Читатель. Ставить-то вопросы, конечно, можно. Но как у Хантера и Миллса получилось на них ответить? Если они сами из правящего класса, то почему передумали держать язык за зубами, а если нет – то откуда узнали, как там все устроено?
Теоретик. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно в очередной раз обратиться к истории...
Практик. Нужно вспомнить, как создавались США. Центральная власть там на первом этапе ни в грош не ставилась, но постепенно усиливалась, что требовало как-то к этому процессу отнестись. Кроме того, если в Европе было принято жестко разделять функции между различными государственными институтами, то в США они были умышленно проведены крайне нечетко. И, как следствие, тоже требовали осмысления. Это, конечно, не ответ, но перечисленные обстоятельства существенно стимулировали интерес к теме. Кстати, в Италии второй половины XIX века ситуация была похожая.
Читатель. Что-о?! Вы теперь еще и историю Власти в США рассказывать будете?! Да так мы никогда не закончим!
Теоретик. Лучшая книжка та, которая не кончается, не правда ли? Но если серьезно, то история Власти в США слишком интересная тема, чтобы говорить о ней в примечаниях к открытиям Хантера и Миллса. Особенно с учетом того обстоятельства, что сами эти открытия были сделаны без особого участия Власти.
Читатель. Вот тут поподробнее, пожалуйста. До сих пор без содействия Власти ученые не могли и шагу ступить, а тут вдруг сделались такими самостоятельными. Что случилось?!
Теоретик. Случился XX век. Уже в биографии Парето Вы могли разглядеть его контуры – впервые исследователь Власти обеспечивал себя за ее пределами, работая наемным менеджером на железной дороге, а позднее – преподавателем в университете. Наш исторический обзор касался только теорий Власти, и за его рамками осталась вся прочая история человечества – а в ней к XX веку успели произойти Научная и Промышленная революции. Наука, когда-то бывшая забавой представителей высших классов, превратилась в независимую отрасль экономики; все большее число людей готово было платить за качественное образование, а возникающие тут и там университеты
Так, университет Чикаго, о котором мы еще вспомним, был основан лишь в 1890 году (причем на пожертвование самого Джона Рокфеллера)
были готовы его предоставить. Профессия ученого становилась столь же обычной, как инженера или промышленного рабочего, а число отдельных наук
В средневековых университетах их было всего четыре – теология, медицина, юриспруденция и философия, к которой относилось все остальное. Сегодня точное число «наук» уже невозможно подсчитать
росло вместе с разнообразием общественной и хозяйственной жизни. Рано или поздно эта научная экспансия должна была добраться и до общества, сделав его предметом изучения соответствующей дисциплины.
Читатель. Вы говорите о социологии?
Теоретик. Не о социологии вообще (откройте любой курс истории социологии, и увидите там Конта и Маркса, а то и Сен-Симона с Монтескье), а о научной социологии, о гом, что можно преподавать в университете за деньги.
Мы пониманием, насколько это определение «науки» отличается от общепринятого, но полагаем, что оно вполне соответствует американскому духу позитивизма и прагматизма XX века
И тут мы обнаруживаем первый звоночек, позволяющий понять, почему открытия Хантера и Миллса были сделаны именно в США. Первый в мире университетский курс социологии
В Европе социология как университетская дисциплина появилась лишь в 1895 году, когда Эмиль Дюркгейм основал при университете Бордо факультет социологии
был прочитан в 1876 году в американском Йельском университете (его автором стал Уильям Грэхем Самнер,
Уильям Грэхем Самнер (1840-1910) – основатель американской социологии, второй президент Американского социологического общества, автор классической (хотя и забытой) книги «Обычаи» (1906)
перешедший в социологи из экономистов). Через 30 лет в США появилось уже достаточно социологов
То есть людей, профессионально занимающихся преподаванием социологии и публикацией соответствующих работ
для основания в 1905 году Американской социологической ас социации.
Первоначально она называлась American Sociological Society, но к 1959 году участники наконец обратили внимание, что сокращение ASS выглядит как-то не очень, и организация была переименована в American Sociological Association (ASA)
Благодаря столь раннему старту, американская социология к концу XIX века ничуть не отставала от европейской,
Первые социологические работы, основанные на эмпирических данных, появились в конце XIX века почти одновременно в Европе и США: в 1885-1903 годах исследование («карта») лондонской бедности известного филантропа Чарльза Бута (Англия), в 1897 году – книга «Самоубийство» классика европейской социологии Эмиля Дюркгейма (Франция) и в 1899 году – исследование «Филадельфийский негр» американского социолога Уильяма Эдварда Дюбуа
а после Первой мировой войны, разорившей континентальную Европу, окончательно утвердилась в качестве лидера. Именно в США эмпирическая социология, долгое время остававшаяся в тени у более традиционной теоретической, стала полноправной научной дисциплиной. Произошло это после публикации в 1918 году фундаментального исследования Уильяма Томаса и Флориана Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке». Пятитомный труд, почти целиком состоявший из первичных социологических данных (писем и дневниковых записей тех самых крестьян), стал результатом восьмилетней работы социологов в Европе и США. После его появления абстрактные теоретизирования на тему «общества» стали для американских социологов не столь интересны, как добыча и систематизация первичных фактов. Социологический факультет Чикагского университета (того самого, созданного только в 1890 году), профессором которого был Уильям Томас, стал центром новой американской социологии («Чикагская школа»). Преподаватели и студенты факультета с энтузиазмом включились в работу по изучению всего на свете, вооружившись методологией case study – изучения отдельных явлений социальной жизнь с помощью интервью у их непосредственных участников.
Параллельно с академической наукой в США набирала силу и совершенно прикладная социология. На фоне газетного бума (газеты в те годы заменяли людям сегодняшние телевидение и Интернет) все большую популярность приобретали «соломенные опросы»: в газетах публиковались карточки с вопросами, которые можно было вырезать и прислать в редакцию, высказав свое мнение по какому-нибудь острому вопросу (в наши дни такие опросы перекочевали на радио). С 1916 года журнал «Литературный дайджест» начал проводить опросы по президентским выборам (рассылая карточки с уже оплаченным ответом).
К моменту, когда американские социологи пресытились словесной информацией о разнообразных «частных случаях» и захотели количественных данных, к их услугам уже был готов инструмент общенациональных опросов.
Опросы меньших масштабов пользовались широкой популярностью в американских городах, с их давними традициями самоуправления:
«Масштабы Спрингфилдского обследования, которым руководил Шелби Харрисон, превышали все достигнутое ранее. В 1912 г. Фонд Расселла Сейджа
Фонд, основанный в 1907 году железнодорожным магнатом Расселом Сейджем для поддержки социальных исследований. Наряду с фондами Рокфеллера и Форда, один из главных «игроков» на американском «рынке» исследований
создал Отдел социальных обследований и общественного наблюдения. За 3 месяца до опроса в Спрингфилде (штат Иллинойс) развернулась шумная газетная кампания по выявлению 'социальных проблем". В проект включились все жители города, каждый из которых внес в фонд проекта 10 центов. Кроме того, в работе участвовали тысячи добровольцев» [Батыгин, 1995].
