reconstruction Finance Corporation на предотвращение массовых банковских банкротств

А производство и занятость тем временем продолжали стагнировать. В декабре состоялся первый «национальный голодный марш»: представители потерявших работу людей из разных штатов вошли в Вашингтон и развернули перед Белым домом плакат «Мистер Гувер, мы требуем еду и жилье». К концу 1931 года безработица достигла невиданных доселе 15,9 %, а платежеспособный спрос сократился настолько, что цены по сравнению с началом года снизились на 10 %. При такой дефляции даже беспроцентный кредит означал, что через год отдавать придется на 10 % больше, чем занимал; кредитование практически остановилось, а вместе с ним начала сжиматься

Старые кредиты худо-бедно возвращались, но возвращенные деньги оседали в банковских резервах, а не пускались в оборот. К слову, аналогичная ситуация складывается в США сейчас (2021–2022)

 и денежная масса (в течение 1931 года она сократилась на 6 %).

К началу 1932 года надежд на скорое окончание кризиса (не рецессии) уже не осталось. В марте четыре тысячи бывших работников Форда пришли с «голодным маршем» под стены завода в Детройте и были обстреляны охраной и полицией (60 раненых, 1 убитый). В апреле 750 тысяч ньюйоркцев (больше чем каждый десятый) существовали исключительно за счет нищенского пособия в размере 8 долларов в месяц. С мая по июль ветераны Первой мировой войны, объединившись в Bonus army, стояли лагерем недалеко от Белого дома, требуя досрочных выплат причитавшихся им в будущем ветеранских бонусов; 28 июля их лагерь был уничтожен армейскими подразделениями при поддержке шести танков.

Жестокая расправа с ветеранами не сильно ухудшила репутацию правительства; ухудшать ее было попросту некуда. В ходе депрессии фамилия действующего президента превратилась в издевательскую приставку: «гувермобиль» — это автомобиль, в который запряжена лошадь, потому что нет денег на бензин; «гуверфлаг» — это вывернутый пустой карман брюк; «гуверсвинина» — это мясо кролика, подстреленного на заброшенной ферме; «гуверодеяло» — это газета, которой укрывается бездомный. Отчаяние американцев лучше всего выразил бывший президент Калвин Кулидж, который в декабре 1931 года заявил:

В другие периоды депрессии всегда можно было найти нечто устойчивое, что способно дать надежду, но сейчас, оглядываясь вокруг, я не вижу ничего, на что можно было бы понадеяться — ничего человеческого [Fox News, 14 января 2015].

Не лучше себя чувствовал и действующий президент, Гувер:

У самого Гувера было похоронное выражение лица. О встрече с ним в Белом доме госсекретарь Генри Стимсон сказал: «Это было все равно, что сидеть в ванне с чернилами». А скульптор Гутзон Борглум пошутил: «Если вы положите розу в руку Гувера, она завянет» [Chernow, 2010].

Именно в течение 1931 года

«Трагического года», по выражению американского экономиста Бенджамина Андерсона

 всем без исключения американцам, включая представителей правящей элиты, стало наконец ясно, что страна находится в серьезном кризисе. Меры, принимаемые правительством Гувера (а он не сидел сложа руки, о чем несколько позже), не приносили никаких результатов, экономика продолжала рушиться,

В 1932 году безработица достигла 23,6 %, цены упали еще на 11 %, реальный ВВП — на 15 %; в 1933-м спад наконец замедлился (2 % падения ВВП — по сравнению с предыдущим годами это был почти рост), но безработица достигла рекордных 24,9 %, и не было никаких признаков, что она скоро начнет снижаться

 социальная напряженность нарастала

К чему она могла привести, наглядно показала Германия, где в июле 1932 года гитлеровская партия получила 37 % голосов избирателей и стала крупнейшей фракцией в парламенте.

— в общем, нужно было что-то делать. Как же отреагировали уже известные нам представители американской элиты на теперь уже по-настоящему начавшуюся Великую депрессию?

Реагировать можно было двумя способам. Один из них, полностью соответствующий «республиканской» политической традиции, сразу же предложил Гуверу его министр финансов, один из богатейших людей Америки Эндрю Меллон:

Увольте рабочих, продайте акции, пустите с молотка фермы и недвижимость… Это очистит систему от гнили. Снизится стоимость жизни, исчезнет привычка сорить деньгами. Люди станут больше работать, начнут жить нравственной жизнью. Ценности будут скорректированы, и предприимчивые люди подберут обломки разорившихся компаний [Hoover, 2011, р. 30].

Юность Меллона пришлась на годы тяжелой депрессии 18731879 годов (когда ВВП США в первый же год упал на 10 %, а промышленное производство угля и стали сократилось на 45 %), и он хорошо помнил, чем все закончилось. Вот что пишет Гувер (тот самый) в своих мемуарах о первых месяцах Великой депрессии:

Он [Меллон] сказал мне, что его отец вынужден был срочно прервать визит в Англию, когда узнал, что заказы на сталь поступают, а печи стоят; к тому времени, когда он вернулся, деловая активность росла повсюду, паника закончилась так же внезапно, как началась, и через двенадцать месяцев вся система заработала на полную мощность [Hoover, 2011, р. 30–31].

Схожих с Меллоном взглядов придерживались и другие представители правящей элиты, такие как Генри Форд:

Вышедший в тираж национальный герой Генри Форд… осенью 1930 года заявил: «Хорошо, что восстановление затягивается, иначе кризис не принес бы людям никакой пользы». «Депрессия, — добавил он чуть позже, — в целом полезная вещь, для тех, кто это понимает, наступило лучшее время из всех возможных» [McElvaine, 1993, ch. 4].

О полезности кризиса говорили и крупнейшие партнеры JPMorgan Chase and Company:

Партнеры Моргана… приветствовали возвращение к бережливости и трудолюбию. Дуайт Морроу, тогдашний сенатор от Нью-Джерси, замечал, что «есть что-то такое в слишком хорошей жизни, что разрушает внутреннюю основу человека». Рассел Леффингуэлл рассматривал остановку экономики как «оздоравливающую чистку» после семилетней вакханалии роста: «Что люди должны сделать — перестать следить за биржевыми курсами, слушать радио, пить запрещенный джин и танцевать под джаз, а вместо этого вернуться к старой экономике и благосостоянию, основанному на труде и сбережениях [Chernow, 2010].

Практик. Не будем их ругать: теория, которая показывает, чем отличаются циклические кризисы (в том числе описанный кризис середины XIX века) от ПЭК-кризисов, была создана только в XXI веке нашими соотечественниками, прежде всего О. Григорьевым, А. Кобяковым и М. Хазиным.

Теоретик. Во многом такое единство мнений объяснялось отсутствием у лидеров богатейших семей каких-либо других представлений об экономике и обществе помимо усвоенных с детства протестантских ценностей — бережливости, трудолюбия и представления о богатстве как о вознаграждении свыше за праведную жизнь. С этой точки зрения кризис являлся своего рода божьей карой за расточительство предшествующего периода, и в этом качестве его можно было только приветствовать. Религиозное отношение к действительности разделял и сам глава дома Морганов, Джон Морган-младший:

Этой весной [1932] Джек, прозвище Джона Пирпонта Моргана-младшего, Морган отважился на редкий для него акт публичного активизма… Подобно проповеднику, он говорил маркизу Линлитгоу, что честность, порядочность и экономия стали бы «реальным решением наших проблем, большинство из которых, по моему мнению, проистекают из алчности». Он поддержал призыв Гувера к личной благотворительности… В марте 1932 года он участвовал в сборе средств для Block Community Organization of New York… «Мы все должны внести свой вклад», — сказал он, одобрив план, согласно которому рабочие вносили еженедельные суммы в фонд помощи безработным [Chernow, 2010].

Религиозность главы другой богатейшей семьи Америки Джона Рокфеллера-младшего

Джон Дэвисон Рокфеллер-младший (1874–1960), прозванный просто «Младшим», поскольку долгое время вел дела вместе со своим отцом, Джоном Дэвисоном Рокфеллером (1839–1937)

 была сопоставима с размером его состояния. В историю младший Рокфеллер вошел как величайший филантроп, в общей сложности потративший на сотни некоммерческих проектов более 500 миллионов тогдашних долларов.

Умножаем минимум на 200, и получаем нынешние 100 млрд

 В быту он отличался удивлявшим даже современников пуританством:

Гарольд Икес, рузвельтовский министр внутренних дел, записал в своем дневнике после визита к младшим Рокфеллерам в Покантико, Родовое поместье Рокфеллеров на Гудзоне недалеко от Нью-Йорка: «На этом большом обеде не было подано ни коктейлей, ни вина, зато хозяин лично произнес застольную молитву. Миссис Рокфеллер сообщила мне, что он всегда так делает, даже если среди присутствующих имеется священник [Collier, 1976, ch. 10].

Но чтение молитвы за обедом было далеко не главным религиозным занятием Рокфеллера-младшего. Он уделял массу времени (и денег) непосредственному участию в церковных делах:

Все эти нити сошлись в начале тридцатых, сделав Младшего крупнейшим спонсором либерального и экуменического протестантизма и сборным пунктом всех желающих изменений внутри Церкви. В этом деле на него, как обычно, большое влияние оказали друзья и партнеры, в том числе Чарльз Эванс Хьюз, влиятельный прихожанин баптистской церкви Пятой авеню, преподобные Баттрик и Гейтс из благотворительных фондов, Джон Мотт

Джон Мотт (1865–1955) — лидер Молодежной христианской ассоциации США и Международной студенческой христианской федерации, лауреат Нобелевской премии мира 1946 года, один из инициаторов создания Всемирного совета церквей… ну и один из ближайших друзей Рокфеллера-младшего

 и даже Айви Ли. Все они были сторонниками модернизма в церкви, поддерживая «прогрессивные» тенденции, меняющие жизнь страны, — административную централизацию, развитие наук и технологий, интернационализацию американского влияния и власти. Они хотели, чтобы Церковь поддерживала эти тенденции, и тем самым сохраняла свою эффективность в качестве объединяющей силы американской жизни [Collier, 1976].

Так что не приходится удивляться тому, что в биографии Младшего период Великой депрессии отмечен строительством нового здания Метрополитен-оперы и открытием 5 октября 1930 года личной Riverside Church, построенной в модернистском стиле и украшенной скульптурами великих людей, имевших слабое отношение к христианству (например, Конфуция, Магомета и Дарвина). Занимаясь долгосрочной работой по спасению человеческих душ, Младший вряд ли стал уделять внимание такой мелочи, как непродолжительный (всего в несколько лет) экономический кризис. Можно предположить, что в этом отношении он был полностью согласен со своим отцом, заявившим в 1930 году:

За девяносто лет моей жизни депрессии приходили и уходили, а процветание всегда возвращалось. Вернется оно и в этот раз [Collier, 1976].

Читатель. Выходит, что американские богачи могли только молиться да ждать, пока депрессия сама по себе закончится. Получается, что «Новый курс» придумал все-таки Рузвельт?

Практик. Похоже, несколько слов об экономической теории все-таки придется сказать. Проблема была в том, что кризис 1930–1932 годов резко отличался от всех кризисов XIX века. Очень коротко — он был не циклическим, а структурным. Аналогичным является кризис 19071908 годов, который закончился депрессией 1909–1914 годов (впервые из нее не получилось быстрого естественного выхода, из-за чего депрессию и назвали «Великой»), но Первая мировая война несколько затмила собой это новое в экономике явление, ПЭК-кризис. Поэтому в 1932 году были нужны новые идеи и обстоятельства, выходящие за рамки внутренней системы разделения труда США.

Теоретик. Вот именно. Мы действительно выяснили, что большая часть представителей правящей элиты не имела ни желания, ни тем более интеллектуальной возможности осмыслить происходящее и выработать хоть какую-то позицию по выходу из кризиса. Религиозные убеждения, позволявшие этим людям успешно договариваться друг с другом и выступать в случае необходимости единым фронтом, сделали невозможным осознание реальной экономической и политической ситуации. Окажись вся американская элита протестантской, история США пошла бы совсем по другому сценарию, и мы уж точно жили бы в совершенно другом мире.

Попробуйте представить себе мир, где США — не мировой гегемон. Нет, на самом деле представить, а не сделать вид. Не получается? Вот то-то и оно, это была бы совсем другая история!

 Но в кризисные времена бывает достаточно даже одного человека, чтобы запустить процесс необратимых изменений; в Америке конца 1920-х таких людей оказалось намного больше.

Помимо пуританского протестантизма в США начала XX века существовала и другая идеология, представители которой совсем недавно — всего 10 лет назад — господствовали в политической жизни страны. Это была идеология прогрессизма, обосновывающая необходимость и желательность централизованного регулирования всех сторон жизни. Своего расцвета

Подробнее см. Джона Голдберг. Либеральный фашизм (2012)

 прогрессизм достиг в годы Первой мировой войны (а Практик бы сказал — после кризиса 1907–1908 годов), когда правительство Вудро Вильсона перевело «на военные рельсы» не только экономику, но и всю повседневную жизнь Америки. Приведем лишь самый курьезный (но совершенно реальный) пример тогдашнего вмешательства государства в дела граждан:

Герберт Гувер, глава Продовольственного управления США, заслужил репутацию опытного государственного руководителя, сумевшего с помощью более полумиллиона добровольцев, которых он отправил в народ, заставить американцев потуже затянуть пояса… «Ужин, — негодовал он, — одно из ярчайших проявлений расточительности в нашей стране».

Дети стали предметом особой заботы правительства… Они должны были подписывать обязательство, называвшееся «Обещание маленького американца»:

За столом я не оставлю ни крошки

Еды на тарелке,

И я не буду есть между приемами пищи, но

Буду ждать ужина [Голдберг, 2012, с. 120].

С точки зрения прогрессизма депрессия вовсе не была полезным этапом «перехода от джина и джаза к традиционным ценностям», а воспринималась вызванной чьими-то происками поломкой общественного механизма, который нужно было исправить целенаправленными мерами. Действующий президент Герберт Гувер по своим личным убеждениям относился именно к таким «прогрессистам», поэтому, столкнувшись с угрозой новой рецессии, не смог остаться в стороне и не помочь страдающему народу:

Я напомнил секретарю, Гувер пишет о разговоре с Меллоном, чье мнение мы цитировали парой страниц ранее, что депрессия семидесятых принесла людям массу страданий, которые могли быть предотвращены… Другие члены администрации… вместе со мной считали, что мы должны использовать государственную власть для смягчения ситуации [Hoover, 2011, р. 31].

Читатель. Как интересно! Вы нам рассказывали, что Гувер — ставленник Морганов, а теперь выясняется, что он с ними даже не посоветовался?

Теоретик. Мы не случайно уделили довольно много страниц описанию реального механизма, посредством которого достигался в тогдашней Америки консенсус элиты, — президентских выборов. Американские президенты никогда не были «ставленниками», и уж тем более «марионетками» какой-то одной семьи; они являлись компромиссными фигурами, выбранными из имевшихся кандидатов по принципу своего рода «равноудаленности» от основных центров Власти. 

Влияние, которое непосредственные спонсоры имели на свежевыбранного президента, ограничивалось назначением нужных спонсорам людей в его администрацию; но решения по ключевым вопросам президент принимал сам, сам выбирал, советоваться ли ему со спонсорами или обойтись услугами других консультантов.

В период всеобщего процветания такая самостоятельность угрожала интересам всей элиты куда меньше, чем явная ангажированность президента в пользу одного из кланов. Ну а что получилось, когда такой самостоятельный президент начал действовать в условиях кризиса, мы сейчас и увидим.

