— Кстати, о той девушке Кате из «Времени танцора». Я таких помню по девяностым и не понимаю: куда они все делись?
— Туда же, куда и девяностые. Это было время крайне интересное, я назвала бы его временем надежд. Не опасений, а именно надежд — хотя многое там было с отчетливо мрачным привкусом. Тогда действительно появился этот новый женский тип, в чем-то трагический, очень активный, с огромным и ранним опытом — будь то выживание в бизнесе, бегство из горячей точки или участие в боевых действиях, как у Кати. Потом все трансформировалось в гламур и довольно быстро измельчало. Словно все заглянули в бездну, поняли, чем все может кончиться, и затормозились.
— Мне кажется, это верно применительно ко всему ХХ веку. Увидели, чем может кончиться настоящая жизнь, и решили: лучше быть планктоном.
— Да, двадцать первый оказался — по крайней мере пока — веком отката, не в финансовом, конечно, смысле, а таким откатом назад, как после выстрела. Двадцатый попробовал сверхчеловечность и отказался. Девяностые вообще были временем героев, пусть и антигероев в том числе. Сегодня все — не только у нас, но в мире — живут с каким-то страхом развития, со страхом масштаба, сказала бы я.
Полностью тут
— Туда же, куда и девяностые. Это было время крайне интересное, я назвала бы его временем надежд. Не опасений, а именно надежд — хотя многое там было с отчетливо мрачным привкусом. Тогда действительно появился этот новый женский тип, в чем-то трагический, очень активный, с огромным и ранним опытом — будь то выживание в бизнесе, бегство из горячей точки или участие в боевых действиях, как у Кати. Потом все трансформировалось в гламур и довольно быстро измельчало. Словно все заглянули в бездну, поняли, чем все может кончиться, и затормозились.
— Мне кажется, это верно применительно ко всему ХХ веку. Увидели, чем может кончиться настоящая жизнь, и решили: лучше быть планктоном.
— Да, двадцать первый оказался — по крайней мере пока — веком отката, не в финансовом, конечно, смысле, а таким откатом назад, как после выстрела. Двадцатый попробовал сверхчеловечность и отказался. Девяностые вообще были временем героев, пусть и антигероев в том числе. Сегодня все — не только у нас, но в мире — живут с каким-то страхом развития, со страхом масштаба, сказала бы я.
Полностью тут
0 коммент.:
Отправить комментарий