Даже крупный бизнес не остался в стороне от этого всеобщего увлечения социологией. Так, в 1927-1932 годах компания «Вестер Электрик» провела масштабное исследование производительности труда на сборочном конвейере;
Знаменитый Хоторнский эксперимент, давший помимо остальных результатов «хоторнский эффект»: сам факт участия людей в эксперименте по анализу их поведения уже изменяет это самое поведение. До 1932 года тот факт, что социолог может влиять на изучаемые процессы, совершенно не осознавался учеными.
а в 1937 году фонд Рокфеллера запустил не менее знаменитый Radio Research Project
В рамках которого в 1938 года была проведена знаменитая инсценировка «Войны миров» – прямой репортаж о вторжении марсиан в США. Любопытно, что слушатели сразу поверили в войну, но подумали, что на самом деле на США напала Германия, а про «марсиан» им послышалось
– общенациональное исследование влияния средств массовой информации (то есть радио, телевидение тогда еще не было массовым) на американское общество. К руководству проектом были привлечены видные социологи Пауль Лазарсфельд
Пауль Лазарсфельд (1901-1976) – сначала европейский, потом (с 1933 году, когда он получил первый грант от фонда Рокфеллера) американский социолог, фактически создавший современную методологию количественных социологических исследований.
и Теодор Адорно. Выдающихся научных результатов в проекте получить так и не удалось, но политически он оказался чрезвычайно удачным: в 1940 году штаб-квартира проекта разместилась в Колумбийском университете (Нью-Йорк), Лазарсфельд стал его профессором и вскоре реорганизовал частный Radio Research Project в университетское Бюро прикладных социальных исследований.
Далее – BASR, Bureau of Applied Social Research
Так благодаря частному исследованию в американской социологии появился новый центр влияния, тяготеющий к количественным методам («Колумбийская школа»).
Триумфом количественных методов стал выход в 1949 году фундаментального исследования «Американский солдат». Его автор, Сэмуел Стауффер,
Сэмуэл Стауффер (1900-1960) – американский социолог, профессор Чикагского университета (1934-1941), руководитель Исследовательского отдела при Министерстве обороны США (1941-1946), профессор и директор лаборатории социологических исследований в Гарварде (1946-1960)
хотя и принадлежал географически к Чикагской школе, но уже с 1936 года регулярно обсуждал с Лазарсфельдом методологию количественного анализа и в этой работе сделал решающий шаг от расплывчатых «интервью» к точным количественным анкетам. За годы войны ему и его ассистентам удалось опросить 500 тысяч (!) американских солдат по более чем 200 разным вопросникам. Результаты исследования, едва уместившиеся в два увесистых тома, оказались чрезвычайно интересными (сам Хемингуэй зачитывался этой книгой) и во многом неожиданными:
«В 1967 г. на собрании Американской социологической ассоциации Пауль Лазарсфельд делал доклад по методам измерения и остановился на мнимых тривиальностях, в которых часто упрекают социологическую науку. Известно, что солдаты с более высоким уровнем образования проявляли во время войны больше психоневротических симптомов, чем их менее образованные товарищи – психическая нестабильность интеллектуала не требует особых доказательств. Южане лучше переносят жаркий климат южных морей, чем северяне, – это просто трюизм. Рядовые-белые больше стремятся стать унтер-офицерами, чем рядовые негры – отсутствие у негров честолюбия вошло в поговорку... Самюэль Стауффер потратил для получения этих выводов много сил и энергии. Не лучше ли принимать их без доказательств и сразу переходить к более глубокому уровню анализа?
На самом деле каждое из этих утверждений прямо противоположно тому, что было обнаружено в действительности . Солдаты с низким уровнем образования более невротичны, чем их более образованные товарищи; южане не обнаружили по сравнению с северянами большей адаптации к тропическому климату; негры больше стремились к повышению в должности, чем белые» [Батыгин, 1995].
К началу 1950-х американская социология превратилась из интеллектуальной забавы в мощную, поддержанную как университетами, так и частными фондами исследовательскую дисциплину, способную давать верные ответы на самые сложные вопросы об общественной жизни.
Традиции Чикагской школы учили социологов без колебаний браться за изучение любого предмета, будь то гангстеры или эмигранты.
Только-только появившаяся Колумбийская школа вооружала их надежными методами получения объективного знания. Рано или поздно эта научная махина должна была обнаружить в американском обществе го, что Гаэтано Моска за полвека до этого разглядел в итальянском. Вопрос заключался не в том, доберется ли американская социология до правящего класса, а в том, как скоро и трудами каких социологов она это сделает.
Биография Флойда Хантера,
Флойд Хантер (1912-1992) – американский социальный работник (первые 15 лет активной жизни), а позднее известный социолог, автор нескольких переиздающихся до сих пор книг, в том числе и всемирно знаменитой «Community Power Structure» (1953)
которому посчастливилось победить в этой невидимой гонке, служит прекрасной иллюстрацией новой эпохи в теории Власти. Родившись в семье Кентукки некого фермера, он уже в четыре года пережил развод родителей и провел детские годы, переезжая от отца к матери и обратно. Совершеннолетие Хантера пришлось как раз на начало Великой депрессии, он несколько лет не мог найти работу, голодал, бродяжничал и даже поучаствовал в знаменитом Марше ветеранов на Вашингтон (1932). Устроившись наконец социальным работником (благодаря «новому курсу» Рузвельта, создавшему дополнительные рабочие места в госсекторе), Хантер изо всех сил держался за профессию, постоянно повышая свою квалификацию. К середине 1930-х он перебрался в Чикаго, где прослушал два курса лекций в местном университете (как раз в годы расцвета тамошней «Чикагской школы») – по социальным наукам и по администрированию. В 1940-м Хантер получает новое место в Индианаполисе, а в 1943-м становится руководителем юго-западного территориального управления «Объединеных организаций обслуживания».
«Объединенные организации обслуживания», созданная в США в 1941 году общественная организация (существующая на частные пожертвования), занимающаяся организацией досуга военнослужащих (в годы Второй мировой войны – весьма актуальная деятельность).
На этом посту ему приходится заниматься привлечением средств на благотворительность, а значит, и много контактировать с богатыми людьми, о которых раньше Хантер мог разве что читать в газетах. После окончания войны деятельность «Объединенных организаций» сворачивается, и в 1946 году Хантер устраивается на новую должность – руководителем детского клуба при Общественном совете
Общественная организация, занимающаяся привлечением пожертвований для выплат пособий малоимущим
в Атланте.