Гувер действовал быстро и решительно. Наиболее важным его действием был созыв серии совещаний в Белом доме, на которые приглашались ведущие финансисты и промышленники страны. Целью этих совещаний было убедить приглашенных удерживать ставки заработной платы и увеличить инвестиции… Первое совещание прошло 18 ноября 1929 года [Ротбард, 2002].

Как видите, популярный миф о том, что «Гувер ничего не делал, а Рузвельт спас страну», неверен по меньшей мере в первой своей части. Гувер начал спасать страну сразу же после октябрьского биржевого краха и занимался этим до последнего дня в Белом доме. К какому результату привели его активные действия — уже другой вопрос; 

«Гувер упирал на то, что первый удар депрессии должна принять на себя прибыль, а не заработная плата, — убеждение, полностью противоположное здравой экономической политике, поскольку именно прибыль является движущей частью деловой активности». Если посмотреть на динамику основных показателей в годы депрессии, можно убедиться, что первой ее жертвой стали инвестиции — то есть та самая деловая активность, которая и зависит от прибыли, и лишь потом начала раскручиваться спираль падения цен, денежной массы и потребительского спроса. Поделившись прибылью с рабочими, крупные капиталисты сэкономили на создании новых рабочих мест и тем самым лишили потерявших работу надежд на скорое трудоустройство

но до этого момента оставалось еще целых три года.

Практик. Опять несколько слов об экономической теории. Весной 1930 года в США начался структурный кризис, который, до исправления соответствующих диспропорций, происходит с достаточно высокими темпами спада (около ю% в год). Остановить его теми инструментами, которые на тот момент были в руках американской элиты (как правительства, так и бизнеса), было невозможно. Гувер использовал все возможные инструменты (и ровно те же, которые потом использовал Рузвельт). Но они давали превышение ВВП на 2–3 % в год, что на фоне 10 %-ного падения было совершенно незаметно. Но в конце 1932 года (то есть сразу после выборов в ноябре) экономика вернулась к равновесному состоянию (на более низком уровне), структурный кризис закончился — и Рузвельт пожал все лавры той политики, которую реально разработал Гувер. Ничего нового — такая же история была у Джимми Картера почти через полвека.

Теоретик. Возвращаемся к началу кризиса. В течение ноября 1929 года Гувер поставил задачу сохранения заработной платы всем крупным отраслям промышленности. В том же месяце он поручил учрежденному в июне 1929 года Федеральному комитету по делам фермеров регулировать цены на сельхозтовары, не допуская их снижения (путем централизованных закупок и субсидий). В декабре Гувер создал отдел общественного строительства при Министерстве торговли — с целью организации общественных работ, на которых планировалось занять безработных. Фактически все основные моменты будущего «Нового курса» были реализованы в первые же месяцы рецессии (регулирование промышленности и сельского хозяйства, общественные работы); однако Гувер на этом не остановился. На очереди было регулирование внешней торговли и финансовых рынков.

17 июня 1930 года Гувер подписал долго готовившийся закон Смута-Хоули, резко повышавший ввозные пошлины практически на все товары. Ответные действия европейских держав можно было легко предсказать, как и резкое падение международной торговли вслед за этим «обменом любезностями»; однако в своем стремлении «защитить» американскую экономику от конкуренции импортных товаров Гувер пошел даже на первую открытую конфронтацию со своими главными спонсорами:

«Я буквально на коленях умолял Гувера наложить вето на идиотский тариф Смута-Хоули», — рассказывал Томас Ламонт [Chernow, 2010, ch. 17].

Еще бы — дом Морганов не только зарабатывал на международных финансовых операциях, но и активно кредитовал европейских заемщиков. После принятия тарифа их экспорт в США неизбежно сократится, а следовательно, откуда они возьмут доллары для возврата кредитов? Но Гувер спокойно проигнорировал мольбы еще недавно всемогущего банкира и продолжил заботиться о народе.

В июле 1930 года Гувер учредил Плановый комитет для регулирования рынка недвижимости, в сентябре — запретил иммиграцию в США, а в октябре атаковал Нью-Йоркскую фондовую биржу,

Директором которой был Ричард Уитни, брат Джорджа Уитни, еще одного из крупнейших партнеров JPMorgan Chase and Company

 заставив ее прекратить предоставление ссуд под «короткие продажи». В феврале 1931 года Гувер «протащил через Конгресс» закон о стабилизации занятости, предусматривавший выделение еще 1 млрд долларов на общественные работы. 4 октября

Как раз в момент острого международного финансового кризиса, связанного с выходом Англии из золотого стандарта

 1931 года президент провел секретное совещание с крупнейшими финансовыми организациями США,

Среди 19 участников были Томас Ламонт и Джордж Уитни от JPMorgan Chase and Company, директор Chase National Bank Альберт Уиггин и директор National City Bank Чальз Митчелл

 убеждая их создать Национальную кредитную корпорацию, которая предотвращала бы банкротства банков, выделяя им денежные средства. Под угрозой принятия законов, делающих участие в такой корпорации обязательным, финансисты согласились поучаствовать в ней добровольно, скинувшись на общую сумму в 500 млн долларов.

Наконец, в январе 1932 года Гувер провел через Конгресс создание Корпорации финансирования реконструкции (RFC) — крупнейшей частно-государственной финансовой компании, обладающей правом эмиссии облигаций на сумму 1,5 млрд долларов. Руководить этой корпорацией президент предложил небезызвестному Бернарду Баруху, но тот по причине, которая вскоре станет понятной, отказался. RFC тут же начала выдавать ссуды, за 1932 год влив в экономику 2,3 млрд долларов.

Умножаем на 200 и получаем около 500 млрд — сумма, сопоставимая с «бейлаутами» времен кризиса 2008 года

 Как видите, Гувер не сидел сложа руки и по части расходования государственных и кредитных средств не знал себе равных.

В общей сложности Гувер потратил на разного рода стимулирующие программы до 5 млрд. долларов федерального бюджета и примерно столько же привлеченных средств, но эти 10 млрд (2 трлн в нынешних ценах) ушли не на изменение структуры экономики, а на возврат кредитов, набранных в «ревущие двадцатые», причем денег еще и не хватило — денежная масса все равно снизилась к 1933 году на 14 млрд долларов. Чтобы справиться с кризисом, просто раздавать деньги недостаточно

 Однако вместо окончания депрессии результатом его деятельности стали дальнейший рост безработицы и очередная волна банкротств мелких и средних банков, начавшаяся в конце 1932 года.

Казалось бы, уже к 1931 году самые твердолобые «прогрессисты» могли понять, что «решительные меры» по борьбе с депрессией привели к противоположным результатам.

По мнению многих известных экономистов, депрессия стала Великой благодаря многочисленным административным мерам, ограничившим деловую активность (прежде всего — создание новых бизнесов вместо обанкротившихся) и тем самым законсервировавшим приведшую к кризису структуру экономики. Поэтому американская экономика вышла из депрессии самой последней, и то лишь благодаря Второй мировой войне, приведшей к вынужденной реструктуризации экономики в связи с переводом ее «на военные рельсы»

 Но убеждения потому и называются убеждениями, а не «мнениями» или «гипотезами», что они не меняются под воздействием даже самых очевидных фактов. Убежденный сторонник государственного вмешательства в экономику будет объяснять любые проблемы тем, что такое вмешательство было недостаточным (неправильным) или проводилось в жизнь не тем человеком. Именно так относился к деятельности Гувера уже знакомый нам «одинокий волк с Уолл-стрит»

В отличие от Морганов, Рокфеллеров и других богатейших семей, Барух никогда не вкладывался надолго в какую-то одну компанию, покупая и продавая пакеты акций исходя из рыночной конъюнктуры. Ему не требовалось входить в постоянные союзы с целью совместного управления какими-то бизнесами — отсюда и прозвище «одинокий волк»

Бернард Барух:

В апреле 1931 года он сказал Мак-Аду: «Процесс восстановления идет мало-помалу. Это очень неприятно, но я не верю, что правительство сможет как-то ускорить дело. Каждый раз, когда оно пытается, становится только хуже» [Schwartz, 1981, р. 258].

Практик. Еще одно небольшое отступление. Мы видим, что отсутствие правильной экономической теории может привести к тяжелым последствиям. Понимания реальных причин ПЭК-кризиса и его отличия от кризиса циклического в экономической науке тогда не было, и это привело к очень тяжелым последствиям. Отметим, что в мейнстримовской версии экономики его нет и сейчас.

Теоретик. Поуправляв (в качестве директора Военно-промышленного комитета) экономикой США в 1917–1918 году, Барух был не просто прогрессистом, а прогрессистом, проверившим идеи на практике. В своей деятельности он руководствовался прежде всего принципом практической целесообразности:

Разговаривая с бизнесменами, он [Барух] подчеркивал необходимость государственного планирования в духе старого Военно-промышленного комитета. Общаясь с людьми, которых он считал фанатично прогрессивными, Барух делал акцент на терпимости и преемственности… Барух, в отличие от Раскоба, не хотел связывать себя с определенной программой или кандидатом. Он хотел сохранять свое влияние, а не тратить его попусту; для него выживание было важнее успеха [Schlesinger, 2003].

Уже в 1931 году Барух прекрасно понимал глубину текущего кризиса:

Сходите на вокзал старой балтиморско-огайской железной дороги, — то ли в шутку, то ли всерьез говорил он Фрэнку Кенту, — посмотрите, он все еще там, и сохранились ли рельсы в железнодорожном полотне? Люди в Балтиморе еще что-то едят и носят одежду? Или мы уже окончательно вернулись к дикости? [Schwartz, 1981, р. 258]

Однако столь же хорошо Барух понимал и ограниченность собственных возможностей. Командовать экономикой в масштабе страны — дело нехитрое; но чтобы такое командование принесло реальные результаты, требовалось нечто большее, чем должность директора Корпорации финансовой реконструкции. Требовался элитный консенсус (подобный тому, который сложился вокруг Вильсона в конце 1910-х), хорошая команда исполнителей

Например, как у самого Баруха: его пресс-секретарем был Герберт Своуп, знаменитый журналист, первый лауреат Пулицеровской премии в жанре репортажа, а советником по промышленности — Хью Джонсон, ставший в 1918 году самым молодым со времен Гражданской войны бригадным генералом

 и согласованный план действий, основанный на адекватной теории. Барух был готов поддержать любое имевшее шанс на успех начинание, но собственного плана у него не имелось; в конце концов, он был биржевым спекулянтом, а не строителем империй.

Читатель. Все интереснее и интереснее! Это что же получается, все прогрессисты оказались в правительстве Гувера? А элита только глядела со стороны, как они будут ее спасать?

Теоретик. А что вас удивляет? Любой кризис — серьезное испытание прежде всего для картины мира, сложившейся в головах элиты; ведь обычно ее представители считают себя самыми умными и лучше всех разбирающимися в жизни,

В протестантской традиции раз богатый — значит избранный; впрочем, и в уголовной среде так же: раз фартило — значит фартовый

 и тут вдруг какой-то кризис! Первая и самая понятная реакция — пусть разбираются вассалы, это они напортачили. Осознать, что нужно самим что-то менять в сложившейся ситуации, способны очень немногие. Тем интереснее, кто же были эти немногие в Америке начала XX века.

Практик. Ну и не нужно забывать, что у управляющих вассалов есть ощущение личной ответственности за конкретные решения, а у членов элиты оно выражено значительно слабее.

Читатель. Из списка богатейших семей остались только Дюпоны, неужели они?

Теоретик. Вот именно, неужели? Кого мы вспоминаем, рассуждая о знаменитых американских богачах? Морганов, Рокфеллеров, иногда Форда, совсем уж упертые конспирологи — Баруха; но фамилия «Дюпон», как правило, остается забытой. А между тем вечно остающиеся в тени Дюпоны сыграли в формировании «Нового курса» едва ли не решающую роль.

Династия Дюпонов уже к началу XX века насчитывала несколько поколений и несколько ветвей семьи, что в 1902 году привело к угрозе потери семейного бизнеса (а заключался он, на минуточку, в производстве пороха). Большая часть Дюпонов к этому времени не интересовалась управлением делами DuPont de Nemours и решила банально продать предприятия; семейный бизнес уцелел только благодаря трем двоюродным братьям (каждый из разной ветви) — Колеману, Альфреду и Пьеру Дюпонам. С помощью молодого и весьма талантливого секретаря Пьера — Джона Раскоба — они учредили совместную компанию и выкупили у родственников контрольный пакет акций.

В 1914 году Колеман Дюпон тяжело заболел, и его пакет акций путем закулисных махинаций приобрел Пьер, что, разумеется, не понравилось Альфреду, лишившемуся контроля над бизнесом. С 1916 по 1918 год он пробовал оспорить в суде права Пьера, но потерпел неудачу и вышел из состава директоров DuPont de Nemours. Таким образом, к началу 1930-х главными представителями семьи Дюпонов стал Пьер Дюпон (со своим бессменным партнером Джоном Раскобом). Как мы уже знаем, в середине 1920-х они стали главными спонсорами Демократической партии; теперь самое время сказать о том, зачем они это сделали:

Пьер Дюпон… придерживался мнения, что богатые не должны нести бремени налогообложения. Налоги, полагал Дюпон, должен платить рабочий, а не «производительный» класс (под которым он понимал крупных работодателей). Эту же точку зрения разделял Джон Раскоб… эти два выдающихся джентльмена додумались до блестящей схемы: они захватят контроль над Демократической партией и поручат ей отменить сухой закон. После этого они введут налог на пиво, напиток рабочего класса. Предполагаемые сборы составят 1,3 млрд долларов, что позволит на 50 % сократить корпоративные и личные налоги. Губернатор Нью-Йорка Эл Смит стал орудием дюпоновского плана [McElvaine, 1993, ch. 1].

В отличие от других представителей правящей элиты, Дюпоны рассматривали государственное вмешательство в экономику как нормальное и желательное подспорье к ведению бизнеса. С наступлением Великой депрессии Дюпоны столь же энергично включились в планирование новых

Основанных уже не на пиве

 отношений между трудом и капиталом:

Альфред… проповедовал не просто гуманизм, а гуманизм с точки зрения классового подхода. «Если капитализм не собирается остаться на обочине, — объяснял он, — он должен разработать некий план, который защитит трудящихся от кризисов. Это может быть сделано, если разработать честный и всеобъемлющий порядок распределения прибыли, выделив на поддержание благосостояния рабочих тот излишек, который сейчас тратится на интересы вложенного капитала».

Хотя Ламмот Дюпон распределял прибыль несколько иначе, его братья были солидарны с Альфредом в вопросе о необходимости какого-нибудь всеобъемлющего плана. Такой план был предложен в 1931 году на съезде Национальной ассоциации производителей электрооборудования президентом General Electric Джерардом Своупом.

Джерард Своуп (1872–1957) — американский бизнесмен, выпускник Массачусетского технологического 1895 года, президент General Electric с 1922 по 1940 год и с 1942 по 1945 год. Старший брат упоминавшегося ранее журналиста Герберта Своупа

 Своуп предложил обязательную картелизацию всех крупных американских корпораций в федеральные торговые ассоциации; эти ассоциации должны были регулировать объемы производства и цены, удерживая первые на низком уровне, а вторые — на высоком. Соблюдение правил такого «честного бизнеса» должно обеспечиваться правительством, а централизованное планирование — осуществляться национальным экономическим советом, состоящим из руководителей корпораций и профсоюзных лидеров…

План Своупа… получил широкое признание в деловом сообществе, особенно со стороны трех влиятельных организаций: Национальной ассоциации производителей, Торговой палаты США и Национальной промышленной палаты. Дюпоны присутствовали во всех трех, особенно в Национальной промышленной палате… председателем которой был не кто иной, как Иренэ Дюпон [Colby, 1984].

