Сидит, значит, такой барабанщик у себя дома в окружении разных ударных инструментов и репетирует. Репетирует азартно и вдохновенно. Вдруг в комнату входит его малолетний сынишка. "Чего тебе, сынок? - недовольно спрашивает папаша. - Ты разве не видишь, что папа занимается?" - "Пап, я только хочу спросить одну вещь". - "Ну, давай, только по-быстрому!" - "Пап, ты, когда вырастешь, кем хочешь стать?"
Это в качестве эпиграфа.
Я очень люблю употреблять эпитет "взрослый" по отношению к тексту, к высказыванию, к художественному жесту, к поступку. Мне кажется, что в сложившейся на сегодня социально-культурной ситуации взрослость - явление редкое, а потому и особенно ценное.
Под взрослостью я понимаю прежде всего ответственность, отношение к сложному, непонятному, чужому как к задаче, требующей решения. Взрослость - это ясное осознание того, что если ты, допустим, треснулся башкой о дверной косяк, то виноват в этом скорее всего не косяк.
Взрослых людей, повторяю, увы, не так много. Взрослых обществ - тоже.
Реакции детского мира на проблемы, имеющие место в мире взрослом, сходны с реакциями ребенка, уверенного в том, что мама обижается на папу, потому что он, по-видимому, отнял у мамы игрушку, а папа сердится на маму, потому что она съела его порцию мороженого.
Я пошел в первый класс, когда мой старший брат пошел в десятый. Хорошо помню, как после урока арифметики я сказал брату: "У вас там небось в десятом-то классе математика трудная, не то что у нас - два плюс три. Вам там, наверное, задают трудные задачи, например, сто плюс четыреста". И я очень обиделся, когда брат и его приятели радостно заржали.
Интересно, что я уже и тогда прекрасно знал, сколько будет сто плюс четыреста, но детскому сознанию трудно совладать с тем, что существуют пороги сложности, до поры до времени недоступные его разумению. Взрослый мир в представлении ребенка такой же, как и его, только нулей побольше.
"Моя страна - подросток! - звонко и горделиво воскликнул однажды пролетарский поэт. - Твори, выдумывай, пробуй!" С тех пор "страна-подросток" довольно много чего успела натворить и еще больше всякого разного навыдумывать, но подростком при этом так и осталась. И не столько даже подростком, сколько переростком-второгодником.
Государство и общество в разные времена примеряли на себя то одни, то другие возрастные одежки.
Именно в подростковом возрасте я пережил отчетливый, интенсивно культивируемый культ "молодости" и сопутствующей ей "романтики-фантастики". Это было в 60-е годы, когда все кафе, кинотеатры, гостиницы, газеты-журналы и радиостанции было принято называть юностями, сменами и прочими синими птицами да алыми парусами. В те же годы появилась такая профессия, как "молодой поэт". Некоторым из молодых поэтов на сегодняшний день хорошо за семьдесят, но от однажды выбранной профессии уже никуда не уйдешь.
Потом эпоха мятежной юности с ее лозунгами типа "Коммунизм - это молодость мира, и его возводить молодым" плавно и незаметно сменилась эпохой "старости", что было легко объяснимо средним возрастом тогдашнего руководства.
"Старость", разумеется, эвфемизировалась как "мудрость" и "зрелость". Не зря же свой ублюдочный, сделанный из ломкой позолоченной пластмассы социализм они назвали "зрелым". Ну, а каким же еще - не маразматическим же.
В таких сенильных декорациях и грянула вдруг достопамятная перестройка, а также все, что за ней последовало.
Страна и общество впадают то в беспокойный и дурашливый пубертат, то в тревожное и суетливое старческое слабоумие. А вот взрослости нет как нет.
Времена меняются, а общество наше пребывает в вечном, хотя и не вполне блаженном детстве, каковое обстоятельство закреплено даже на уровне повседневного языка, где социальные связи выстраиваются в терминах и категориях кровного родства. Отсюда все эти родины-матери и вожди-отцы. Отсюда все эти мамаши, папаши, сынки и дочки. Отсюда вечная игра в дочки-матери.
Эх, птица-тройка! Кем, скажи, ты хочешь стать, когда вырастешь наконец? Да и вырастешь ли? Станешь ли взрослой? А?
Лев Рубинштейн
0 коммент.:
Отправить комментарий