За несколько лет выпрашивания денег у богачей у Хантера сложились вполне определенные политические убеждения, полностью противоречащие интересам его нанимателей. В 1948 году случилось неизбежное: Хантер предоставил помещение клуба для предвыборного выступления Генри Уоллеса
Генри Уоллес (1888-1965) – вице-президент США в 1941-1945 годах при Рузвельте, выступавший за конвергенцию политических систем США и СССР и смещенный преемником Рузвельта Труменом за несогласие с политикой холодной войны; созданная им Прогрессивная партия также выступала с левых и просоветских позиций. В 1948 году Уоллес потерпел сокрушительное поражение на президентских выборах (2,37% голосов) и отошел от политической деятельности
(почти коммуниста по тем временам), и практически сразу же был за то уволен (под предлогом «превышения полномочий»). Однако к этому времени у Хантера имелись некоторые сбережения, что позволило ему переехать в Северную Каролину и завершить образование в тамошнем университете. В 1950 году он организовал и самостоятельно провел социологическое исследование в уже знакомой ему Атланте; в 1951 году написал по его результатам докторскую диссертацию; в том же году получил степень Ph.D по социологии и антропологии и перешел к преподавательской деятельности. Наконец, в 1953-м диссертация Хантера была опубликована в виде книг и под названием «Community Power Structure», и с этого дня в США появилась новая наука – социология власти.
Фактически первым социологическим исследованием Власти в США была знаменитая книга Роберта и Хелен Линд «Средний город» (1929), в которой качественными методами (изучение документов, публикаций в СМИ, интервью с жителями) был выявлен факт «этот город принадлежит семье X» (пятеро братьев, владевших основными бизнесами в городе Манси, штат Индиана, послужившем образцом среднего американского города) [Ледяев, 2012, с. 2014). Однако в целом работа Линдов была посвящена жизни американцев в маленьком городе (например, там содержалась статистика по частоте посещения кинотеатров), а не только городской Власти. Кроме того, Хантер впервые применил для выявления структуры Власти формальный метод, создавший ощущение научного доказательства существования правящего класса. Поэтому именно Хантер по праву считается первооткрывателем «правящей элиты»
Как видите, Флойд Хантер являл собой полную противоположность привычному нам облику «исследователя Власти» (выросшему в хорошей семье и приближенному, вплоть до личного членства, к правящему классу своей страны). Хантер в полном соответствии с американской традицией «сделал себя сам», и крайне критически относился к богачам, получившим свои состояния по наследству или в силу принадлежности к высшим слоям общества. Приступая к изучению Власти на примере крупного американского города,
Атланта в 1950 году насчитывала 330 тыс. жителей, намного больше, чем в среднем американском городке вроде Манси (20 тыс.)
Хантер не располагал никакой инсайдерской информацией о ее внутреннем устройстве и искренне удивился полученным результатам (которые нам с Вами, уважаемый читатель, вряд ли могут показаться сколько-нибудь новыми). Столь же поразительными оказались его открытия и для американских ученых, уже привыкших к неожиданностям прикладной социологии, но еще ни разу не сталкивавшихся с применением ее методов в отношении Власти.
Вслед за Моской и Парето Хантер предполагал существование за фасадом «американской демократии» реального правящего класса и видел свою задачу в его достоверном обнаружении:
«На первой же странице своей книги он утверждает, что существующая политическая система в США не соответствует общепринятому пониманию демократии, что между лидерами и массами нарушена коммуникация и важные общественные проблемы решаются в интересах меньшинства . Чтобы изменить ситуацию, необходимо знать, кто на самом деле обладает властью и каковы взаимоотношения между этими людьми» [Ледяев, 2012, с. 225].
Как же выявить это меньшинство, умеющее решать вопросы в свою пользу и потому обладающее реальной властью? Хантер в своей жизни не раз сталкивался с похожей задачей – как узнать, к кому лучше обращаться за пожертвованиями? – и превратил свой опыт в методику выявления городских лидеров.
Исходя из здравой идеи, что «от людей на деревне не спрячешься», Хантер начал свое исследование с составления списка потенциальных лидеров – бизнесменов, политиков, госслужащих и гражданских активистов. Перечень бизнесменов был взят из местной Торговой палаты, политиков – из членов городского Совета, госслужащих – из влиятельной в те годы Лиги голосующих женщин, активистов – из анализа публикаций местной прессы [Domhoff, 2005].
В результате получились четыре списка, в которые вошли 175 персон (напомним, что в Атланте тогда проживало 330 тысяч жителей, так что потенциальных лидеров набралось довольно много – по одному человеку на каждые две тысячи).
На следующем этапе Хантер составил вопросник и предложил 14 экспертам (не входившим в число потенциальных лидеров, но хорошо ориентирующимся в городских проблемах) проранжировать персоны в каждом из четырех списков, поставив на первые места наиболее влиятельных людей. Так строго формально были отобраны четыре первые десятки, составившие вместе 40 лидеров. До этого этапа работа Хантера не отличалась оригинальностью – сегодня списки «самых влиятельных персон» не составляет только ленивый.
Но Хантер сделал следующий шаг: он подготовил второй вопросник и отправился с ним к каждому из этих 40 человек. Его интересовало, кого сами лидеры считают наиболее влиятельными людьми в Атланте,
Несмотря на «женщин» в названии, работали в этой Лиге главным образом мужчины, занимавшиеся популяризацией актуальных политических проблем с целью привлечь женщин к голосованию... а заодно и повысить собственный рейтинг
кого бы они добавили к списку топ-40, какие городские проблемы волнуют их больше всего [Domhoff, 2005], с кем из топ-40 лично знакомы, в каких клубах проводят время и все такое прочее.
А теперь сделаем небольшую паузу. Предположим, что в списке Хантера оказались бы случайные люди, зиц-председатели, все вопросы за которых решали бы настоящие хозяева. Кого бы они назвали в качестве самых влиятельных людей?
Читатель. Ну уж не своих сюзеренов, конечно. Придумали бы кого-нибудь, разве человек Власти правду скажет?
Теоретик. Совершенно верно, они назвали бы относительно случайные фамилии, которые вряд ли совпали бы между собой. Но когда Хантеру удалось опросить 27 из 40 «лидеров» и он сопоставил между собой результаты, выяснилось, что в качестве «самых влиятельных людей Атланты» они называли главным образом друг друга. Только шесть человек, отсутствовавших в списке топ-40, оказались упомянуты больше чем тремя из 27 участников! Подобный консенсус относительно «лидеров города» можно было объяснить только одним: все эти люди хорошо знали друг друга и неоднократно участвовали в совместном решении городских проблем. Поэтому у них не было сомнений относительно того, с кем в Атланте нужно решать вопросы.
Ответы на другие вопросы анкеты подтвердили это предположение. Когда Хантер выявил среди топ-40 подгруппу лидеров, чаще других указывавших друг друга в качестве «влиятельных людей», оказалось, что все эти люди знакомы между собой [Ледяев, 2012, с. 227], «живут в одном районе, принадлежат к одним и тем же клубам и заседают в одних и тех же советах директоров» [Domhoff, 2005]. Внутри списка достаточно произвольно выбранных потенциальных лидеров обнаружилась реальная, и весьма сплоченная, группа городских заправил!