Для биографа Дюпонов связь между их взглядами и планом Своупа представлялась очевидной, однако нам переход от «братья хотели какого-нибудь плана» к «такой план появился» представляется слишком зыбким. Поэтому посмотрим на ситуацию 1931 года в более широком контексте:

Думающие бизнесмены начали понимать, что к чему… Бернард Барух… призывал приостановить антимонопольные законы, чтобы разрешить «промышленное самоуправление с санкции правительства». Уильям Мак-Аду… говорил о Мирно-промышленном комитете.

Peace Industrial Board — по аналогии с War Industrial Board, работавшим в годы Первой мировой войны под руководством Баруха

 Уолтер Тигл из Standard Oil of New Jersey хотел пересмотреть антимонопольное законодательство, чтобы разрешить «сокращение добычи до имеющегося рыночного спроса». Рудольф Спрекелс, прогрессист времен Теодора Рузвельта… призывал выделить каждой компании честную долю рынка [Schlesinger, 2003].

Не остался в стороне и прямой ставленник Раскоба, лидер Демократической партии Эл Смит:

Эл Смит выдвинул и более серьезное предложение, заявив в октябре 1931 года, что «по меньшей мере необходима умеренная, честно действующая диктатура, иначе мы так и будем иметь дело с обещаниями, остающимися на бумаге» [Colby, 1984, ch. 10].

Как видите, «какие-нибудь» планы предлагались в то время в достаточном количестве. Однако массовую

«В декабре 1931 года Торговая палата США… огромным большинством одобрила этот план… Эту акцию возглавил новый президент Торговой палаты США Генри И. Гарриман» [Ротбард, 2002]

 поддержку получил вовсе не «мирно-промышленный комитет» политического тяжеловеса Мак-Аду, а план относительно малоизвестного Джерарда Своупа. Все, что мы уже знаем об устройстве Власти, говорит нам о том, что столь тепло может быть принят только заранее согласованный между ключевыми фигурами план, озвучивать который поручается пользующемуся безусловным доверием спикеру. Биография такого спикера обычно позволяет очертить круг оставшихся за кулисами сюзеренов; кем же был Джерард Своуп, которому выпала честь выступить спикером активной части американской элиты?

Родившийся в семье германских эмигрантов Исаака и Иды Своуп, Джерард Своуп представлял собой классического «self-made man». В возрасте 21 года он работал в магазине General Electric подсобным рабочим за доллар в день.

И прозвище «Своуп, помощник за доллар в день» сохранилось за ним даже тогда, когда он руководил General Electric

 После окончания Массачусетского технологического университета Своуп снова устроился в General Electric — уже квалифицированным инженером. Далее он постепенно продвигался по карьерной лестнице, пока в 1917 году не получил приглашение поработать в правительстве в должности менеджера по снабжению под руководством строителя Панамского канала Джорджа Геталса, входившего в Военно-промышленный комитет Баруха. Другим сотрудником Военно-промышленного комитета в это время был младший брат Джерарда, Герберт, позднее ставший пресс-секретарем и лучшим другом Баруха. По-видимому, участие в делах Военно-промышленного комитета в те годы было большим плюсом к карьере — после войны Своупа снова позвали в General Electric, на этот раз в качестве президента дочерней International General Electric; ну а в 1922 году он стал президентом головной компании.

Уровень связей обоих Своупов с Барухом можно понять, ознакомившись с составом участников званого обеда, который Барух устроил в честь прибывшего в Нью-Йорк Уинстона Черчилля (На тот момент — уже бывшего министра финансов Англии):

В тот вечер

27 октября, в самый разгар биржевого краха 1929 года, из-за которого на ужин не смог прибыть еще один высокопоставленный гость — Джордж Бейкер, председатель и совладелец First National Bank

 в своем доме на Пятой авеню он [Барух] устроил званый обед в честь Уинстона Черчилля, который приехал в Америку в качестве его гостя, но потерял на рынке собственные деньги. Среди гостей были оба Своупа, Герберт и Джерард; Митчелл из National City Bank и Виггин, председатель Chase National Bank; Чарльз Шваб из Bethlehem Steel и Джон Д. Райан, президент Anaconda Copper; Юджин Мейер и Томас Ламонт [Grant, 1997].

Малознакомых людей не приглашают за один стол с Черчиллем, Ламонтом, Митчеллом и Виггином; тем самым массовая поддержка «плана Своупа» получает дополнительное объяснение. Уточнение биографии другого активного сторонника «плана Своупа», президента Торговой палаты США Генри Ингрехэма Гарримана обнаруживает, что его карьера управляющего различными электрогенерирующими компаниями началась с работы в Военно-промышленном комитете в должности регионального директора. Таким образом, можно считать весьма вероятным, что к раскрутке, а может быть, даже и к написанию «плана Своупа» приложили руки не только Дюпоны, но и все чаще появляющийся на наших страницах «одинокий волк с Уолл-стрит».

В итоге к концу 1931 года раскол в американской правящей элите оформился в виде 

1) позитивной программы Своупа, то есть Баруха и Дюпонов; 

2) отсутствия какой-либо программы у всех остальных. Неискушенному в теории Власти человеку может показаться, что с этого момента в элите началась какая-то борьба за Власть; на деле же борьба на этом закончилась.

 Группировка, сумевшая сформировать позитивную программу и привлечь к ней достаточное число сторонников, уже победила — потому что ее противники не имели никакой альтернативной платформы для объединения.

Вспоминая аналогичную ситуацию в СССР 1928 года, нельзя не отметить, что в элите редко появляются две разные платформы — как правило, установление консенсуса происходит вокруг лидера, первым выдвинувшего программу преодоления кризиса, в то время как остальные придерживаются позиции отрицания — «живем как раньше, само как-нибудь выправится»

В отсутствие собственной программы Морганам, Рокфеллерам и Меллонам оставалось вынашивать планы по замене не оправдавшего доверия Гувера на какого-нибудь другого, более эффективного кандидата. Однако за считаные месяцы, остававшиеся в конце 1931 года до очередного предвыборного цикла, найти Гуверу подходящую замену оказалось невозможным. Отчаяние, охватившее Морганов, можно понять из следующего эпизода:

В апреле того же [1932] года Томас Ламонт из JPMorgan Chase and Company вместе с другим финансистом, Отто Каном, и бывшим председателем Республиканской партии Чарльзом Хиллесом объединились в секретное, но мертворожденное движение по возвращению Кулиджа в президенты [Pietrusza, 2013, ch. 4].

Ламонт с Каном надеялись буквально на чудо — что сама фамилия «Кулидж», связанная с процветанием 1923–1928 годов, не только привлечет избирателей, но и мистическим образом вернет былые хорошие времена. Разумеется, чудо не состоялось — измученный болезнями Кулидж категорически отказался выдвигать свою кандидатуру; но факт заключается в том, что у Ламонта и Кана не нашлось другого кандидата. На съезде Республиканской партии кандидатом в президенты 1126 голосами из 1150 был выдвинут все тот же Герберт Гувер.

Совсем иначе выглядела ситуация для противоположного лагеря, имевшего план. Баруху с Дюпонами нужно было всего лишь провести этот план в жизнь — неважно, чьими руками. 

Не мудрствуя лукаво, они начали сразу с действующего президента: в декабре 1931 года уже известный нам Генри Гарриман настойчиво предложил Гуверу внести план Своупа в Конгресс. Гувер, разумеется, отказался — не потому, конечно, что он был против усиления госрегулирования экономики, а потому, что имел на этот счет собственные планы. Ничего страшного: к услугам Баруха с Дюпонами была целая Демократическая партия, председателем которой был не кто иной, как Джон Раскоб.

К открытию 27 июня 1932 года в Чикаго съезда Демократической партии на выдвижение в президенты претендовали 12 кандидатов, но лишь трое из них имели серьезные шансы на успех. Уже упоминавшийся Эл Смит, бывший губернатор штата Нью-Йорк и кандидат от демократов на выборах 1928 года, был личным ставленником Раскоба. Спикер Палаты представителей (контроль над которой в 1930 году перешел к демократам) Джон Гарнер (по прозвищу Кактус Джек) был родом из Техаса и пользовался поддержкой южан, к числу которых относились старые знакомые Баруха Уильям Мак-Аду и полковник Хаус. Действующий губернатор штата Нью-Йорк Франклин Рузвельт долгое время был правой рукой Эла Смита, в первый раз став губернатором в качестве его преемника, и пересчитал с Джоном Раскобом не одну сотню тысяч долларов в предвыборных фондах. Кто бы ни победил в «честной» закулисной борьбе (о которой чуть позже), «линия партии» в виде плана Своупа и назначения на ключевые посты нужных людей осталась бы неизменной.

Ну а теперь, уважаемый Читатель, небольшой проверочный вопрос. Конечно, вы знаете, кого съезд выдвинул кандидатом в президенты, но почему именно Рузвельта? Чем его кандидатура оказалась предпочтительнее для спонсоров Демократической партии?

Читатель. Чувствую, вопрос с подвохом. То есть не потому, что он был суперпопулярным губернатором крупнейшего штата, и не потому, что выиграл праймериз?

 А значит, потому что не присягал напрямую ни Раскобу, ни Баруху?!

Теоретик. Совершенно верно! Даже внутри такой маленькой коалиции, как у Баруха с Дюпонами, действовало все то же священное правило: назначенный менеджер не должен быть вассалом какого-то одного сюзерена. Рузвельт, пошедший на выборы вопреки желанию своего бывшего босса Смита, продемонстрировал тем самым достаточную независимость, чтобы стать компромиссной фигурой между главными спонсорами партии. Однако заметим, что даже после выдвижения Рузвельта демократическим кандидатом окончательное решение о том, кто будет претворять в жизнь план Своупа, еще не было принято:

23 сентября 1932 года, во время предвыборной кампании, Гарриман снова позвонил мне и потребовал, чтобы я публично поддержал рекомендацию палаты. Я отказался; для меня это значило попрать все принципы человеческой свободы. Гарриман сказал мне, что Рузвельт согласился поддержать план, и если я отказываюсь, многие высокопоставленные бизнесмены поддержат моего оппонента, как финансами, так и своим влиянием, — что они и сделали [Hoover, 1993].

Подведем предварительный итог: Рузвельт был выбран на роль «спасителя нации» в значительной степени случайно. Окажись на месте Гувера более покладистый (в отношении плана Своупа) президент или найдись среди демократических кандидатов более слабая, но достаточно популярная фигура — история пошла бы совсем другим путем. Но как раз эта случайность в выборе ключевых фигур, определяющих целые эпохи в жизни страны, и показывает исключительную роль кризисов в вопросах Власти. 

В спокойные времена президентами становятся невыразительные менеджеры, решающие второстепенные вопросы (поскольку главные давно уже решены); а вот эпохи потрясений позволяют прорваться к Власти куда более интересным людям.

Читатель. Такое ощущение, что вы собираетесь на этом и закончить. Так нечестно — вы же обещали рассказать про «Новый курс» и про господина Рузвельта, а вовсе не про тех, кто ему этот курс выдал и привел к Власти! Неужели в истории самого Рузвельта нет ничего поучительного?!

Теоретик. Как раз напротив, самое поучительное еще впереди. Но чтобы отделить то, что сделал во Власти сам Рузвельт, от того, что на его месте сделал бы каждый, необходимо было понять настроения элиты, вручившей ему пост президента. Теперь мы более или менее понимаем, что в 1932 году получить почти диктаторскую власть мог практически любой кандидат (как получил ее Гувер в 1928-м). 

Но чтобы распорядиться этой властью так, как это сделал Рузвельт, нужно было быть совершенно особенным человеком.

Читатель. А разве он как-то по-особенному ею распорядился? По-моему, просто реализовал «Новый курс», пардон, план Своупа, ну а дальше была война…

Практик. Между прочим, от того момента, когда Рузвельт стал президентом (начало 1933 года) до вступления США во Вторую мировую войну (начавшуюся атакой Японии на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года) прошло 9 лет Великой депрессии. И двое президентских выборов. По итогам которых Рузвельт ухитрился единственный раз в истории США стать президентом в третий раз. Четвертый был уже во время войны. Так что «просто» выполнять план было недостаточно, нужно было еще решать множество проблем.

Теоретик. Секундочку, сделаем паузу. Просто выполнил план, а дальше была война, — вы это откуда знаете?

Читатель. Ну это же всем известно!

Теоретик. А теперь вспоминаем: в вопросах Власти есть два ответа — всем известный и правильный. 

Так что давайте посмотрим, как все было на самом деле. Начнем с того, какому человеку американская элита вручила Власть в 1932 году.

Франклин Делано Рузвельт родился в 1882 году в семье Джеймса Рузвельта (которому к этому моменту было 53 года) и его второй жены, Сары Энн Делано, которая, как и полагается второй жене, была моложе мужа на 26 лет. Семья жила в Нью-Йорке еще с тех времен, когда он назывался Нью-Амстердам,

То есть до 1658 года

 а фамилия Рузвельтов звучала как Розенвельт. Через 250 лет Рузвельты обзавелись достаточным состоянием,

Земельная собственность в окрестностях Нью-Йорка плюс доли в угольных и транспортных компаниях общей стоимостью в несколько миллионов тогдашних долларов; однако почти до самой смерти Рузвельта основной семейный капитал контролировала его мать Сара, так что лично Франклин Рузвельт миллионером не был

 чтобы предоставить ведение дел наемным менеджерам, а самим наслаждаться прогулками в родовом имении Спрингвуд в нью-йоркском пригороде Гайд-парк. Назубок зная десяток поколений своих предков, Джеймс Рузвельт считал себя настоящим аристократом, в отличие, например, от поселившегося неподалеку мультимиллионера Вандербильта, чье приглашение на обед однажды отказался принять.

Молодой Франклин оказался одновременно единственным ребенком у матери и младшим (с разрывом в 28 лет от предыдущего) сыном у отца, в результате чего обрушившаяся на него родительская любовь не знала границ. Рузвельта одновременно баловали и мелочно опекали, формируя привычку действовать по правилам и скрывать свои чувства. Два увлечения, приобретенных в детстве — море и коллекционирование, — сохранились у Франклина на всю жизнь, как и два убеждения — в своем высоком, не чета другим, происхождении и своей особой миссии в этом мире.

Аристократические манеры Рузвельт усваивал сначала у домашних учителей, а затем — в частной школе Гротон,

Среди выпускников которой мало известных людей, но зато полно представителей богатейших нью-йоркских семей, таких как Окинклоссы и Уитни

 с 1896 по 1900 год. Поступив туда с опозданием (сразу в третий класс), Франклин не смог вписаться в уже сложившуюся компанию учеников и не завел ни единого друга, чему немало способствовала уже усвоенная привычка сохранять дистанцию с людьми низкого происхождения.

Практик. Кстати, в этом он очень похож на Де Голля.

Теоретик. К окончанию школы Рузвельт стал достаточно взрослым, чтобы осознать пагубность такого поведения, и в Гарварде

На юридический факультет которого он поступил экстерном в 1899 году, сдав довольно трудные экзамены, после чего целый год учился параллельно и в школе, и в университете

 уделял основное внимание не столько учебе,

Довольствуясь проходными оценками и не стремясь к высшим

 сколько налаживанию социальных контактов. 

