суббота, 2 января 2010 г.

Аллилуйя, Аллилуйя

Звонят в среднем раза четыре в день и разными девичьими голосами спрашивают про "итоги уходящего года". Проводим, говорят, опрос. Что, спрашивают, особенно запомнилось. Чего, спрашивают, ждете в следующем году. На что надеетесь? Чего опасаетесь?

Ох, не знаю. То есть знаю, к сожалению. Именно в этом году мне больше всего запомнилась бесконечная как никогда череда смертей. Умом понимаю, что такое бывает в общем-то каждый год. Понимаю, что старые раны рубцуются и напоминают о себе лишь при резкой смене погоды, а свежие - саднят с утра до вечера, а потому кажется, что такой боли ты не испытывал никогда.

Все это так, но никогда прежде тишина, образовавшаяся после этого массового исхода, не казалась столь звенящей. И искусство некролога никогда прежде не становилось "из всех искусств для нас важнейшим" до такой наглядной очевидности, как именно в этом году.

В том ли дело, что среди ушедших в прошедшем году оказалось такое количество лично знакомых - просто знакомых, близко знакомых, приятелей, друзей? В том ли дело, что никогда прежде ты с такой отчетливостью не различал в "листе ожидания" и свое собственное имя?

Не знаю. Но равномерный шелест подошв всех тех, кто поочередно, как в "Прощальной симфонии" Гайдна, покинул сцену, показался мне самым оглушительным звуком за все эти 365 дней.

А что еще запомнилось? Еще запомнилось, что август в этом году пришелся на декабрь. Именно он принял на себя всю концентрацию ставших, увы, привычными фирменных "августовских" кошмаров. Не является ли эта календарная аномалия непредусмотренным следствием президентских инициатив по урегулированию часовых поясов? Всякое ведь может быть, если учесть несомненные демиургические и провиденциальные способности российского президента.

Еще запомнился выдвинутый упомянутым выше субъектом современной истории бодрый лозунг "Россия, вперед!", в каковом лозунге не было бы ничего предосудительного, если бы он не был провозглашен в пугающей топографической пустоте, если бы в этом вопиющем концептуальном вакууме было бы хоть приблизительно понятно, где там у них зад, а где перед. Вот попробуйте предложить тем, кто с выпученными глазами повторяет вслед за верховным жрецом эту сладкую мантру, показать пальцем в нужном направлении, и вы увидите: все пальцы покажут в разные стороны.

Еще запомнились бесконечные истории о сорвавшихся с цепи дяденьках-милиционерах, все подвиги которых совокупно воплотились в конце года в зловещем образе бешеной собаки, перекусавшей на днях чуть не полсотни законопослушных граждан столицы. Этот пес, этот безымянный герой нашего времени и гений нашего места, стал в последние дни настоящим ньюсмейкером, занявшим свое достойное место в ряду прочих ньюсмейкеров подобного рода.

А чего я жду? Жду, что все, кого я люблю, останутся здесь, со мной. Жду, что мы все будем жить дальше, по возможности радуя друг друга и изо всех сил стараясь не испортить себе некролога.

Невесело как-то получается, понимаю. А поэтому расскажу-ка я напоследок о маленьком, вполне вроде бы ничтожном и даже отчасти непристойном, но удивительном в своей обаятельной непредсказуемости эпизоде, свидетелем которого я был буквально на днях.

Иду я по слякотной и темной улице в районе "Новослободской" и вижу, что навстречу мне движется группка из трех среднего возраста дам. Из контекста легко было предположить, что они возвращались с одной из многочисленных учрежденческих предновогодних вечеринок, с некоторых пор именуемых пластмассовым словом "корпоратив". Выглядели они как старорежимные бухгалтерши, такие типичные "татьяночки николавны" из позднесоветских кинокомедий. Они были под хорошим хмельком. Шубы на них были распахнуты, береты лихо сдвинуты на затылки, шарфы волочились по мокрой земле. Они шли, поддерживая друг друга и радостно смеясь над самими собой и над явно непривычным для них положением подвыпивших дам. Они были счастливы и раскованны. Они пошатывались в разные стороны, иногда задевая прохожих, которые, надо сказать, заражаясь их непреклонной позитивностью, ничуть не сердились, а лишь понимающе и ободряюще улыбались. И они пели, эти дивные тетки. Они пели песню, мне до той поры не известную, но радостную и животворную. Гимн любви и всесилию жизни. А припев там был такой: "Аллилуйя, аллилуйя! Не могу я жить без х..!"

Жизнь продолжается, друзья! И могучая тяга к ней, какие бы причудливые формы она ни принимала, поистине непреодолима. С Новым годом! Все будет хорошо.

Лев Рубинштейн

http://www.grani.ru/Culture/essay/rubinstein/m.172792.html#