Читатель. Прям-таки «Консортерия-2»!
Теоретик. Или «Консортерия-222», ведь нет никаких оснований думать, что Атланта чем-то уникальна среди американских, а то и вообще всех городов. Отличие атлантской «консортерии» от итальянской заключалось разве что в том, что итальянская была на виду у всей Европы, а про атлантскую знали только те, кому это было положено знать.
Исследование Хантера позволило выявить реальную структуру городской власти: помимо «лидеров», в топ-40 входило некоторое число людей, знакомых с несколькими лидерами,
Вассалам одного сюзерена не положено знать других сюзеренов, даже если эти сюзерены относятся к одной группировке. Хантер выявил ту самую структуру Власти, о которой мы пишем с первых же страниц нашей книги; как и во многих других случаях, когда разные умные люди изучают один и тот же предмет, выводы у них получаются одинаковые.
но практически не знакомых между собой.
Таких влиятельных, но недостаточно влиятельных людей Хантер назвал «профессионалами»:
«...анализируя практику принятия решений по некоторым важным вопросам жизни города, Хантер обнаружил, что главную роль всегда играет относительно замкнутая группа людей (топ-лидеры), тогда как исполнители политической воли элиты („профессионалы") меняются в зависимости от того, какая именно проблема находится в процессе решения. Опрошенные Хантером репутационные лидеры были практически единодушны в том, что для "запуска" проекта необходимо относительно небольшое количество топ-лидеров. После этого может понадобиться сравнительно много людей для его осуществления – от 10 до 100 человек. То есть функционально необходима небольшая группа для принятия политического решения, а "осуществителей политики" могут быть сотни...» [Ледяев, 2012, с. 228].
Читатель. Да это просто пересказ Моски с его «двухслойным» правящим классом!
Теоретик. Не пересказ, а эмпирическая проверка его теории, и притом весьма успешная. Как бы мы ни ценили Моску за его открытия, вклад Хантера в теорию Власти значительно весомее: он впервые не просто обнаружил правящий класс, а эмпирически, научно обосновал его существование. После Хантера говорить о том, что «правящая элита» всего лишь выдумка, а правит «весь народ», стало невозможным, так что правящему классу пришлось срочно менять способы своей маскировки. Но не будем забегать вперед, а продолжим знакомиться с результатами Хантера.
Помимо «вертикального» разделения правящего класса, Хантер выявил и его горизонтальную структуру:
«Крупнейшие бизнесмены, как правило, становятся неформальными лидерами "компаний" (групп своих людей, группировок – "crowds"), в которые входят практически все репутационные лидеры...» [Ледяев, 2012, с. 231].
Единый на первый взгляд правящий класс оказывается в ближнем рассмотрении состоящим из нескольких группировок, умеющих находить общий язык, но в любом случае имеющих разные интересы. Устройство Власти в Атланте оказывается очень похожим на уже описанную нами «парламентскую» систему, или «конституционную олигархию»: борьба группировок ограничена некими правилами игры, обязательными для всех участников.
Это позволяет правящему классу не только выглядеть единым для стороннего наблюдателя, но и совместно действовать в случаях проектов, сулящих выгоду каждому из участников
Не во всякой культуре такая «игра с положительной суммой» (ты выигрываешь, но и твой сосед тоже выигрывает) оценивается положительно, поэтому многим трудно поверить, что подобные олигархии реально могут вести мирное сосуществование. Тем не менее существуют культуры, в которых «вместе выиграть» ценится даже выше, чем «выиграть одному»
(или в случае общих угроз).
Хантер заостряет внимание на роде занятий правящего класса Атланты: абсолютное большинство «лидеров» оказались бизнесменами. Для Хантера это было всего лишь проявлением «американского капитализма», который неплохо было бы подвинуть в сторону «социализма»; мы же видим в этом результате реализацию идеи Моски о том, что понять общество можно лишь поняв его правящий класс.
Общество, где правящий класс составляют бизнесмены, будет ощутимо отличаться от общества, во главе которого стоят наследственные аристократы (которые играли важную роль в итальянской консортерии) или, к примеру, «полевые командиры» (как это модно сейчас в «горячих точках» планеты).
Основные интересы лидеров Атланты, выявленные Хантером, заключались в банальном «делать деньги и сохранять собственность», они не ставили перед собой каких-то идеологических целей (вроде объединения Италии или строительства нового, справедливого общества). Будучи практическим социологом, Хантер ограничился установлением этого факта, оставив сравнительный анализ правящих классов другим исследователям.
Далее, Хантер обнаружил и описал практические методы, которыми правящий класс осуществляет свою Власть:
«Непосредственным источником влияния являются прежде всего личные связи, которые обычно не афишируются
Не афишируется совершенно осознанно: «Хантер указывает на характерные для лидеров опасения, что люди могут узнать, кто на самом деле правит в городе» [Ледяев, 2012, с. 229]
... и материальные ресурсы, делающие лидеров желательными участниками политических коалиций и дающие им возможности осуществлять скрытое принуждение путем угрозы отказать в предоставлении кредитов... В определенных ситуациях используется сила и принуждение в отношении тех, чье поведение идет вразрез с интересами и (или) ценностями власть имущих. Структура власти, подчеркивает Хантер, обладает средствами принуждения, которые при необходимости могут быть использованы для достижения результата, и большинство профессионалов-управленцев хорошо осознают их силу...
Хантер приводит несколько достаточно ярких примеров, показывающих, как власть имущие наказывали тех, кто пытался сопротивляться их власти. По отношению к ним применялись и угрозы увольнения, и всевозможные расследования их деятельности, и... соответствующая обработка общественного мнения. Но непосредственное давление использовалось достаточно редко; обычно было достаточно сделать соответствующий намек» [Ледяев, 2012, с. 233-234].
Как видите, «мирное» сосуществование сложившихся группировок не означает их вегетарианского характера: любой претендент не из своего круга рискует столкнуться с организованным противодействием всего правящего класса (а не только непосредственно конкурирующей группировки). Подобное умение выступать единым фронтом заставляет вспомнить макиавеллиевскую доблесть – пусть и не в виде «отдать жизнь за республику», а в более скромном «поделиться прибылью ради общего дела».
Флойд Хантер не обнаружил в Атланте ничего нового для нас, уже не первую сотню страниц изучающих теорию Власти; но для американских социологов он открыл целую новую реальность (власть в городских сообществах), которую теперь можно было исследовать, а исследовав, включать в университетские курсы. Отныне социология власти стала такой же почтенной темой для ученых, как и социология бродяг. На очереди был следующий шаг: изучение Власти уже не в отдельном городе, а во всех Соединенных Штатах Америки.
Читатель. И что, нашелся социолог, сумевший опросить топ-40 американских лидеров?!