Франклин стал капитаном футбольной команды, членом закрытого сообщества Альфа Дельта Фи

Не такого знаменитого, как Каппа Бета Фи, объединяющего с 1950-х крупнейших банкиров Уолл-стрит, но тоже довольного престижного

 и сначала автором, а потом и редактором университетской газеты. 

Все эти достижения требовали определенного умения ладить с людьми, которое молодой Рузвельт наконец-то выработал; однако и в Гарварде он также не завел ни одного близкого друга.

Формирование второго убеждения началось еще в Гротоне (где религиозному воспитанию уделялось значительное внимание) и получило решающий импульс в сентябре 1901 года, когда действующий президент США Уильям Мак-Кинли был застрелен на выставке в Баффало.

Таким же анархистом-террористом, какими были многочисленные российские бомбисты и небезызвестный Таврило Принцип; в начале XX века мир был таким же тесным, как и сегодня. Что характерно, все они, как и сейчас, финансировались теми или иными элитными группами

 Новым президентом стал вице-президент Теодор Рузвельт, приходившийся Франклину дальним (ветви разделились еще в 1692 году) родственником. 

В одно мгновение фамилия «Рузвельт» стала президентской, и это не могло не сказаться на жизненных планах и без того уверенного в собственной исключительности молодого человека.

Еще в период вице-президентства Теодора Франклин предпринял попытку познакомиться со своим знаменитым родственником. Во время визита вице-президента в Бостон молодой человек банально напросился на встречу и обменялся с ним несколькими ничего не значащими словами. Теодор («кузен Тедди», как его звали многочисленные Рузвельты) запомнил молодого пятиюродного отпрыска и уже в феврале 1902 года пригласил в числе прочих родственников на празднование 18-летия своей дочери Алисы Рузвельт. Поскольку Теодор в это время жил в Белом доме, вечеринка на несколько сотен гостей там и состоялась, и Франклин впервые увидел вблизи логово американской Власти.

Франклин Рузвельт, вероятно, и сам не мог бы сказать точно, когда он начал подражать кузену Тедди — или дяде Тедди, которым тот стал после женитьбы Франклина на Элеоноре. Возможно, это было во время одного из визитов Франклина в Белый дом, когда молодой человек представил себя его хозяином [Brands, 2015, р. 108].

Возможно, увлеченность знаменитым старшим родственником сказалась и на семейном выборе Франклина. Познакомившись в том же 1902 году (на одном из многочисленных семейных мероприятий) с 18-летней племянницей Теодора, молодой Рузвельт выделил ее среди своих многочисленных увлечений, и уже в ноябре 1903-го объявил своей матери о намерении жениться. На согласование свадьбы с родственниками

Мать Франклина Сара, разумеется, не хотела отдавать сына в чужие руки, а дядюшка оставшейся еще в детстве сиротой Элеоноры, Теодор Рузвельт, был больше занят избирательной кампанией 1904 года

 ушло больше года, но когда 17 марта

Да-да, в День святого Патрика — истинный политик, Теодор Рузвельт совместил свадьбу с пиаром среди ирландской общины Нью-Йорка, выразившимся в посещении традиционного парада

1905 года она все же состоялась, на ней присутствовал сам президент США. Таким образом, уже к 23 годам Франклин точно знал, с кого делать жизнь, и ясно видел перед собой цель — Белый дом. В 1907-м он озвучил свой план, что называется, открытым текстом:

Однажды в 1907 году, болтая о карьерных планах, Рузвельт «с очаровательной откровенностью» (как вспоминал его коллега, Гренвилл Кларк) рассказал, что планирует при первой же возможности баллотироваться на какой-нибудь выборный пост, поскольку собирается стать президентом. Кузен Тедди показал, как это делается: сначала — законодательное собрание штата, потом помощник министра флота, затем губернатор штата Нью-Йорк. «Ну а любой, кто является губернатором Нью-Йорка, — пересказал Кларк слова Франклина, — имеет отличные шансы стать президентом» [Schlesinger, 2003].

Читатель. Я не понял, Рузвельт захотел стать президентом, потому что так высоко ценил кузена Тедди, или, наоборот, взял кузена Тедди за образец, потому что тот стал президентом?

Теоретик. Тут своего рода «два в одном». Скорее всего, до 1901 года Франклин всерьез не задумывался о том, как в США лучше всего стать «первым человеком государства». Теодор Рузвельт показал один из вариантов — и этот вариант пришелся Франклину по вкусу. Настолько, что даже заставил пересмотреть общепринятые взгляды на роль аристократии в общественной жизни:

Занятие политикой не было принято среди класса, к которому относились Рузвельты. Теодор шокировал свою семью и друзей, решившись на этот шаг; глава семейства сделал ему выговор, напомнив, что политика — грубое, грязное и низменное дело, и что занимающиеся ею не ассоциируются с джентльменами. «Я ответил, — вспоминал Теодор Рузвельт, — что если это так, то это означает всего лишь, что среди наших знакомых просто нет людей, принадлежащих к правящему классу. Я же намереваюсь стать одним из тех, кто правит». Франклин последовал примеру Теодора, а не его семейства [Brands, 2015, р. 127].

Итак, уже с 1907 года Франклин не просто собирался стать президентом, а имел совершенно конкретный план, как это сделать. Несмотря на известную фамилию и приобретенный в Гарварде круг знакомств, первой возможности баллотироваться пришлось ждать почти три года, а предоставил ее Джон Мак, старый друг отца Рузвельта, оказавшийся к этому времени прокурором небольшого округа Датчесс. В 1910 году, заехав по делам в Нью-Йорк, Мак обратился в юридическую фирму, где как раз и работал в то время Франклин, разговорился с сыном старого друга и решил, а почему бы не заменить действующего депутата от округа вот на этого толкового молодого человека. Мак поговорил с председателем окружного комитета Эдвардом Перкинсом,

Упоминания о котором в американской истории остались только благодаря этому сюжету с Рузвельтом

 и через пару недель они официально предложили Рузвельту баллотироваться в законодательное собрание

Подобно США в целом, штат Нью-Йорк имеет двухпалатный парламент (легислатуру) — законодательное собрание и сенат

 штата. Хотя Франклин три года ждал этого момента, он ничем не выдал свою радость, сказав в ответ: «Мне надо посоветоваться с матерью». Когда Мак и Перкинс стали настаивать на быстром ответе, Рузвельт понял, что они действительно в нем заинтересованы, и только тогда согласился.

Практик. К вопросу о цинизме Власти. Теодор Рузвельт был республиканцем. А Франклину предложили баллотироваться от Демократической партии. Нужно ли объяснять, что его это не сильно опечалило?

Теоретик. Дальнейшие события были первым, но далеко не последним примером удачи, сопутствовавшей Франклину на протяжении всей политической жизни. Сначала выяснилось, что действующий представитель округа Датчесс передумал уходить на покой и будет баллотироваться на очередной срок. Однако Рузвельт с его известной всей Америке фамилией и немаленьким состоянием (хотя и находившимся большей частью в руках матери) был слишком лакомым кусочком для Мака и Перкинса; у них тут же созрел план продвинуть Франклина в сенат штата. Правда, для этого требовалось выиграть выборы уже не по одному, а по трем округам, совместно избиравшим сенатора, — и эти округа симпатизировали республиканцам. Для победы Рузвельту требовалось нечто большее, чем известная фамилия и симпатия со стороны отцовского приятеля; ему требовалось умение понравиться избирателям.

 Перкинс поступил в точности по заветам Бени Крика: проверил Франклина в деле. Для этого он отправил молодого Рузвельта повидать некоего маляра Томаса Леонарда и спросить у него совета относительно выборов в сенат. Разговор Франклина с Томасом вошел во все учебники политического пиара: «Привет, Том!» — сказал Рузвельт. «Как поживаете, мистер Рузвельт?» — ответил Леонард. «Нет-нет, называй меня Фрэнком, — возразил Рузвельт, — ведь я называю тебя Томом». Довольно прямолинейный ход, но он сработал; Томас Леонард, оказавшийся на деле не только маляром, но и членом комитета Демократической партии в Датчессе, проникся к Рузвельту симпатией, о чем и доложил Перкинсу.

Теперь нужно было еще выиграть выборы, но Франклин, что называется, вошел во вкус. Чтобы успеть за оставшийся до выборов месяц объехать три округа, он арендовал автомобиль и идеально знающего местность водителя, нанял опытного спичрайтера и оратора и по десять раз в день выходил к потенциальным избирателям с заранее написанной речью, начинавшейся с обращения «Друзья мои!». Рузвельт даже перестал носить пенсне, которое завел еще в Гарварде, — чтобы меньше походить на городского сноба. Притворяться другом народа оказалось столь увлекательно, что Франклин буквально бросался к каждой группе людей больше трех человек, снова и снова объясняя:

«Я не чей-то ставленник, у меня нет босса, я хочу представлять ваши интересы двенадцать месяцев в году». 

Поскольку противник Рузвельта, республиканец Шлоссер, ничего подобного не делал, результаты выборов — 15 708 на 14 568 — оказались в пользу Рузвельта.

Практик. Ну а активная поддержка аппарата Демократической партии осталась за кулисами. Рузвельт, конечно, ко всем попадающимся на пути компаниям бросался, но кто-то же его на местах встречал… А если еще учесть, что в это время шла первая Великая депрессия, начавшаяся после кризиса 1907–1908 годов, и президентом был республиканец Тафт… Впрочем, так всегда и бывает.

Теоретик. Так, 8 ноября 1910 года благодаря сочетанию удачи и раскрывшегося политического таланта Франклин выполнил первый из четырех пунктов своего плана: попасть в легислатуру штата. Следующим пунктом в плане стояла должность помощника министра флота…

Читатель. Вас послушать, так Рузвельт и в самом деле действовал строго по плану. Интересно, а паралич его разбил тоже по плану?

Теоретик. 

Разумеется нет — паралича в планах не было. Но давайте обо всем по порядку. Как стать в США помощником министра? Только войдя к круг доверенных лиц президента, причем лучше до того момента, когда он стал президентом. Как войти в круг доверенных лиц? Только обратив на себя внимание, а также создав впечатление, что ты можешь принести какую-то пользу!

Именно этим Рузвельт и занялся с первых же дней пребывания в Олбани.

Город на Гудзоне, являющийся столицей штата Нью-Йорк

 Обратить на себя внимание? Сказано — сделано! 4 января 1911 года новый состав легислатуры (150 представителей и 50 сенаторов штата) собрался на первое заседание и сразу же начал обсуждать срочный вопрос: выборы нового сенатора от Нью-Йорка — в те годы такие выборы проводились законодательным собранием штата. Демократическая партия контролировала 114 мест из 200, для принятия решения достаточно было простого большинства голосов, так что вопрос казался сугубой формальностью. Однако в самой Демократической партии возник раскол — предложенный Боссом Мерфи (о котором мы уже писали) кандидат Уильям Шихан оказался неприемлемым для «старых демократов» из-за своего ирландского происхождения и католического вероисповедания.

Католиков в США традиционно не любят, первого президента-католика, Кеннеди, вообще убили. Второй (Байден) тоже не очень успешен

 Около двадцати депутатов отказались поддержать выдвиженца Таммани-холла, и Рузвельт сразу разглядел в этой ситуации отличную возможность для пиара.

Не являясь ни организатором раскола, ни его бенефициаром (у Рузвельта не было ни предпочтительного кандидата в сенаторы, ни шансов на победу), он тем не менее активно включился в борьбу против Шихана («боссизма» и выборов сенатора штата путем «закулисных махинаций»). Используя только что наработанный навык публичных выступлений и общественной активности,

«Все, что он хочет, — попасть в заголовки газет», — шутил в тот год будущий многолетний сенатор от Нью-Йорка Роберт Вагнер. И действительно, все крупные газеты Америки так или иначе упомянули Рузвельта в связи с выборами сенатора от Нью-Йорка

 Рузвельт быстро создал себе репутацию лидера «антишихановской» фронды. Когда раскольникам удалось заблокировать голосование на целых два месяца,

До 31 марта 1911 года, когда сенатором от Нью-Йорка был выбран компромиссный кандидат О’Горман.

 лидеры нью-йоркских демократов потянулись на переговоры с Рузвельтом; так он близко познакомился и с самим Боссом Мерфи, и с его ближайшими партнерами — Элом Смитом и Робертом Вагнером. Закончился мятеж, как и полагается мятежу (Мерфи за спиной Рузвельта договорился со «старыми демократами» о замене кандидата), однако главное было сделано: имя Рузвельта прогремело на всю страну, а его независимость от Мерфи и Таммани-холла стала очевидной.

Практик. Как показывает опыт, если политический игрок, затевающий «бучу», не имеет в ней личного интереса, она получается куда более эффективной с точки зрения стратегии. А Рузвельт, напомню, на тот момент не имел личного сюзерена, выступая как представитель старой аристократической группировки.

Теоретик. Неудивительно, что уже осенью 1911 года Франклин оказался в составе делегации, отправившейся в соседний штат, свежеизбранный губернатор которого (Вудро Вильсон) планировал свою президентскую кампанию. Вильсона интересовали голоса нью-йоркских демократов на партийном съезде, но Мерфи вел свою игру и ничего не обещал; Рузвельт, напротив, пообещал оказать всемерную поддержку.

И даже честно пытался ее оказать, лично агитируя за Вильсона всех 90 нью-йоркских делегатов съезда. Толку от этого, правда, не было никакого, Мерфи контролировал делегатов целиком и полностью, отчего на съезде их даже обозвали «восковыми фигурами»

 В ходе поездки он в числе прочих «вильсонитов» познакомился и с Джозефом Дэниэлсом, которому очень понравился — как борьбой против Шихана, так и личными качествами. Именно это знакомство и сыграло решающую роль полтора года спустя: в марте 1913-го Дэниэлс, назначенный Вильсоном морским министром, пригласил Рузвельта к себе в помощники.

Читатель. Да это просто водевиль какой-то. Все по сценарию!

Практик. Мы ведь уже много раз рассказывали, что если есть талантливый человек, который знает правила игры, то его непременно пригласит в вассалы серьезный игрок, а то и не один. Франклин знал правила, имел начальные деньги — приглашение было практически неизбежно (главное в этой ситуации не ошибиться с выбором потенциального сюзерена). Любого другого на его месте ждала бы та же судьба, с двумя небольшими исключениями. Во-первых, предложения пришлось бы ждать дольше, поскольку проверка адекватности была бы более тщательной, а во-вторых, вероятность ошибки при выборе сюзерена была бы более вероятной. Тут предварительный опыт Рузвельта оказался вне конкуренции.

Теоретик. То есть не водевиль, а самое обычное стремление к цели. Раз уж Рузвельт с детства любил море и решил повторить карьеру дядюшки Тедди, то почему бы ему и не поделиться своими планами со всеми, кто может помочь? А тем, в свою очередь, не пригласить талантливого молодого человека в команду на место, о котором он так мечтал? В общем, еще раз повторим: плохой план лучше, чем никакого!

Читатель. Ну хорошо, а какой там был следующий пункт?

Теоретик. Губернатор штата Нью-Йорк — в точности, как прописал дядюшка Тедди. Вот только Теодор Рузвельт перепрыгнул свои карьерные ступеньки практически мгновенно — весной 1897 года он становится помощником министра, осенью 1898-го выигрывает губернаторские выборы, осенью 1900-го как кандидат в вице-президенты — президентские, а осенью 1901-го становится президентом. Франклину для повторения этого пути понадобилось впятеро больше времени, и если рассматривать его биографию через призму пресловутого «плана», трудно отделаться от впечатления, что судьба буквально тащила будущего президента по предначертанному пути, жестко пресекая любые попытки свернуть в сторону.