Теоретик. Да его и не нужно было искать. На волне успеха своей первой книги Флойд Хантер организовал новое исследование, занявшее четыре года (1954-1958).
Первоначальный список из 1093 национальных ассоциаций, опросы руководства самых влиятельных из них с целью выявить лидеров-кандидатов, низшее и телефонные опросы лидеров и экспертов – вся эта огромная работа завершилась вышедшей в 1959 году книгой «Тор Leadership. U.S.A.».
Точный перевод на русский снова не получается – leadership означает одновременно и «лидерство», и «руководство», и «правящие круги». Максимально близко по смыслу – «Верховное правительство» (в отличие от обычного, которое в Вашингтоне), по ассоциации с «мировым правительством»
Проблема возникла не с социологом, и не с опросами, а с определением тех, кого же собственно опрашивать. Если в Атланте 175 первоначальных кандидатов были неплохой выборкой из 330-тысячного населения, то для 150-миллионых США таких кандидатов должно было быть уже 80 тысяч, что делало всю затею совершенно неподъемной. Хантеру пришлось значительно сократить число «лидеров», и в результате тенденциозность их подбора стала совершенно очевидной:
«[Список лиц], первоначально отобранных в качестве высших национальных лидеров, включал в себя 178 бизнесменов, 64 финансиста, 32 издателя и представителя массмедиа, и даже 5 дантистов и 5 аптекарей, но только 6 профсоюзных лидеров, 12 политиков, 15 государственных чиновников и ни одного высокопоставленного военного, или члена Верховного суда, или главы научного учреждения, или главаря преступной группировки, или самого Джона Фостера Даллеса
Джон Фостер Даллес (1888-1959) – госсекретарь США (т. е. второй человек в государстве) при президенте Дуайте Эйзенхауэре в 1953-1959 годах, брат директора ЦРУ Аллена Фостера Даллеса, известного российскому читателю по пресловутому «плану Даллеса»
»! [Schulze, 1959].
Разумеется, при таком первоначальном отборе кандидатов конечный вывод – что власть в США принадлежит узкой группе знакомых между собой бизнесменов – оказывался совершенно предрешенным. Объективность и достоверность результатов Хантера вызвала серьезные сомнения, а его научной репутации был нанесен непоправимый ущерб. Задача научного описания Власти в целой стране не решается «в лоб», простым опросом нескольких сотен потенциальных лидеров; в отличие от среднего города, люди Власти национального масштаба куда лучше замаскированы и куда лучше умеют держать язык за зубами. Поэтому для успешного решения нашей задачи понадобились и другие методы, и другой социолог.
Им стал Чарльз Райт Миллс,
Чарльз Райт Миллс (1916-1962) – американский социолог и публицист левых убеждений, критически настроенный по отношению как к США, так и к СССР, автор трех знаменитых книг – «Белый воротничок», «Властная элита» и «Социологическое воображение»
великий бунтарь американской социологии, оказавшийся в итоге едва ли не самым цитируемым ее классиком. В истории науки он так и остался одиночкой, создавшим собственный социологический метод – «критический радикализм», – но не оставивший после себя научной школы.
Не только из-за ранней смерти в 1962 году, но и по причине неприемлемости его подхода для всего американского социологического истеблишмента. Единственным даже не учеником, а последователем Миллса считается английский социолог Ральф Милибэнд (1924-1994), помимо всего прочего отец лидера лейбористской партии в 2010-2015 годах, Эдварда Милибэнда. Не правда ли, неплохая иллюстрация того, как правящий класс работает с инакомыслящими?
Тем не менее за свою короткую жизнь Райт Миллс сделал больше, чем любой другой социолог XX века; в своей «стратификационной трилогии»
«Новые люди власти» (1948) – о рабочих и профсоюзных лидерах, «Белый воротничок» (1951) – об американском среднем классе, «Властвующая элита» (1956) – о высших классах Америки
он подробно проанализировал современное ему американское общество, а в наиболее цитируемой своей книге – «Социологическое воображение» – обосновал собственный взгляд на социологию как науку, не оставив камня на камне от господствующих в те годы структурно-функционального и эмпирического подходов. Локализация и анализ правящего класса такой развитой страны, как США, требовали усилий именно такого ученого – не признающего никаких авторитетов, самостоятельно ставящего перед собой масштабные научные задачи и находящего необычные способы их решения.
«Человеческая» биография Райта Миллса выглядит типичной для ученого XX века: родился в семье из среднего класса (отец – страховой агент, мать – домохозяйка), учился сначала в школе (Даллас), затем в университетах (сначала в Техасском университете в Остине, потом в Висконсинском университете в Мэдисоне), получил степень Ph.D по социологии, и дальше работал социологом – сначала как профессор Мэрилендского университета (1942), потом – в знаменитом Бюро прикладных социальных исследований при Колумбийском университете (Нью-Йорк), и в самом Колумбийском университете. Никакого выходящего за рамки академической среды жизненного опыта (в отличие от Хантера), никаких видимых поводов быть недовольным. Но за фасадом этого внешнего благополучия скрывался личный бунт Чарльза Райта Миллса против буржуазного общества, с устройством которого он никак не желал смириться.
Бескомпромиссно-критическое отношение Миллса к любой современной ему Власти иллюстрирует следующий эпизод. После выхода разоблачающей американский истеблишмент «Властвующей элиты» Миллса пригласили в СССР, и на банкете в Институте философии Академии наук он поднял тост за «полную реабилитацию товарища Троцкого как знак обретения политической свободы в СССР» [Никулин, 2003]. Довольно бестактно по отношению к советским товарищам, но вполне в духе Миллса, писавшего в те годы оставшуюся неоконченной книгу «Контактируя с врагом: Tovarich»
Академическая карьера Миллса началась в Висконсине с эпизода, типичного для современной науки, но все же неприятно поразившего совсем еще молодого (24 года) ученого. В 1940 году вместе со своим научным руководителем, Говардом Беккером, Миллс написал рецензию на только что вышедшие «Основы социологии» Ландберга. Разумеется, опубликована она была за подписью одного только Беккера («Пределы социологического позитивизма», 1941 г.) [Geary, 2009, р. 27]. К чести Миллса стоит заметить, что он с первого раза понял, как устроено научное сообщество, и больше не допускал подобных ошибок. С Беккером теперь не о чем было говорить, и Миллс сосредоточился на собственной работе – в области социологии знаний.
В начале 40-х годов это была модная тема, на английском совсем недавно вышел перевод «Идеологии и утопии» Мангейма,
«Идеология и утопия» (немецкое издание 1929 г., английское – 1936 г.) – книга, в которой немецкий социолог Карл Мангейм (1893-1947) впервые обосновал социальный характер знания. Мы «знаем» только то, что нам выгодно (идеологию), что помогает выживать в реальном социальном окружении. Попытки «узнать» что-то другое являются утопией – мечтами о лучшей жизни, не подкрепленными реальными социальными силами.
Набрав сторонников, утопии могут становиться идеологиями, но взамен появляются другие утопии.
На фоне общепринятой точки зрения, что научные знания есть объективная истина, это была поистине революционная идея.
вызвав многочисленные дискуссии о критериях объективности научного знания. Вот здесь-то Миллс впервые проявил себя радикальным критиком: в ноябре 1940 года в «Американском социологическом журнале» вышла его статья «Методологические следствия социологии знаний». В отличие от большинства социологов, полагавших, что некий научный метод способен обеспечить объективность результатов, Миллс прямо указал, что сами эти методы возникают в реальном обществе, и не столько являются, сколько считаются надежными.
Возникает вопрос: а зачем тогда вообще заниматься наукой? Миллс, как и любой нормальный ученый, увлеченный своей работой, отвечал на этот вопрос так: не любой наукой нужно заниматься, а социологией, позволяющей отличить «социальные» знания от «объективных». Разумеется, на деле Миллс просто использовал одни «социальные знания» вместо других. Упреждая вопрос Читателя к Теоретику, заметим, что мы и не скрываем собственную «социальную ангажированность»: нам интересна Власть, и мы пишем обо всем на свете с точки зрения Власти. Вопрос объективной истины для нас менее интересен, чем вопрос, кто здесь главный.
Миллс даже употребил в своей статье слово «парадигма» (набор стандартов для научных рассуждений), которое позднее социолог науки Кун прославил на весь мир. Радикализм Миллса принес неожиданный результат: статья вызвала интерес Роберта Мертона,
Роберт Кинг Мертон (1910-2003) – классик американской социологии, один из лидеров Колумбийской школы (вместе с Парсонсом и Лазарсфельдом), в 1940-х – теоретик номер один в американской социологии.
который хоть и не согласился с выводом Миллса об отсутствии объективной истины, но высоко оценил его аргументацию и кругозор.
Именно благодаря рекомендации Мертона Миллс уже в следующем, 1941 году получил приглашение в Мэриленд [Geary, 2009, р. 30]
Практик. Социология и теория власти – это, конечно, не математика, и объективных критериев истины там нет. Их уже даже в физике нет (на поиск бозона Хиггса потрачено столько денег, что он точно найдется), хотя еще не так давно такие критерии были (бомба либо взорвется, либо не взорвется). Так вот, в теории Власти есть более или менее объективные критерии, но они отсрочены (как и в случае с бомбой). До 2003-го можно было строить разные социологические предположения о том, кто «круче» с точки зрения близости к мировым элитам, Ходорковский или Кофи Аннан, но после 2003 года ответ на этот вопрос стал очевиден.
Теоретик. Тем временем Миллс подружился с прибывшим в Висконсин осенью 1940 года Хансом Герцем – известным немецким социологом, последователем Вебера и учеником Мангейма. Герц недостаточно владел английским, чтобы самостоятельно писать воспринимаемые американскими социологами тексты, и Миллс на несколько лет стал его редактором, переводчиком и соавтором. Почти сразу же Миллс с Герцем начали писать совместную теоретическую книгу;
«Характер и социальная структура», опубликована в 1953 году
одновременно Миллс увлеченно работал над собственной докторской диссертацией,
Диссертация ставила перед собой масштабную цель – объяснить социальными причинами возникновение и характер прагматизма, господствующей американской философской концепции. Из-за приглашения в Мэриленд Миллс не успел реализовать свой титанический замысел и защитил значительно сокращенный вариант диссертации («Социологическое объяснение некоторых аспектов прагматизма»)
оправдывая полученное им в последующие годы прозвище «24-часового социолога». В конце 1941-го, сразу же после выхода очередного бестселлера модного в те годы Бернхэма («Менеджерское общество»), Миллс и Герц написали на нее хлесткую и полемическую рецензию – «Маркс для менеджеров» (1942).
Уже понимая, как много значит в научном сообществе благосклонность «звезд», Миллс без ложной скромности заказал в издательстве десятки оттисков «Маркса для менеджеров» и разослал их самым известным интеллектуалам Америки
Преимущественно левых политических взглядов: шел 1942 год, до холодной войны оставалось еще несколько лет, а до маккартизма и того больше, президентом США был автор левого «Нового курса» Рузвельт, сторонник «конвергенции» США с СССР Уоллес работал госсекретарем – в общем, быть левым в те годы в США было вполне комфортно
[Geary, 2009, р. 56].
Адресная реклама сработала – на Миллса обратили внимание Дуайт Макдональд, редактор влиятельного левого журнала «Partisan Review», и Дэниел Белл, редактор другого влиятельного журнала, «New Leader». Миллс начинает регулярно публиковать заметки в этих журналах (несмотря на критику Герца, полагавшего, что ученому не следует опускаться до публицистики), и в конце 1942 года ему сопутствует новый успех – статья «Коллективизм и смешанная экономика»,
Основной идеей которой была критика «смешанной экономики» (частный бизнес под строгим государственным контролем) с позиций чистого социализма. Именно тогда у Миллса сложилось представление о крупном бизнесе как об источнике всех социальных бед – от вырождения рабочего класса до монополизации всей власти владельцами крупнейших промышленных компаний
опубликованная в New Leader, пришлась по вкусу не только Роберту Мертону (охарактеризовавшему ее как «блестящее достижение»), но и профессору Колумбийского университета Роберту Линду, сразу же пригласившего Миллса еще в один журнал, «New Republic». С этого момента Миллс прочно вошел в американскую социологическую элиту (знал там всех, и все знали его), и в 1944 году ему достаточно было написать Мертону письмо с просьбой о трудоустройстве в Колумбийском университете, чтобы уже осенью того же года получить официальное приглашение.
О прочности положения Миллса в «группировке» американских социологов можно судить по следующей истории. В 1945 году, помимо формальной работы ассистентом университета, Миллс получил должность руководителя масштабного коммерческого исследования в г. Декатур (штат Иллинойс). Вопреки ожиданиям нанимателя (самого Пола Лазарсфельда), Миллс не только изменил методику исследований (добавив к стандартным опросникам открытые интервью), но и предложил собственную интерпретацию его результатов (изучалось влияние рекламы на потребителей, а Миллс доложил, что владельцы масс-медиа полностью определяют мысли и чувства простых американцев). В результате выпуск отчета об исследовании задержался на несколько лет (а книга о нем так и вовсе вышла только в 1955 году), Бюро прикладных социальных исследований понесло значительные убытки, Миллс был отстранен от должности руководителя исследования, но все попытки Лазарсфельда убрать его из Колумбийского университета и Бюро оказались тщетными. Лазарсфельду пришлось пойти на компромисс, поручив Миллсу другую работу (отчет о положении пуэрто-риканских мигрантов)
Наш Практик сказал бы, что такая ситуация почти наверняка означает, что Миллс был очень завуалированным членом какой-то крайне влиятельной группировки, которая использовала его как «жука в муравейнике» и в обиду не давала, одновременно предоставляя полную свободу действий. Мы даже можем предположить, что это была за группировка, но всего на свете в одной книге не расскажешь!