Судите сами. В 1914 году, оставаясь помощником министра, Рузвельт пытается выдвинуть свою кандидатуру в сенаторы от штата — надеясь на свой федеральный статус и поддержку президентской команды. Фиаско: ставленник Мерфи Джеймс Джерард легко обходит Рузвельта на предварительных выборах. В 1920 году, уже перестав разыгрывать из себя «независимого» и помирившись с Мерфи, Рузвельт публично критикует действия Дэниэлса, а заодно и всех «вильсонитов», уходит во внутрипартийную оппозицию и добивается выдвижения кандидатом в вице-президенты. Снова неудача: кандидат от демократов Кокс терпит разгромное поражение. Наконец, в 1921 году Рузвельт пробует себя в бизнесе (в качестве человека со связями, разумеется, а не собственно предпринимателя). Полная катастрофа: в августе на фоне переутомления у Рузвельта развивается полиомиелит, закончившийся параличом нижней части тела; до конца жизни Рузвельт останется пленником инвалидного кресла.

Несколько лет Франклин пытается восстановить здоровье, используя все доступные в то время средства, и попутно все активнее занимается бизнесом. Поражение по всем фронтам: все самостоятельные начинания заканчиваются потерей денег, ноги остаются парализованными. В надежде на гидротерапию, которая, кажется, помогает, в апреле 1926 года Рузвельт приобретает (в составе группы соинвесторов)

В число которых входили уже упоминавшиеся нами Рассел Леффингуэлл, Джон Раскоб и даже сын Генри Форда — Эдсел; как видите, со связями у Рузвельта и в самые тяжелые времена все было в порядке

 поместье Варм Спрингс с термальными источниками. Созданный там курорт успешно принимает пациентов, но самому Рузвельту гидротерапия приносит лишь моральное облегчение.

Единственным светлым пятном в этой череде неудач оставалась политическая деятельность. Оказавшись инвалидом, Рузвельт приобрел огромное преимущество перед всеми прочими нью-йоркскими демократами: действующие партийные боссы (теперь уже не Босс Мерфи, а его преемник Смит и его спонсор Раскоб) перестали видеть в нем конкурента. Франклин стал самым надежным и самым востребованным союзником Таммани-холла и лично Смита; именно ему Смит поручил выдвижение себя кандидатом на съезде 1924 года, а после неоднократно предлагал должность председателя партии (которую в конечном счете занял Раскоб). Тем не менее планы самого Рузвельта оставались неизменными: ни шагу в политику до первого шага на собственных ногах. Об этом он писал в октябре 1925 года:

Я должен отвести еще по крайней мере два года на то, чтобы опять овладеть своими ногами. Пока я могу передвигаться только с большими трудностями, со стальными прутьями и костылями, к тому же меня должны носить по лестницам, в машину и из нее… Такая ситуация, конечно, невозможна для кандидата [Чернявский, 2018, с. 131].

Точно так же Рузвельт и его лучший (на тот момент) друг Хоув думали и в середине 1927-го:

Он и Хоув понимали, что 1928 год не слишком хорош для демократов, и Франклин хотел сосредоточиться на восстановлении своих ног, после чего идти в губернаторы в 1932-м и, возможно, в президенты в 1936-м [Morgan, 1985].

Нетрудно предсказать, как бы Рузвельт планировал дальнейшую жизнь и в 1932-м — точно так же ожидал, когда же ноги наконец заработают, и планировал бы заняться политикой после этого. Чтобы расстаться с убеждением, что инвалиду не место в политике,

А это было очень глубокое убеждение: при первом же появлении на публике после болезни Рузвельт не смог встать при исполнении гимна США, и республиканские газеты как с цепи сорвались по этому поводу

 требовалось нечто большее, чем время, которое лечит; требовалось вмешательство внешних сил.

Читатель. И что это оказались за силы?

Теоретик. Ну вы ведь уже освоили «Лестницу в небо»! Разумеется, люди, уже обладающие Властью. В начале 1928 года Эл Смит, избиравшийся губернатором штата с 1923 года, обнаружил, что может и не справиться с двумя избирательными кампаниями — президентской

В отличие от Рузвельта с Хоувом, Смит полагал, что 1928 год благоприятен для демократов; впрочем, его мнение никого не интересовало — если помните, вся верхушка Демократической партии в этот момент работала по плану Дюпонов об отмене сухого закона и учреждении налога на пиво, и Смит, как лучший представитель «пьющих», должен был идти в президенты

 и губернаторской. Возникла идея провести в губернаторы своего человека, который лишь формально займет эту должность;

Ошибка многих и многих людей Власти — получив ресурсы, даже самая мелкая марионетка часто оказывается ого-го какой фигурой

 посоветовавшись с Раскобом, Смит остановил свой выбор на Рузвельте. Дело было за малым — уговорить самого кандидата, который наотрез отказывался даже говорить об этом.

Объявив Смиту 29 сентября, что желает провести зиму в Варм Спрингс, а не губернаторствовать в Нью-Йорке, Рузвельт 1 октября просто не взял трубку

 Смит подключил к уговорам Раскоба, и вместе они фактически поставили Рузвельта перед фактом:

Рузвельт сказал, что он не может оставить управление фондом Варм Спринг.

— К черту Варм Спрингс, — заявил Раскоб, — мы о нем позаботимся!

Учитывая, что незадолго до этого Раскоб прислал Рузвельту чек на 350 тысяч долларов на покрытие текущих убытков Варм Спрингс, это были очень весомые слова

— Я хочу задать один последний вопрос, — добавил Смит. — Если мои ребята выставят твою кандидатуру — ты откажешься?

Рузвельт сказал, что не знает [Morgan, 1985, р. 290–291].

Уже упоминавшийся Хоув, с которым Рузвельт познакомился еще во время своей второй избирательной кампании 1912 года,

Которую Хоув выиграл практически в одиночку, заменив личные встречи с Рузвельтом директ-мейлом — рассылкой писем от имени Рузвельта буквально каждому избирателю, с вопросом, какие бы законы принять

 прокомментировал эти планы в свойственной ему экспансивной манере: «Вы хотите убить моего лучшего друга!» Рузвельту действительно непросто было согласиться — последнюю свою кампанию он выиграл в далеком 1910 году, в 1912-м ее вел уже Хоув, в 1914-м и 1920-м дело закончилось поражениями. К тому же он прекрасно понимал, что Смиту нужен не губернатор Рузвельт, а послушная марионетка.

В качестве вице-губернатора к которой был приставлен партнер Смита Герберт Леман — сын одного из основателей Lehman Brothers, во всех отношениях уважаемый человек, много лет проработавший после Рузвельта губернатором Нью-Йорка

 Но одно дело просто ждать 1932 года, оставаясь «в обойме» Демократической партии, и совсем другое — вылететь из этой обоймы, отказавшись от настойчивой просьбы руководства. Если Рузвельт еще хотел быть президентом, он должен был соглашаться — и он согласился.

Читатель. Выборы он, разумеется, выиграл без особых хлопот?

Теоретик. Вовсе нет, длительное отсутствие в публичной политике, инвалидность и потеря юношеской энергии сказались на результате. Хоть он и вел кампанию с привычным размахом, «пересаживаясь с поезда на автомобиль», и привлек к ней еще одного талантливого человека, Сэма Розенмана, в качестве спичрайтера, его конкурент, республиканец Оттингер, тоже не терял времени даром. В результате они финишировали практически вровень, и судьбу губернаторского поста решили какие-то 0,5 % голосов. Результат кажется не слишком впечатляющим, но если вспомнить, что одновременно с этими выборами кандидат в президенты Эл Смит проиграл Герберту Гуверу штат Нью-Йорк с разрывом в 2,5 %, то можно согласиться с Рузвельтом, оценившим его как настоящую победу. 

Ту самую, которой ему так не хватало последние 16 лет!!!

Читатель. По сравнению с этими 16 годами выигрыш президентских выборов кажется совсем уж простым делом.

Теоретик. Совсем простым делом он был по сравнению с возвращением к Рузвельту веры в свое высокое предназначение. Будучи протестантом, он не мог не расценивать свою болезнь как некий знак свыше — то ли испытание, то ли пожизненное наказание за некий грех; 

Например, за наиболее известную измену жене, ставшую предметом длительного семейного разбирательства в 1918 году

трудная, практически случайная победа на губернаторских выборах давала новый знак — испытание пройдено, дела Франклина снова угодны Богу. С этого момента и до конца жизни Рузвельт действовал без тени сомнений; его помощник Сэм Розенман вспоминал:

Он тщательно обдумывал проблему, но как только принимал решение — выбрасывал ее из головы как завершенное дело. Он никогда не возвращался к уже принятым решениям для пустого беспокойства, были ли они правильными [Morgan, 1985].

Уверенность в собственной исключительности и даже избранности укрепилась у Рузвельта как раз в результате тяжелой болезни:

Рузвельт решил вскоре после того, как заболел, что «он должен был оказаться на грани смерти, но выжить ради цели, лежащей за пределами его понимания». Отсюда было рукой подать до понимания, что цель Бога осталась той же, что и раньше: сделать его президентом Соединенных Штатов [McElvaine, 1993, р. 210].

Много лет спустя ближайшие соратники Рузвельта, Перкинс и Гопкинс, отметили эту его особенность в примечательном диалоге:

— Есть в нем что-то такое, чего я не могу понять, — сказал Гарри Гопкинс Френсис Перкинс. — Я чувствую, что не волен разбираться в этом, и даже не имею права полюбопытствовать…

— Что же тут непонятного, Гарри, — ответила мисс Перкинс, — ясно же, что у него особые отношения с Богом.

— Я это понимаю, — сказал Гарри, — но, черт возьми, я не знаю, какого рода эти отношения и как он их установил!

— Он просто полностью полагается на Бога, разве не видно?

— Да, так и есть, но почему?.. Почему он так уверен, что все будет в порядке?! [Morgan, 1985, р. 552]

В отличие от нас с вами, Гарри не знал, что к моменту этого разговора (1942 год) Рузвельт уже как 30 лет полагался на Бога, и тот ни разу его не подвел. Ну а пока шел только 1928-й, и выполнение последнего пункта «дядюшкиного плана» требовало от Рузвельта определенной политической ловкости. Начальная ситуация в Демократической партии выглядела не слишком хорошо для Франклина — у спонсоров (Дюпона и Раскоба) имелся явный фаворит (Смит), а самого Рузвельта воспринимали в лучшем случае как правую руку Смита, но уж точно не как самостоятельного политика, и что самое главное, Демократическая партия была расколота по территориальному признаку — южные демократы не были согласны с северными по многим вопросам, главным из которых был сухой закон. Однако эти же проблемы открывали перед Рузвельтом отличную возможность: завоевать поддержку «южан», вовремя предать своего «друга» Смита и выступить объединителем партии. Все, что для этого требовалось, — какой-нибудь политический или экономический кризис…

Читатель. Вы меня пугаете! Хотите сказать, что это Бог наслал на Америку Великую депрессию, чтобы помочь Рузвельту стать президентом?

Теоретик. В теории Власти мы рассуждаем о Боге лишь постольку, поскольку в него верят сами люди Власти. Но как раз в этом контексте вы правы: с точки зрения Рузвельта, именно так все и было. Великую депрессию он наверняка воспринял как знак — «иди и возглавь Америку».

Впрочем, Рузвельту было чем заняться и до Великой депрессии. В наследство от Смита ему достался довольно эффективный губернаторский аппарат, но при этом заполненный людьми Смита. К тому же статус «полупроцентного губернатора» не позволял всерьез претендовать на номинацию в президенты; для нее следовало выиграть следующие губернаторские выборы с приличным счетом. Рузвельт сразу же приступил к делу. Он постепенно поменял людей Смита на своих;

Взял себе в заместители малоизвестного Флинна из Бронкса, перевербовал вице-губернатора Лемана, назначил знакомую еще по 1911 году Френсис Перкинс министром промышленности, продвинул Джеймса Фарли в председатели Демократической партии штата; ну а Луис Хоув так и остался его личным советником по всем вопросам

 осуществил несколько популистских проектов и приструнил легислатуру штата, не просто наложив вето на несколько законов, но и отстояв свое право на него в Верховном суде. Все эти достижения беззастенчиво рекламировались с использованием последних новинок техники — Рузвельт регулярно выступал на радио, а перед выборами 1930 года снял о себе специальный фильм — «Отчет Рузвельта». Итогом стала убедительная победа на выборах 1930 года 

Выборы губернатора штата Нью-Йорк до 1946 года проходили раз в 2 года

— 59 против 34 % у соперника-республиканца.

Практик. А мы можем сделать еще один вывод: Франклин Рузвельт — хороший аппаратчик. Очень полезное качество!

Теоретик. «Я не вижу, как теперь Рузвельт сможет избежать выдвижения кандидатом от демократов», — подвел итоги выборов лидер нью-йоркских демократов Джеймс Фарли. Однако позиции конкурентов Рузвельта (как мы помним, ими на съезде оказались Гарнер и Смит) были достаточно сильны; помимо газетных заголовков, для реальной победы на съезде требовалось обзавестись сторонниками по всей стране. Для этого Рузвельт задействовал ресурс, который держал в запасе еще со времен работы в команде Вильсона:

Рузвельт обратился к доверенному лицу Вильсона, Эдварду Хаусу, техасцу, пользующемуся значительным влиянием в южном крыле демократов. Первым шагом была простая просьба о совете: Рузвельт послал Луиса Хоува в гости к Хаусу с черновиком некоего письма, и Хоув попросил Хауса помочь его подредактировать. До этого момента Хаус косо смотрел на Рузвельта, не говоря уже о Хоуве, но такой подход пришелся ему по душе. «С ним приятно иметь дело, — написал Хаус Рузвельту относительно Хоува, — мы не устраиваем пикировок и легко приходим к компромиссам, которые устраивают обоих». Хаус обеспечил Рузвельту популярность в Техасе и на Юге, особенно среди сторонников Вильяма Мак-Аду и покойного Вильяма Бриана [Brands, 2009].

Практик. Практическое задание для Читателя: как вы думаете, Хаус ждал гонца от Рузвельта?

Читатель. Ну это даже не вопрос! Единственное, что его интересовало, это какой статус будет ему предложен Рузвельтом!

Теоретик. Обратите внимание, что к этому времени Рузвельт стал настоящим сюзереном — он поручал своим вассалам даже столь деликатные дела, как установление личных отношений с потенциальными союзниками. Уверенность Рузвельта в том, что приближенные не подведут, возникала из его особенного стиля работы с людьми, в точности соответствовавшего законам Власти:

«Франклин, — пишет Р. Тагвелл, — уже тогда имел привычку, хотя публично и сохранял хорошую мину, рассматривать критику в лучшем случае как недружественный акт, а в худшем — как вредительство. Он решительно не терпел даже попытки поставить под сомнение его намерения или выяснить его мотивы… Он считал, что обладает привилегией иммунитета от критики. Те, кто не признавал этого и не предоставлял ему необходимого иммунитета, запечатлевались в его памяти. У него была поистине способность слона запоминать тех, кто причинил ему вред. В один прекрасный день виновный удивлялся, что не получил тех или иных благ… Никакие мольбы не могли изменить их положение и допустить их в кружок доверенных сотрудников. Что касается Франклина, они на веки вечные были подвергнуты остракизму» [Яковлев, 2012, с. 102].

Рузвельт легко сходился с людьми (это было главное, чему он научился в Гарварде) и столь же легко вычеркивал их из своей жизни.

Мы помним, что себя Рузвельт считал исключительным человеком, не просто аристократом, а Избранным, и смотрел на остальных людей с высоты своего величия; неудивительно, что у него были вассалы, но не было настоящих друзей

 Те, кто оставался, кто ни разу не поставил правоту Рузвельта под сомнение и всегда одобрял его решения как свои собственные, и являлись людьми, которым можно доверять. Манера не наказывать за критику сразу, а мягко отодвигать человека на протяжении длительного времени, так, что он никогда не мог понять, почему не получил «тех или иных благ», позволяла скрывать истинные критерии подбора приближенных и отсекать тем самым прожженных льстецов.

Читатель. Кажется, я понимаю, куда вы клоните. Рузвельт был настоящим сюзереном, образцовым человеком Власти, не так ли?

Теоретик. Разумеется так. Иначе мы писали бы о ком-нибудь другом.

Читатель. Но это значит, что Дюпоны с Барухом ошиблись, выбрав его представлять свои интересы! Плевать ему было на их интересы!

Теоретик. Я рад, что вы помните «Лестницу в небо». Действительно, любой монарх сначала играет роль «первого среди равных», а потом рубит головы остальным «равным». Таковы общие законы Власти; но именно поэтому нельзя говорить, что Дюпоны и Барух ошиблись. Они ошиблись бы в любом случае: когда кризис требует от олигархической Власти предоставить одному человеку диктаторские полномочия — появление диктатора неизбежно. Альтернативой является уничтожение всей правящей элиты, а так — отдельные ее представители могут и уцелеть.

Даже в условиях Большого террора в СССР выжить удалось 25 % старых членов ЦК и 40 % членов Секретариата ЦК

 Поэтому, хоть мы уже и знаем, чем закончилось дело, посмотрим это кино до конца. У нас остался еще один невыясненный вопрос, к которому мы вскоре перейдем.

Итак, в течение 1931 года соратники Рузвельта обеспечивали ему широкую поддержку на федеральном уровне. Джеймс Фарли объехал 18 западных штатов, объясняя в личных беседах, что Рузвельт имеет отличные шансы объединить партию и победить республиканцев.

В 1931 году популярность Гувера была еще достаточно высока, и победа над ним казалась совсем не такой очевидной, как в 1932-м

 Луис Хоув создал федеральную сеть организаций «Друзья Рузвельта»

Деньги на это Рузвельт позаимствовал у старых знакомых — миллионеров Генри Моргентау-младшего (отца Роберта Моргентау, известного нам по «делу Стросс-Кана»), Вильяма Вудина, Джозефа Кеннеди (отца того самого Кеннеди — мир тесен) и Франка Уолкера, а также у своих же сторонников и коллег — Герберта Лемана, Бэзила О’Коннела, Эдварда Флинна и других; как видите, Рузвельту удалось создать настоящую команду, готовую участвовать в делах босса личными средствами

 и развернул через нее массовую информационную кампанию, смысл которой сводился к тому, что Рузвельт — надежда Демократической партии. Южные штаты, как мы уже знаем, взял на себя один из величайших закулисных политиков того времени, полковник Хаус. Заручившись такой поддержкой, Рузвельт спокойно вступил в предвыборную борьбу, объявив 23 января 1932 года о выдвижении своей кандидатуры:

Уверенность Рузвельта в эффективности командной, а не индивидуальной работы проявилась и в ходе демократических праймериз. В отличие от предыдущих кампаний, Рузвельт провел их, не покидая своего дома в Нью-Йорке (и все равно выиграл и штатов из 16). Вместо того, чтобы разъезжать по стране и пожимать руки, он занимался губернаторской работой и подготовкой к главным — президентским — выборам. Для этого, по совету своего спичрайтера Розенмана, Рузвельт создал знаменитый

Главным образом своим названием, а не своими результатами — хотя главный результат, пиар-сопровождение кампании Рузвельта, он все же обеспечил

 «мозговой трест» из университетских интеллектуалов, которому поручил выработку предвыборной программы, способной увлечь миллионы американцев.

Читатель. И этот «мозговой трест» разработал ему «Новый курс»?

Теоретик. Отличный повод еще раз вспомнить общее правило: есть то, что всем известно, и есть то, что на самом деле! В реальности «Новый курс» родился как обычное риторическое выражение в ходе работы над текстом выступления Рузвельта:

Измученный бессонной ночью, Розенман ушел в другую комнату дописывать речь.

Дело происходило в разгар демократического съезда 1932 года, когда вся команда Рузвельта «висела на телефонах», пытаясь поймать каждую подробность происходившей на съезде интриги, а писал Розенман как раз речь — на случай, если Рузвельта выдвинут кандидатом

 В утомленном мозгу всплыли слова «новый курс»; Розенман написал последнюю фразу — «я клянусь проводить новый курс для американского народа». Усталый ФДР, просмотрев заключительный абзац, одобрил его. «Я не имел ни малейшего представления, — пишет Розенман, — что эти слова получат такое распространение, как и губернатор, когда он прочитал и подправил написанное мной…» [Яковлев, 2012, с. 125].

«Мозговой трест» придумал для Рузвельта другой слоган, который реально сработал на выборах 1932 года, и с тех пор исправно работает на большинстве «демократических» выборов нашей планеты. Это был слоган «забытый человек».

Первым продуктом «мозгового треста» была речь Рузвельта от 7 апреля 1932 года… в программе «Час Лакки Страйка» на канале NBC… Речь, написанная совместно Рузвельтом, Моли и Розенманом… послужила предупредительным выстрелом в сторону экономических консерваторов. Рузвельт критиковал администрацию Гувера за то, что она боролась с симптомами депрессии, не обращая внимания на причину. «Они пытаются найти временное облегчение сверху вниз, а не постоянное улучшение снизу вверх. Наши тяжелые времена требуют построения планов, которые положат в свою основу забытого человека, лежащего в основании экономической пирамиды» [Morgan, 1985].

Несчастный, всеми забытый человек, брошенный умирать у подножия пирамиды богатства — не правда ли, отличный образ, чтобы привлечь к голосованию миллионы отчаявшихся людей? Вот так на самом деле работал «мозговой трест» Рузвельта, и к открытию 27 июня 1932 года съезда Демократической партии программа, способная размазать Гувера по стене, была у Рузвельта наготове. Оставалось лишь победить в закулисной борьбе на съезде, где главным противником Франклина оказался вчерашний лучший друг — Эл Смит.

Как мы помним, для выдвижения от Демократической партии кандидату требовалось набрать две трети голосов. Первый тур голосования принес Рузвельту только 666 из требуемых 770; казалось, на съезде возникает интрига, частенько заканчивавшаяся в прошлом выдвижением «темной лошадки». Однако на деле ситуация была под полным контролем: среди не голосовавших за Рузвельта были Калифорния и Техас, крупнейшие штаты, входившие в сферу влияния Хауса. Причину такого голосования откровенно пояснил Фарли представитель Техаса Сэм Рейбурн: «Тут у нас много делегатов, которые первый раз на съезде, и они хотят проголосовать за Гарнера

Кандидата от Техаса

 хотя бы пару-тройку раз». Именно так и вышло, нужное число голосов Рузвельт получил в четвертом туре; Гарнер, в полном соответствии с предварительными договоренностями, получил должность вице-президента, а Смит в очередной раз убедился, что «в этой стране никогда не выберут католика президентом».

Вот такому человеку вручила Власть (в виде плана Своупа, предусматривавшего диктаторское регулирование экономики) американская элита. Дальнейшее, как говорится, немного предсказуемо; однако у нас остался еще один нераскрытый вопрос. Понимал ли Рузвельт в 1932 году, для чего Бог сделал его президентом Соединенных Штатов? Или на языке теории Власти: насколько Рузвельт сознательно стремился к результату, которого реально достиг всего через 12 лет? Был ли у него план сделать Соединенные Штаты сверхдержавой, затмившей былую «владычицу морей» Великобританию?

Читатель. Если такой план и был, то я о нем никогда не слышал!

Теоретик. Я тоже! Но тем не менее все, что мы знаем о Рузвельте, говорит о его чрезвычайной целеустремленности и абсолютной уверенности в своей правоте. Мог ли он достичь такого результата случайно, просто реагируя на сложившиеся обстоятельства? Можно ли было, не держа в фокусе внимания любую возможность сделать Америку сверхдержавой, случайно заинтересоваться ядерным оружием в октябре 1939 года

11 октября 1939 года экономист Александр Сакс, входивший в ближний круг Рузвельта, передал тому письмо Эйнштейна-Сцилларда о возможности создания ядерного оружия в гитлеровской Германии; в тот же день Рузвельт отдал своему секретарю указание: «Это требует действий», — чем положил начало Манхэттенскому проекту

 и отдать команду на его разработку?! Но столь же невероятным кажется и противоположная версия: что Рузвельт долгие годы мечтал о великой Америке, «над которой не заходит солнце», но успешно скрывал эту мечту от всех своих близких. Ведь о том, что он должен стать президентом, Рузвельт рассказывал направо и налево!

Чтобы разобраться в этом парадоксе, вернемся к биографии молодого Франклина. Как мы уже знаем, у него было два увлечения — коллекционирование и море. В 16 лет Рузвельту подарили на день рождение парусную яхту; в 1924-м на паях с приятелем он приобрел уже нормальную яхту, «Ларуко», и обошел на ней все Карибское море. Знаменитую книгу Мэхэна «Влияние морской мощи на историю», вышедшую первым тиражом в 1890-м, Франклин прочитал, еще будучи школьником, и на всю жизнь проникся убеждениями знаменитого адмирала.

В 1913–1914 годах Рузвельт и Мэхэн обменивались письмами, но личная встреча не состоялась из-за смерти Мэхэна в 1914-м

 Едва вступив в должность помощника морского министра (в 1913 году), он начал делать заявления, резко отличающиеся от общепринятой в те годы «доктрины Монро» (раздела мира на европейскую и американскую зоны влияния):

Мы не можем вести боевые действия с флотом Германии и дредноутами Англии, имея в своем распоряжении лишь канонерские лодки [Уткин, 2012, гл. I].

Наша национальная оборона должна охватывать все Западное полушарие, ее зона должна выходить за тысячу миль в открытое море, включать Филиппины и все моря, где только бывают американские суда [Яковлев, 2012, с. 47].

Начавшаяся в 1914 году Первая мировая война была воспринята Рузвельтом совершенно иначе, чем большинством его современников:

Письма Ф. Рузвельта, относящиеся по времени к началу мирового кризиса 1914 года, полны презрения в адрес коллег по военно-морскому министерству. Они не замечали того, что казалось очевидным ему: возникает шанс изменить всю систему мирового соотношения сил, воспользоваться кризисом с целью завладеть контрольными международными позициями. Элеонора Рузвельт получает письма, в которых муж сравнивает государственного секретаря Брайана и военно-морского министра Дэниэлса с их трехлетним сыном Эллиотом: они также не понимают значимости общеевропейской войны для Америки. В июне 1916 года Рузвельт объявляет себя «единственным человеком в вашингтонской администрации, который понимает возникающие восхитительные возможности». Считая, что правительство Вильсона теряет драгоценный политический шанс, Франклин Рузвельт организует встречу своих единомышленников, в числе которых Теодор Рузвельт, магнат Дж. П. Морган и генерал Л. Вуд. Речь шла о развертывании армии и флота до мировых пропорций и вступлении в войну при первой возможности [Уткин, 2012, гл. I].

Как видите, Рузвельт не только не скрывал, а прямо-таки из кожи лез вон, чтобы претворить в жизнь свои геополитические убеждения. Согласитесь, несколько неожиданно слышать, как мировую войну называет «восхитительной возможностью» не Гитлер и не Сталин, а рафинированный демократ и защитник «забытого человека» Франклин Рузвельт. Неудивительно, что эти эпизоды рузвельтовской биографии мало кому известны.

Разумеется, будучи единственным понимающим человеком в администрации, Рузвельт не смог ничего добиться. США до последнего оттягивали вступление в войну, ослабляя европейские державы и вгоняя их в громадные долги, а в 1918 году молниеносной переброской войск в Европу нанесли Германии решающий удар и возглавили клуб победителей. Однако президенту Вильсону не удалось провести через Конгресс даже половинчатый вариант «сверхдержавы» в виде Лиги Наций и Версальского договора; и после победы республиканцев на выборах 1920 года в США снова возобладал традиционный изоляционизм. Американцы не желали платить ни долларами, ни тем более жизнями за какое-то там геополитическое могущество; чтобы их убедить, требовались не только великие потрясения, но и могучая пропагандистская машина.

Практик. Давайте смотреть правде в глаза: реально глобалистский проект осуществила элита «Западного» проекта, транснациональные финансисты. И сделали они это, используя финансовый рычаг, доминирование доллара, что стало возможным только после Бреттон-Вудской реформы мировых финансов. То есть инструмент мировой экспансии был «выкован» только к 1944 году, в 1930-е годы его еще попросту не существовало. Рузвельт был, конечно, гением, но мечтать о том, для чего не было особых предпосылок, он не собирался, на это не было времени.

Теоретик. С этого момента и до самой Второй мировой войны в биографии Рузвельта отсутствуют упоминания какого-либо плана по завоеванию мирового господства. С годами Франклин научился высказывать только те мысли, которые требовались в текущей ситуации и которые мог понять собеседник;

Помните, как переживал Гопкинс, не в силах понять отношения Рузвельта с Богом? А ведь Рузвельт мог все ему объяснить буквально за пять минут, и Гопкинс был одним из самых близких к нему людей. Но президенту это даже в голову не пришло, а Гопкинс спросить не осмелился

 да и отсутствие близких друзей

Элеонора Рузвельт вспоминала, что Луис Хоув был единственным мужчиной, который говорил ее мужу то, что думал, без оглядки на последствия; а какой смысл говорить о своих долгосрочных планах людям, боящимся поддерживать откровенный разговор?

 не способствовало рассуждениям на отвлеченные темы. Нам остается обратить внимание на одну особенность рузвельтовских выступлений времен Великой депрессии:

Пора вернуться к основам. Пора найти в себе мужество признать, что мы находимся в эпицентре опасности, по меньшей мере равной войне. Давайте мобилизуемся, чтобы дать ей отпор [Рузвельт, Pepperdine, 7 апреля 1932].

Это больше чем политическая кампания; это призыв к оружию. Дайте мне свою помощь, и не для того, чтобы выиграть выборы, а для того, чтобы победить в крестовом походе за восстановление Америки на благо ее народа [Рузвельт, Pepperdine, 2 июля 1932].

Я попрошу Конгресс еще об одном инструменте для преодоления кризиса: о широкой исполнительной власти для ведения войны с чрезвычайной ситуацией, столь же большой, как власть, которая была бы мне предоставлена, если бы к нам вторгся неприятель [Рузвельт, Pepperdine, 4 марта 1933].

Как видите, память о старых добрых временах Военно-промышленного комитета жила не только в сердцах Баруха, Своупа и Гарримана. Не просто стать президентом, а стать президентом, чтобы вести войну, — вот чего на самом деле добивался Франклин Делано Рузвельт. И когда первая часть его плана (о которой можно было рассказывать) исполнилась, Рузвельт перешел ко второй части (о которой не подозревали даже самые верные вассалы, не говоря уже о представителях правящей элиты).

Практик. Отметим, что не было бы победы в войне — не было бы и Бреттон-Вудской конференции. И после нее банкиры и Рузвельт не могли не драться за контроль над созданным могучим инструментом, эмиссией доллара. И Рузвельт эту войну, кстати, проиграл. Но об этом ниже.