В возрасте 28 лет Миллс достиг всего, о чем мог только мечтать американский социолог
Причем Миллс, в отличие от, например, Моски, добился этого успеха собственными усилиями (вполне по-американски – за счет качественного продукта и агрессивной саморекламы). Поэтому и направление дальнейшего развития Миллс выбирал сам – исходя из личных, а не классовых представлений о том, чем следует заниматься ученому
– работы в самом престижном гуманитарном университете и прочной научной репутации. Что же дальше? Куда приложить энергию «24-часового социолога»? Для достижения какой цели использовать достигнутую популярность? Приступая к работе в Колумбийском университете, Миллс уже знал точный ответ на этот вопрос. Единственной достойной настоящего интеллектуала целью он считал достижение политической власти, о чем тут же и заявил открытым текстом.
В январе 1944 года Миллс направил Дуайту Макдональду, редактору недавно созданного журнала «Politics», письмо о своей новой работе: «Надеюсь, она Вам понравится, как и всем, кому я ее показывал; я знаю, что это мой лучший текст из когда-либо написанных» [Summers, 2008, р.13]. Миллс говорил о статье, первоначально называвшейся «Политика правды», и вышедшей в «Politics» под заголовком «Безвластные люди: Роль интеллектуалов в обществе». Правда, которую Миллс хотел донести до своих коллег, заключалась в том, что в американском обществе 1940-х интеллектуалы лишены какого-либо влияния на государственную политику, и такое их бедственное положение не случайно, а имеет весомые социальные причины. Положение интеллектуалов в американском
Миллс был социологом, а не историком, и писал о том обществе, которое видел вокруг. Но мы помним, что интеллектуалы предшествующих эпох были столь же зависимы от своих правящих классов
обществе – это положение наемных работников, зависящих от владеющего «средствами интеллектуального производства» (университеты, журналы, общественные организации) крупного капитала. В этом качестве интеллектуалы вынуждены подстраиваться под интересы своих нанимателей:
«...те, кто принимает решения, и те, кто становится основными выгодоприобретателями, прибегают ко всеобщему обману. Все больше интеллектуалов работает внутри властной бюрократии и на тех немногих, кто принимает решения. Даже если интеллектуал не нанят этими структурами открыто, шаг за шагом, разными способами обманывая самого себя, он стремится сделать так, чтобы в печати его мнения соответствовали ограничениям, наложенным такими организациями и их сотрудниками» [Миллс, 2014].
Как же быть интеллектуалу в столь неподвластном обществе? Разумеется, приложить свои знания и умения к его изучению, выявить возможности изменить это общество и добиться политического влияния:
«Независимый художник и интеллектуал стоят среди тех немногих, кто достаточно подготовлен, чтобы сопротивляться стереотипизации и противостоять гибели действительно живого. Свежесть восприятия включает способность постоянно срывать маски со стереотипов взгляда и мысли, разбивать их, даже несмотря на то, что современные средства коммуникации обрушивают их на нас потоками. Эти миры массового искусства и массовой мысли все больше зависят от требований политики. Именно поэтому интеллектуальные усилия и интеллектуальная солидарность должны сосредоточиться на политике» [Миллс, 2014].
«Сосредоточиться на политике» означает преодолеть свойственные интеллектуалам ограничения и обратиться к более широкому инструментарию, к технологиям борьбы за Власть:
«Поскольку его [интеллектуала] модель спора – обмен рациональными аргументами, а не умелое применение силы или пустая риторика, эта модель не дает ему видеть другие, более убедительные в историческом отношении формы спора. Такой итог позиции пишущего, его труд и последствия его работы очень удобны для политика, так как обычно они маскируют этическими размышлениями природу политической борьбы» [Миллс, 2014].
Соединить знание, создаваемое интеллектуалами, и силу, принадлежащую какой-нибудь политической группировке, чтобы добиться лучшей жизни для всех и более весомого положения для себя – таким видел высшую цель своей науки молодой социолог Чарльз Райт Миллс.
Буквально в день публикации «Бессильных людей» он приступил к практической реализации своего плана и оставался верен ему до конца жизни...
Читатель. Поскольку я мало что слышал про Миллса, могу предположить, что этот план провалился. А почему? Что помешало Миллсу войти в какую-нибудь правящую группировку? Ведь в узкий круг американских социологов он втерся за считанные годы!
Теоретик. Отличный вопрос, который и должен задавать человек Власти! Действительно, что помешало Миллсу стать своим человеком в американском истеблишменте, как это сделали многие его современники (такие как историк Генри Киссинджер, политолог Збигнев Бжезинский, да и близкий друг самого Миллса, публицист Дэниел Белл)? Только ли его гипертрофированная независимость
Помимо уже упоминавшейся истории с Лазарсфельдом, отметим еще один факт из биографии Миллса: он везде ездил на мотоцикле (который ремонтировал самостоятельно) и ходил по территории Колумбийского университета, не снимая кожаной куртки и шлема. Подобное поведение должно было демонстрировать его неприятие академических условностей – или же своего более высокого властного рейтинга по отношению к академической власти!
и явная неспособность работать в команде? На наш взгляд, имелась куда более весомая причина. К моменту, когда Миллс осознал необходимость примкнуть к какой-нибудь властной группировке, он уже принадлежал ко вполне определенной группе людей – к движению, позднее названному «новыми левыми». Лидеры этого движения в дальнейшем оказались идеологами «революции» 1968 года, а их политическим наследником стала современная Демократическая партия США во главе с Бараком Обамой. Но все это произошло потом, в период с 1960-е по 2000-е годы, а в начале 1940-х «новые левые» еще не имели какой-либо серьезной поддержки. Миллс рано сделал свой выбор во Власти, и хотя стратегически (на 30-летнем периоде) этот выбор был верен, в тактическом плане он перечеркнул надежды Миллса на быструю политическую карьеру.
Не имея возможности (да и особого желания) встроиться в американский истеблишмент, Миллс принялся искать альтернативные «центры власти». Поскольку в те годы (как и сегодня; основным методом левым интеллектуалам служил классовый подход, направление поисков казалось очевидным: найти в американском обществе класс, способный отобрать власть у крупной буржуазии. Первым и самым очевидным кандидатом на эту роль был классический, воспетый еще Марксом пролетариат. Получив доступ к материалам Бюро прикладных социальных исследований, Миллс с головой ушел в работу по изучению «новых людей власти» – лидеров американского рабочего движения.
В течение трех лет (1945-1948) Миллс провел десятки исследований и написал около дюжины статей, посвященных американскому рабочему движению. Поначалу он был весьма воодушевлен открывшимися возможностями – в 1945-1946 годах американские профсоюзы находились на пике своего могущества, объединяя десятки миллионов рабочих и организовывая забастовки национального масштаба. Однако волна забастовок вызвала ответные меры со стороны государства, и в 1947 году закон Тафта-Хартли существенно ограничил права профсоюзов.