Читатель. Вот прямо так и перешел ко второй части плана? Вы что же, держали этот план в руках?!

Теоретик. В каком-то смысле да — ведь то, что делал Рузвельт за двенадцать лет пребывания у власти, известно буквально по минутам. Нам остается лишь отличить целенаправленные действия от реакций на внешние обстоятельства — и план Рузвельта окажется перед нами как на ладони. Но есть и другой, более быстрый способ выявить этот план: составить его самостоятельно, воспользовавшись теорией Власти, а затем сравнить с реальными историческими событиями.

Читатель. Ну давайте, попробуйте!

Теоретик. Извольте. Что требуется отдельной стране для достижения мирового господства? Прежде всего мировая война, и лучше, как в первый раз, чужими руками. Ну а затем, что для ведения такой войны, что для ее подготовки — деньги, деньги и еще раз деньги. Нужны условия, при которых большая часть федерального бюджета

Как в годы Первой мировой, когда военные расходы 1918–1919 годов составили почти 14 млрд долларов — при федеральном бюджете мирного времени (1916) в 0,7 млрд долларов!

 будет тратиться на внешнюю политику, не приносящую «забытому человеку» ничего, кроме морального удовлетворения. Чтобы с таким распределением бюджета не вылететь из Белого дома на первом же сроке, нужно создать в обществе массовую поддержку если не самой экспансионистской политики, то по крайней мере любимого президента и любых его действий. Ну а чтобы создать поддержку, нужны «газетные заголовки», популистские проекты и раздача части бюджета этим самым «забытым людям».

Читатель. Цинично…

Теоретик. Я не закончил. Чтобы начать раздавать бюджет будущим избирателям, его нужно сначала откуда-то взять — ведь в стране депрессия, и налоговые платежи сокращаются вместе с производством. Требуется значительное наращивание госдолга, а значит, и поддержка со стороны крупнейших банков, принадлежащих правящей элите. Поэтому нужно сохранить с ней нормальные отношения, для чего требуется выполнить уже взятые на себя обязательства…

Читатель. То есть план Своупа?

Теоретик. Плюс должности в администрации, обещанные представителям основных спонсоров. Ну а затем нужно и дальше поддерживать хотя бы часть банкиров (тех, кто меньше ориентирован на международные финансы, а следовательно, не будет возражать против войны). Пользуясь их деньгами, стоит «прикормить» население и госаппарат, преодолеть «изоляционистские» настроения в обществе и быть готовым к началу следующего большого международного кризиса. Примерно такой план диктует нам теория Власти; ну а теперь посмотрим на действия Рузвельта уже как следует раскрытыми глазами.

8 ноября 1932 года Рузвельт с разгромным

Но далеко не лучшим в истории — 57 % голосов избирателей и 472 из 531 выборщиков — это соответственно 11-я и 8-я позиции в сравнительной таблице президентских результатов на 2020 год

 счетом победил на президентских выборах. Действующий президент Гувер (который, как мы помним, искренне хотел выправить ситуацию) немедленно обратился к Рузвельту с предложением о совместных действиях в переходный период (передача власти состоялась лишь 2 марта 1933 года) — только скажите, что нужно сделать! Обычный человек на месте Рузвельта, желающий как можно быстрее помочь делу, повелся бы на эту провокацию и позволил бы Гуверу присвоить достигнутые за 5 месяцев успехи (если бы они были). Рузвельт просто ничего не ответил — до марта 1933-го американцам оставалось только гадать, как именно новый президент позаботится о «забытом человеке».

Практик. Напомним, что ровно с ноября 1932 года успехи могли появиться — по независящим от Гувера и Рузвельта причинам (структурный кризис и связанный с ним спад ВВП закончился). Но в реальности кроме экономических проблем есть еще и инфраструктурные, а именно в них (особенно в банковской сфере) и начались новые неприятности.

Теоретик. В оставшиеся до вступления в должность месяцы Рузвельт был занят куда более важным делом: он подбирал людей для своей будущей администрации. 

Следовало соблюсти баланс между желаниями спонсоров и созданием работоспособной команды; несомненной оставалась лишь одна должность — личного секретаря президента, которую занял бессменный Луис Хоув. При назначении второго человека в государстве,

Должность вице-президента в США традиционно является формальной и дает единственное право — заменить президента в случае его смерти; все остальное время вице-президент может плевать в потолок (чем в свое время в буквальном смысле слова и занимался при Кеннеди Джонсон)

 госсекретаря, то есть министра иностранных дел, Рузвельт колебался между кандидатурами двух старых вильсоновцев, Картера Гласса и Корделла Халла; связи последнего с полковником Хаусом сыграли решающую роль.

«Корделл Халл — единственный член кабинета министров, который дает мне политическую силу, которою я не могу раздобыть сам», — обтекаемо сформулировал это Рузвельт

 Министром финансов сначала был назначен Вильям Вудин (один из первых спонсоров президентской кампании Рузвельта), затем его сменил Генри Моргентау-младший (другой из первых спонсоров). Напарник Хоува по избирательной кампании Джеймс Фарли стал министром связи, министр промышленности Нью-Йорка Френсис Перкинс — министром труда. На должность министра обороны Рузвельт назначил видного изоляциониста

Как видите, начинать войну в свой первый срок Рузвельт точно не планировал

 и своего активного сторонника Джорджа Дерна, который не прошел на должность министра внутренних дел из-за плохой репутации у защитников природы. В результате на внутренние дела Рузвельт поставил человека, которого вообще не знал (по рекомендации других демократов) — Гарольда Икеса,

Икес оказался очень толковым работником и пробыл в должности дольше самого Рузвельта, уйдя в отставку только в 1946 году. Ну а созданные им трудовые лагеря, «американский ГУЛАГ», стали образцом эффективности

 что говорит о короткой «скамейке запасных» даже у столь выдающегося сюзерена, как Рузвельт.

Практик. Икес оказался выдающимся организатором. Но вот результаты его деятельности до сих пор представляются спорными с моральной точки зрения, поскольку его система трудовых лагерей неоднократно называлась разными экспертами «американским ГУЛАГом».

Теоретик. Как видите, основу администрации составили люди самого Рузвельта и согласованные с партией кандидаты; представители правящей элиты (вроде Меллона в предыдущих правительствах) в его администрацию не вошли. Рузвельт подписался под планом Своупа, а не под выдачей должностей Баруху или Дюпонам.

Впрочем, одному из представителей тогдашней элиты, Джозефу Кеннеди, Рузвельт все же выдал должность — начальника управления по ценным бумагам (SEC) — в 1934-м. После первого же года в должности Кеннеди взмолился об отставке, утверждая, что потратил на представительские расходы куда больше денег, чем получил зарплаты, и совершенно запустил собственный бизнес. Как видите, не все приходят во Власть с целью воровать, некоторые хотят просто работать

 С такой командой, обязанной своими должностями лично Рузвельту, а не каким-то другим людям, можно было приступать к делу.

К 4 марта 1933 года, когда Рузвельт наконец въехал в Белый дом, экономическая ситуация в США была близка к катастрофе. Банки 32 штатов были закрыты решениями губернаторов из-за невозможности вернуть средства с депозитов; остальные штаты держались из последних сил. Поэтому первое мероприятие «Нового курса» — банковские каникулы — оказалось вынужденной мерой; Рузвельт всего лишь официально утвердил и без него сложившееся положение дел. На 9 марта Рузвельт назначил чрезвычайное заседание Конгресса, к которому его команда подготовила Emergency Banking Act, предусматривающий федеральное страхование депозитов. Закон был утвержден в нарушение всех процедур за 40 минут, не столько потому, что демократы составляли большинство в обеих палатах, сколько потому, что всем было уже не до политических разногласий.

Первым самостоятельным действием Рузвельта в качестве президента стала радиобеседа «у камина», вышедшая в эфир 12 марта 1933 года. В ней президент доверительно обратился к американцам, уверил их, что все будет в порядке, деньги в банки можно спокойно нести, и поскольку ситуация теперь будет только улучшаться, он вносит в Конгресс закон о разрешении свободной торговли пивом.

В полном соответствии с первоначальным планом Дюпонов, не правда ли? Полностью сухой закон был отменен отдельной поправкой к Конституции в декабре 1933 года

 22 марта Рузвельт подписал уже принятый Конгрессом Beer-Wine Revenue Act, и сухой закон, просуществовавший в США 13 лет, приказал долго жить.

Казалось бы, теперь можно было переходить и к плану Своупа. Однако следующим шагом Рузвельта стала подготовка и воплощение в жизнь не промышленного, а сельскохозяйственного закона — Agriculture Adjustment Act. Поездив в свое время по сельским районам штата Нью-Йорк, Рузвельт прекрасно понимал, что половина американских избирателей до сих пор живет в сельской местности, и строил свою избирательную кампанию в том числе и на обещаниях помочь фермерам. Насчет того, как именно им нужно помочь, особых разногласий не было — конечно же, сократить производство и тем самым поднять цены. Для сокращения производства в законе прописали субсидии фермерам, соглашавшимся не использовать всю землю под посевы; в таком виде он был внесен в Палату представителей 10 марта, принят 22 марта и передан в Сенат. 

И вот тут (на наш взгляд) выяснилось, почему сельскохозяйственный закон продвигался в такой спешке.

Один из верных сторонников Рузвельта, сенатор от Оклахомы Элмер Томас, предложил дополнение к закону, предусматривавшее наделение президента правом эмиссии новых денег, как безналичных (через выкуп ФРС казначейских облигаций), так и наличных (через снижение золотого содержания доллара и выпуска за этот счет 3 млрд новых банкнот)

На фоне общемирового отказа от золотого стандарта и девальвации различных валют это было не столь уж и революционное предложение

. Еще до того, как эта поправка была поставлена на голосование в Сенате, Рузвельт 5 апреля 1933 года издал распоряжение о принудительном выкупе золота у частных владельцев. Двумя неделями позже, 18 апреля 1933 года, президент собрал своих экономических советников и, вместо того чтобы «посоветоваться», объявил: «Поздравьте меня, мы выходим из золотого стандарта!» 20 апреля Рузвельт издал распоряжение о запрете экспорта золота; 28 апреля сельскохозяйственный закон был утвержден Сенатом и (после подписания Рузвельтом 12 мая 1933 года) вступил в силу. В распоряжении президента оказался неограниченный источник средств, которые он мог расходовать почти на любые цели — за исключением военных.

Практик. Кстати, это, с формальной точки зрения, был дефолт. Впрочем, на тот момент всем на это было наплевать, не только в США, но и во всем мире.

Теоретик. Вот теперь, и только теперь Рузвельт выполнил свое второе обязательство перед элитой. 17 мая 1933 года в Палату представителей был внесен National Industial Recovery Act, первая часть которого представляла собой слегка переформулированный план Своупа, а вторая — предусматривала создание Управления общественных работ.

Тех самых работ, на которые Гувер уже потратил больше миллиарда долларов, с известным результатом; полагаем, вы и сами сможете ответить на вопрос: зачем же тогда Рузвельт снова прибегал к этому уже показавшему свою негодность средству?

 Для выполнения модифицированного плана Своупа было создано National Recovery Agency (NRA),

Эмблемой которого стал синий орел, сжимающий в одной лапе шестеренку, а в другой — пучок молний; если вы ни разу не видели этой эмблемы, найдите в интернете, чтобы оценить интеллектуальный уровень тогдашней правящей элиты

 руководителем которого стал советник Бернарда Баруха Хью Джонсон. Пьер Дюпон получил должность в совете консультантов NRA, а в декабре 1933 года стал его председателем; в том же Совете заседал и Генри Гарриман, в свое время предъявивший ультиматум Гуверу.

В биографии Дюпонов этот момент описан как «медовый месяц», но, зная характер Рузвельта, правильнее было бы назвать его «пирровой победой». 

Президент выполнил свою часть сделки — предоставил спонсорам запрошенные ими полномочия и даже подписал все принесенные Джонсоном бумаги, не читая (и это тот Рузвельт, который от других не терпел и слова критики), но по его дальнейшему поведению становится ясно, что план Своупа никоим образом не был планом Рузвельта.

Национальная администрация восстановления действовала в полном соответствии с планом Своупа: уже к концу 1933 года она разработала и внедрила 750 «кодексов честной конкуренции», зарегламентировав почти все отрасли экономики. Однако результат этой бурной деятельности оказался совсем не таким, как ожидалось: безработица к концу года выросла с 23 до 25 % (несмотря на миллионы новых рабочих мест, созданных на общественных работах), промышленное производство по-прежнему стагнировало, ну а о росте акций крупнейших компаний и вовсе говорить не приходилось. Уже в августе 1934 года старые знакомые Рузвельта, Джон Раскоб и Эл Смит, совместно с Иренэ Дюпоном и другими политиками и бизнесменами создали антирузвельтовскую Лигу свободы. В сентябре 1934-го президент уволил Хью Джонсона с поста руководителя NRA, а в мае 1935-го Верховный суд США признал «кодексы честной конкуренции» противозаконными. Так тихо и бесславно закончилась попытка внедрить в США элементы социализма…

Читатель. Вы меня совсем запутали. Сначала — не было никакого «нового курса», был «план Своупа». А теперь получается, что и плана Своупа не было?

Теоретик. План был, не было результата. Впрочем, особого результата не принес и чисто рузвельтовский план регулирования сельского хозяйства — несмотря на некоторое сокращение производства за счет субсидий, цены отказывались повышаться, поскольку спрос падал еще быстрее. 

Не вмешайся в ситуацию очередная случайность — пыльные бури в самых урожайных районах страны, начавшиеся летом 1934 года, — в экономике не появилось бы ни малейших признаков выхода из депрессии; но благодаря стихийному бедствию урожаи резко снизились, цены выросли, и фермеры наконец смогли начать платить по счетам.

А вот где результат был — так это в расходовании федерального бюджета на социальные программы. Три млрд долларов на общественные работы через PWA; 2 млрд долларов на общественные работы через пришедшую ей на смену CWA; 1,5 млрд долларов на пособия по безработице через FERA; и млрд долларов за восемь лет на создание рабочих мест через WPA. Поддержанная массированными бюджетными вливаниями безработица перестала расти и даже начала немного сокращаться; опрос журнала Fortune в июне 1936 года показал, что 53 % американцев полагали депрессию закончившейся, а 60 % — поддерживали президента. Очередные выборы Рузвельт выиграл с 60,8 % голосов и 46 штатами из 48; пережившая полный разгром Лига свободы распалась, превратившись в карманную организацию Дюпонов. Рузвельт доказал своим «правым» противникам, 

А в следующие годы его последователи не раз доказали то же самое всему миру

что для успеха на выборах вовсе не требуется нормально работающая экономика — требуется всего лишь вера большинства избирателей в национального лидера.

Читатель. Ну это уж как-то слишком. Неужели Рузвельт вообще не пытался что-то сделать с экономикой? Или как в том анекдоте про раввина и козу — после того, как сначала создал NRA, а потом ее ликвидировал, бизнес должен был почувствовать облегчение?

Теоретик. Возможно, у Рузвельта и возникали мысли, не дать ли какие-то послабления бизнесу, однако сделать это было непросто. В середине 1937 года министр финансов Моргентау предложил провести своего рода «шоковую терапию»:

Мы хотим, чтобы частный бизнес расширялся. Мы считаем, что большая часть оставшейся безработицы исчезнет, когда частный капитал начнет инвестировать в занятость… Мы полагаем, что одним из наиболее важных способов достижения этой цели является сбалансированный федеральный бюджет [Brands, 2009].

Практик. А кто-то думает, что либеральная экономическая теория появилась в 1970-е…

Теоретик. Рузвельт согласился и сократил бюджетные расходы — на 0,7 млрд долларов в 1937-м и еще на 1 млрд в 1938-м. Результат оказался прямо противоположным ожидаемому — началась «рузвельтовская депрессия», в ходе которой безработица снова превысила 20 %. Моргентау был совершенно обескуражен; в мае 1939 года он записал в своем дневнике:

Я хочу, чтобы наша страна процветала. Я хочу, чтобы у людей была работа. Я хочу, чтобы у людей было достаточно еды. Мы так и не выполнили своих обещаний… После восьми лет работы этой администрации я говорю, что в стране сейчас тот же уровень безработицы, с которого мы начинали… И огромный государственный долг в придачу! [Фолсом, 2016, с. 14]

Политические последствия эксперимента были еще более пугающими — значительная часть демократов перешла в оппозицию Рузвельту. Дело дошло до того, что очередной законопроект президента — Reorganization Act — был воспринят как попытка установления личной диктатуры и после многомесячных дискуссий отвергнут Палатой представителей 8 апреля 1938 года:

204 голосами против 196 законопроект был возвращен на доработку — а следовательно, мертв. Его противники создали успешную антирузвельтовскую коалицию. 8 апреля 1938 года вполне можно считать низшей точкой рузвельтовского президентства; он был побит и с реформой Верховного суда, и с законом о реорганизации [Morgan, 1985, р. 493].

В довершение всех бед на выборах в Конгресс в ноябре 1938 года республиканцы получили половину голосов избирателей, и новый состав Конгресса оказался еще более антирузвельтовским, чем прежний. Команда Рузвельта оказалась неспособной запустить «расширение частного бизнеса», что и неудивительно — план президента заключался совсем в другом.

В декабре 1938 года, выступая перед студентами, Рузвельт как бы в шутку сказал:

Шесть лет вы слышите, что я только и хлопочу, чтобы бросить страну в войну, послать вас и ваших младших братьев на поля сражений в Европу, веду страну к банкротству и завтракаю каждый день жареным миллионером [Яковлев, 2012, с. 231].

Как видите, обвинения в «разжигании войны» (несомненно, связанные с работой помощником министра в годы Первой мировой) преследовали Рузвельта все время его правления. Чтобы отвергнуть эти обвинения, ему даже пришлось предложить Закон о нейтралитете, принятый 31 августа 1935 года, — по которому США отказывались не только от военных союзов, но даже от продажи оружия воюющим государствам.

Существует версия, что этот закон подтолкнул Гитлера к более агрессивной политике (поскольку он перестал опасаться вмешательства США), а следовательно, сыграл на руку тем, кто готовил Вторую мировую войну; но это уже совершеннейшая конспирология, в реальном мире подобные «многоходовочки» никто не планирует. Что, разумеется, не мешает получать выгоду от случайных совпадений

 Однако к 1939 году и внутренняя, и тем более международная обстановка располагали уже к прямо противоположным действиям:

Тагвелл, Советник Рузвельта по «мозговому тресту», автор мемуаров, высказывает аналогичное суждение: «В 1939 году правительство не могло добиться никаких успехов. Нельзя было даже предложить новые законопроекты… Впереди лежало открытое море до того дня, когда в Польшу вторгся Гитлер, туман мог развеять только могучий ветер войны, любые иные меры во власти Рузвельта не принесли бы никаких результатов» [Яковлев, 2012, с. 232].

И как раз могучий ветер войны уже дул в полную силу. С 1936 года, когда Германия заняла Рейнскую демилитаризированную зону, агрессивные намерения Гитлера были совершенно очевидны. В январе 1938 года Рузвельт запросил у Конгресса 1 млрд долларов на строительство Флота двух океанов и 17 мая получил необходимые средства, невзирая на якобы господствовавшие в обществе «изоляционистские» настроения. Возможно, этому решению поспособствовал гитлеровский аншлюс Австрии в марте 1938-го; «мирные» намерения Гитлера стали настолько очевидны, что британскому премьеру Чемберлену пришлось срочно заключать с Германией Мюнхенский договор, на основании которого в октябре 1938-го Германия аннексировала Чехословакию. Большая война была на пороге, и единственный вопрос заключался в том, когда именно она начнется.

В августе 1939 года Рузвельт провел первую пробу сил: предложил Конгрессу изменить Закон о нейтралитете, разрешив продавать оружие воюющим странам. Предложение не прошло, но в качестве компенсации президенту удалось провести новую версию Reorganization Act; в условиях надвигающейся войны «диктатура» Рузвельта оказалась не такой уж и страшной. Дело шло к развязке, и она наступила 1 сентября 1939 года.

В три часа ночи 2 сентября (в Европе был уже день) Рузвельту позвонил Буллит, тогдашний посол США во Франции, и сообщил — германские дивизии на территории Польши, над Варшавой немецкие самолеты. «Да поможет нам Бог», — ответил президент.

По другим источникам, он еще и прибавил: «Прекрасно, Билл! Наконец-то свершилось!» [Яковлев, 2012, с. 255]

Рузвельт обнаружил, что наслаждается кризисом. Тремя днями ранее, в своем кабинете, он говорил: «Отлично, отлично, процесс пошел. Мне нравится, когда каждую минуту что-то происходит» [Morgan, 1985, р. 511].

Война началась, и экономические неурядицы, сопровождавшие все правление Рузвельта, отошли на второй план. 

Стране снова нужен был сильный руководитель, почти диктатор, который поведет ее к грядущей победе; и каждый американец без тени сомнений знал, как зовут этого человека. Судьба, Бог, история или цепочка случайностей — но что-то безошибочно привело Рузвельта в то место, где он смог наконец исполнить свое предназначение.

О военных годах Рузвельта, сколачивании казавшейся невозможной коалиции (помните про Закон о нейтралитете?) с Великобританией и СССР, Перл-Харборе, океанской войне с Японией, разделе мира с бывшими союзниками можно написать десятки страниц, а то и десятки книг. Но это будет, как говорится, совсем другая история. Для наших целей достаточно одной простой цифры: в годы войны (19391945 годов) федеральные средства, которыми распорядился Рузвельт, составили 300 млрд долларов, 160 из которых ушло на прямые военные расходы. С такими средствами достичь мирового господства было несколько проще, чем без них; но чтобы создать эти деньги,

Разумеется, они были эмиссионными, то есть «созданными из воздуха»

 нужно было в течение нескольких лет настраивать финансовую машину, производившую «общественно-полезные» расходы и спокойно переносившую растущий государственный долг. Именно в этом и заключался настоящий «новый курс» Рузвельта, завершившийся возникновением мира, в котором человечество прожило остаток XX века.

Мира, в котором Соединенные Штаты Америки — единственная сверхдержава.

Читатель. Что у него получилось, я понял. Но вот как это у него получилось?

Практик. На этот счет существуют самые разные мнения: от классической личной гениальности до не менее классического «американский народ справился с депрессией и выиграл войну, а Рузвельт только мешал».

Нас интересует, что происходило на самом деле: 

1) почему президентом США в 1932 году был выбран именно Рузвельт; 

2) ради чего он стремился к президентству, какие цели ставил перед собой; 

3) какие цели ставила перед Рузвельтом его «группа поддержки», она же — правящая коалиция, и, наконец, 

4) какой была стратегия, которая не только получила поддержку большинства представителей элиты, но и оказалась правильной — в том смысле, что дала запланированные результаты? Кстати, какими были эти результаты и за счет чего были достигнуты (за счет личных талантов президента или за счет выбранной им тактики)? Обычно Рузвельта ругают за то, что депрессия в США продолжалась вдвое дольше, чем в остальных странах… но кто по итогу стал мировым гегемоном, а? Может, так и было задумано?

Теоретик. Итак, что же было «на самом деле»? Рузвельт одерживает победу на выборах благодаря игре элит против Гувера (в 19311932 годах). Затем становится кандидатом благодаря союзу с Херстом и восстановлению связей с «прогрессистами-вильсоновцами» (через полковника Хауса). Рузвельт получает негласную поддержку Уоллстрит (против которого как бы выступает). Альтернативный демократический кандидат — Смит — принадлежит одному игроку (пусть и самому могущественному), семье Дюпонов (DuPont de Nemours и General Motors), а Рузвельт — это ставленник коалиции. Он не чужой в политике, он родственник (по своей линии и по линии жены) Теодору Рузвельту, сотрудник администрации Вильсона, губернатор Нью-Йорка, унаследовавший должность от первого человека в Демократической партии, Смита (которого «кинет», как только появится возможность). В общем, 

Рузвельт не герой-одиночка, пошедший против системы, а наилучший кандидат на элитных смотринах — и по политическому интриганству, и по умению работать с электоратом (вспомните классическое «Для вас я просто Фрэнк»).

Читатель. А зачем вообще были объявлены смотрины? Ну, кризис… Он же каждые 8-10 лет происходит, что такого-то?

Практик. А потому, что кризис был не обычный, циклический, как в 1893-м, с небольшими диспропорциями, а структурный, как в 1907–1908 годах. Кстати, тогда тоже пришлось встревать в войну!!!

Теоретик. Выйти из ПЭК-кризиса можно только одним способом — расширить рынки сбыта. Что сделать без мировой войны невозможно, а начинать мировую войну в 1929 году… ну это даже еще невозможнее! Тот же Херст поддержал Рузвельта с жестким условием изоляционизма. Та часть американской элиты, которая понимала, что к чему, столкнулась с комплексной проблемой: для выхода из кризиса требовалось не только выиграть мировую войну, но еще и 

1) подготовить ее на международной арене; 

2) подготовить к участию в ней американское государство; 

3) подготовить к тому же еще и американский народ. Для решения этой задачи требовалось прежде всего время — ну и серьезные перемены в жизни как простых людей, так и элиты. Так что гипотеза о сознательной организации кризиса 1929 года и последующей депрессии, высказанная Энгдалем, имеет под собой основания.

Подробнее см. Уильям Энгдаль. Боги денег. Уолл-стрит и конец Американского века

Практик. Ну, не нужно преувеличивать, кризис носил объективный характер. А вот то, что до момента, когда рынки обрушились (в конце октября 1929 года), никто даже не пикнул о его возможности, — это, конечно, могло и контролироваться американскими элитами. К слову, такая же ситуация была в 2008 году («дело Элиота Спитцера»).

Теоретик. Для выхода из кризиса требовалось сильное государство и длительный контроль над ним в одних и тех же руках. Требовался диктатор. А вот почему Рузвельт подошел лучше других? Да посмотрите на него: человек, прикованный к инвалидному креслу, которому нечего в жизни делать, кроме как командовать другими; это шутка, реально же Рузвельт — прирожденный политик, «политическое животное», он лучше всех остальных мог сохранить власть на длительный срок; плюс второй фактор — Рузвельт сам хотел выиграть мировую войну и сделать Америку великой.

Кто в элите понимал, а кто не понимал сущность кризиса? Не понимали, скорее всего, Морганы и Дюпоны, понимали Рокфеллеры и Барух. Кстати, реальная сущность последнего — довольно большой вопрос. Не исключено, что он был публичной фигурой какой-то «старой» властной группировки (на тот момент «старые» деньги, связанные с многовековым владением землей, еще играли важную роль; к слову, Ротшильды появились на мировой арене тоже как наемные представители старой земельной аристократии). А роль Баруха была велика: свой последний отпуск в 1944 году Рузвельт провел у него в поместье.

Практик. 

Вот тут нужно объяснить принципиально важную вещь:

 Когда элиты осознают наличие системного кризиса, они начинают искать идею, которая помогла бы из него выйти. Идея к моменту выборов 1932 года уже была, и под нее искали антикризисного менеджера. Тут можно вспомнить Гитлера: многие представители немецкого истеблишмента того времени к нему лично (но не к идее, под которую он был назначен) относились скептически, однако потом постепенно признали, что он вполне подойдет для ее реализации (хотя позже, разумеется, поняли, что ошибались).

Теоретик. А мы можем обратить внимание на разницу между идеей и теорией. Как стало понятно на сегодняшний день, теорией действий Рузвельта было кейнсианство, но на момент начала его программы такой теории еще не существовало. Именно по этой причине Рузвельт принимал самые разные решения (некоторые из них были потом отменены как незаконные, а некоторые, формально незаконные, оставлены как вызванные «обстоятельствами непреодолимой силы»). Интересно тут другое: как действовали элиты, когда Рузвельт возомнил себя избранникам Бога и спасителем отечества?

Читатель. Ну вы же сами объясняли: обращались в Верховный суд, обеспечивали большинство в Конгрессе для Республиканской партии и так далее. Я, кстати, не увидел, чтобы в действиях Рузвельта было что-то от его понимания себя как избранника Бога: никаких «странных» поступков он не совершал. Судя по всему, действия американского истеблишмента все-таки ограничивали его гибрис-синдром, так что он ощущал себя скорее антикризисным менеджером с уникальными полномочиями. Да и политика Рузвельта во многом после его смерти была довольно быстро свернута (курс на социализм, дружба с СССР и так далее).

Практик. Я бы добавил, что упомянутые особенности политики Рузвельта были, в значительной степени, связаны с деятельностью его вице-президента Уоллеса (его краткая биография дана в первой книге). И я не исключаю, что Рузвельт согласился заменить Уоллеса на Трумэна как раз потому, что понимал: после войны нужно менять отношения с СССР. Да, возможно, Уоллес был бы не так резок, как Трумэн, но то, что отношения США и СССР так же ухудшились бы, сомнений не вызывает.

Однако есть еще одно крайне интересное обстоятельство. Я уже его упоминал, это создание по итогам Бреттон-Вудской конференции альтернативного финансового ресурса. Да, Рузвельт мог считать, что поскольку этот ресурс невозможно было задействовать без использования административной системы (по крайне мере до 15 августа 1971 года, отмены золотого стандарта, об этом ниже), то и особой опасности он не представляет. Но элиты-то понимали, что Рузвельту уже за 60 и рано или поздно ему, по объективным причинам, придется уходить. Наследника у президента не было и быть не могло, а потому угроза, можно сказать, практически нивелирована.

Читатель. Но почему? Умер бы Рузвельт не весной 1945-го, а осенью 1948-го, уже после новых выборов, его преемник получил бы прекрасно действующую административную машину и начал бы выстраивать новую конфигурацию уже собственной власти!

Теоретик. Мы же это много раз объясняли! Большинство рычагов управления Рузвельта держалось не на формальных административных конструкциях, а на влиянии его властной группировки. Да, она была очень сильна, но кто сказал, что новый президент США сходу справится с желанием банкирского сообщества напечатать (исключительно для реализации «плана Маршалла», как в реальности и произошло) некоторое количество нужных ему для политических игр денег? Более того, исторический опыт показывает, что пока новый президент брал бы под контроль административные институты, новая финансовая элита выстроила бы альтернативную властную группировку. В общем-то, как будет показано ниже, именно это она и сделала. Более того, подобная группировка («даллесовцы», о них чуть позже) появилась и без ресурса банкиров (банкиры сумели разыграть свою карту только к концу 1960-х)!

Практик. К слову, а кто сказал, что «даллесовцы» не начали свою работу еще при Рузвельте?

Теоретик. 

Нам же нужно понять главное: великий диктатор (а полномочия и возможности у Рузвельта были именно диктаторские) может появиться только в период острых кризисов и только при наличии серьезного проекта, который построен на уже принятой элитой идее! Если нет проекта, не будет и диктатора (даже если за ним есть идея),

 а если есть проект, но он элитой не понят, то… А вот об этом мы уже поговорим в кейсе Никсона.