Закон объявил многие виды забастовок незаконными, установив для профсоюзов обязательную финансовую отчетность и даже обязал руководителей профсоюзов давать подписку о непричастности к деятельности коммунистической партии
Вопреки ожиданиям радикальных левых (к которым принадлежал и Миллс), профбоссы не устроили всеамериканской стачки, а согласились умерить свои амбиции и встроиться в американский истеблишмент. К 1948 году Миллс окончательно разочаровался в перспективах рабочего движения. Вышедшая в том же году книга «Новые люди власти. Американские рабочие лидеры» подвела жирную черту под юношеским увлечением Миллса: он описал профсоюзных боссов как обычных «князьков», чьим единственным ресурсом является численность входящих в профсоюз рабочих, и которые заинтересованы в укреплении собственного положения в обществе, а вовсе не в масштабных политических преобразованиях. На вопрос Миллса: «Кто сильнее, бизнес или профсоюзы?» – абсолютное большинство профсоюзных лидеров ответили – конечно же бизнес!
Итак, пролетариат предпочел капитулировать перед буржуазией; надежды на рабочее движение рассыпались в прах. Где же еще искать «локомотив революции»? Быть может, среди американского среднего класса – мелких предпринимателей и наемных служащих? Миллс сам принадлежал к этому классу и не имел в его отношении никаких иллюзий; однако научная добросовестность требовала подкрепить личный скепсис эмпирическим материалом. Первый замысел книги о среднем классе появился у Миллса еще в 1944-м, и с самого начала работы в BASR он «держал глаза открытыми» в отношении любых данных, имевших отношение к этой теме. Работая над новой книгой, Миллс использовал все доступные источники о численности, доходах и занятиях среднего класса (как архивы BASR, так и данные государственной статистики). Основные сведения о взглядах и поведении самих представителей среднего класса : Миллс получил в ходе исследования «Повседневная жизнь в Америке», проведенного в 1946 году; его команда подробно опросила 128 служащих в Нью-Йорке. Сразу же после выхода «Новых людей власти» Миллс занялся обобщением и оформлением
На деле это было не столько оформление, сколько написание совершенно новой книги «по мотивам» проведенных исследований. Будучи и сам «белым воротничком», Миллс позволил себе более субъективный и литературный стиль изложения, который сам называл «социологической поэзией». Поэтому работа над книгой заняла целых три года
собранного материала, и в 1951 году на свет появилась его новая книга – «Белый воротничок. Американские средние классы».
Популярность автора, актуальность темы (растущий средний класс Америки наконец-то увидел в продаже книгу о самом себе) и литературный талант Миллса сделали свое дело: «Белый воротничок» стал бестселлером. В научных кругах книга также получила хорошие отзывы (она и сегодня считается лучшим описанием американского среднего класса). Казалось бы, автор должен быть на седьмом небе от счастья; но сам Миллс был глубоко разочарован результатами своего исследования.
Средний класс фермеров и мелких предпринимателей, служивший в XIX веке опорой американской демократии, превратился к середине XX века в средний класс наемных служащих – «белых воротничков» – неспособный, да и не желающий бороться за политическое влияние:
«...беловоротничковые средние классы не формируют независимую основу для [политической] власти: экономически они находятся в том же положении, что и лишенные собственности промышленные рабочие; политически их ситуация еще хуже, поскольку они не столь организованы». [Mills, 1956, р. 262]
Слабая организация «средних классов» является следствием того же изменения в их составе: в отличие от «старых» средних классов, ориентированных на развитие собственного бизнеса, жизненный успех «новых» средних классов связан исключительно с изменением их положения на рынке труда. Фермер или лавочник инвестировали в собственное дело; белые воротнички инвестируют в самих себя – получают дополнительное образование, делают карьеру, приобретают товары престижного спроса (такие как дома в хорошем районе или машины, демонстрирующие уровень жизни). Чем лучше белый воротничок «упакован», тем дороже он сможет продать себя на рынке труда, спрос на котором формируется крупными корпорациями (не только промышленными – СМИ и университеты устроены столь же бюрократически).
Практик. Контрольный вопрос к Читателю: почему такая жизненная стратегия принципиально ущербна с точки зрения карьеры во Власти?
Читатель. Ну, меня на мякине не проведешь! Конечно же потому, что командный рейтинг выше профессионального, и если все время тратить на профессиональную карьеру, никакой Власти не увидишь!
Теоретик. Смыслом жизни для новых средних классов становится погоня за личным престижем (и она же является необходимым условием их выживания на рынке груда). Для успешной карьеры и поисков новой работы нужно соответствовать корпоративным стандартам – что ж, будем соответствовать; в рабочее время белые воротнички превращаются в «жизнерадостных роботов»,
«Cheerful robots», термин, придуманный Миллсом и больше никем из социологов не использовавшийся, – ведь они, социологи, тоже должны демонстрировать верность университетским стандартам, жизнерадостность и искренность. Так что никаких «роботов»!
компенсируя такое насилие над собой в оставшиеся свободными часы:
«Каждый день люди продают маленький кусочек себя, чтобы вечером или в уик-энд купить взамен немного развлечений» [Mills, 1951, р. 137].
Людям, запертым в этом беличьем колесе карьерной жизнерадостности, престижного потребления и компенсаторных удовольствий, незачем и некогда иметь какие-либо политические взгляды:
«Они не радикалы, не либералы, не консерваторы и не реакционеры; они неучастники,
«Inactionary» – еще одно слово, придуманное Миллсом (по аналогии с «акционером» и «реакционером»), означающее «неакционер», «бездейственник», «неактивист»; мы выбрали перевод, наиболее подходящий по смыслу
они вне всего этого. Если мы примем греческое определение идиота как замкнувшегося в частной жизни индивида, то мы должны заключить, что сегодня большинство граждан США – идиоты» [Mills, 1951, р. 328].
«Никакой политики!» – таким мог бы быть политический лозунг средних классов, образуй они когда-нибудь собственную политическую партию. «Белый воротничок» подвел итог многолетним попыткам Райта Миллса обнаружить вокруг себя хоть какую-то политическую силу, отличающуюся от уже сложившегося правящего класса: такой силы в современной ему Америке не нашлось.
Читатель. Не нашлось потому, что не было, или потому, что Миллс плохо искал?
Теоретик. А сами вы как думаете? Попробуйте посмотреть на поиски Миллса глазами человека Власти.
Читатель. Ну давайте попробую. Миллс ведь хотел разыскать властную группировку, заинтересованную в сотрудничестве с интеллектуалами? Так, наверное, и нужно было искать такую группировку. Просто взять первую главу нашей книги и прямо по ней и искать. Посмотреть, какие в стране есть ресурсы, кто их официально контролирует, кто стоит за теми, кто контролирует... Получается, что Миллс не там искал!
0 коммент.:
Отправить комментарий