Крупным планом Игра и жизнь Сергея Шустикова

Не знаю другого такого футболиста, о котором в последние годы в болельщицкой среде ходило бы так много слухов и сплетен. Больше даже сплетен, до которых, увы, так падки бывают некоторые, с позволения сказать, «любители» футбола. Наши разговоры с Сергеем Шустиковым бывали и мимолетными – что называется, на бегу, – и долгими, обстоятельными. Но ни те, ни другие не были пустыми, никчемными, ибо даже одна фраза, сказанная как бы мимоходом, невзначай, как нечаянно выскользнувшая из рук чашка, западала в сердце осколочным эхом, подчас трогающим до глубины души.

Он все время улыбался

В футболе, как и в самой жизни, многое бывает делом случая. Моему знакомству с Шустиковым я обязан именно ему.

Как-то в один из летних дней 1986 года тогдашний журналист еженедельника «Футбол-Хоккей» Валерий Березовский, встретив меня в коридоре редакции, неожиданно спросил:

– Ты давненько не бывал на дубле «Торпедо»?

– Давненько, – в тон ему, правда, несколько рассеянно ответил я.

– А ты сходи, не пожалеешь. И обрати внимание на шестого номера автозаводцев.

– А кто это?

– Сергей Шустиков – сын Виктора Михайловича Шустикова.

– И что, так же талантлив?

– Ты сначала сходи, посмотри, а потом поговорим.

Заинтригованный такой недоговоренностью, я отправился на ближайший матч дублеров «Торпедо». Сейчас уже не вспомню, кто был соперником москвичей и как закончился матч. Да, впрочем, это и неважно. Важно другое – в той встрече я увидел Игрока. Талант. Несомненный талант. Каждый определяет его по-своему. Для одного главное – прямая осанка и высоко поднятая голова, для другого – широко расставленные локти и мощный, разгоняющий ветер бег, для третьего – мелькание подошв бутс, не оставляющих и следа примятости на зеленой траве… Эти свои, особые приметы важны и дороги любому настоящему болельщику.

Не скрою, белокурый шестой номер торпедовцев – высокий, стройный, временами устраивавший на поле настоящий спектакль, игру с соперником в кошки-мышки (ну-ка, отними мячик), – сразу произвел на меня впечатление. Но больше всего поразило то, что этот 16-летний мальчишка как вышел на поле с улыбкой, так и провел с ней весь матч. Лишь по окончании встречи ее пересекла, словно перечеркнула, едва заметная досада: «Ах, как жаль, что игра так быстро завершилась».

Так я с ним и познакомился – пока заочно, ибо в тот день, продравшись сквозь толпу, окружившую «Маракану» (так прозвали болельщики поле рядом со стадионом «Торпедо», на котором обычно играет дубль), я не решился подойти к нему. Не знаю, может быть, не хотел испортить свое впечатление, боясь разительного отличия между образом на поле и вне его? Такое ведь нередко бывает. Но дальнейшие события показали, что опасения мои были напрасны. Позже мы познакомились и стали встречаться все чаще и чаще.

Вся игра еще впереди

Та его улыбка долго не давала мне покоя. Пытаясь понять ее смысл, я как-то спросил об этом самого Шустикова. Он ответил прямо и искренне:

– Я выхожу и играю в свое удовольствие. И радуюсь тому, что вся игра еще впереди.

С трибун ему кричали: «Убийца!»

В том же 1986 году в жизни Шустикова произошло событие, едва не поставившее крест на его дальнейшей карьере. О том, что случилось тогда в Киеве, он до сих пор не может вспоминать без душевного озноба – рассказывая об этом даже несколько лет спустя, как бы поеживается, точно от пронизывающего осеннего ветра.

– Это был один из моих первых выездов в составе дубля в другой город. Помню, вышел на поле и, бросив взгляд на трибуны, даже чуть замедлил шаг: стадион был заполнен на две трети, народу – тьма. В общем, игра пошла – и не юношеская, а серьезная, взрослая. Вот тут-то случился тот страшный эпизод с Юраном. Сергей потом везде рассказывал, что я «подкатился» под него сзади. Но это не так. Он шел в атаку по краю, я бросился за ним, догнал и толкнул плечом в спину. Юран неудачно воткнулся ногой в газон и всем весом своего тела развернул себе голень. Конечно, упал – и закричал. Я наклонился над ним и спросил: «Чего кричишь-то?» А он вместо ответа (какой уж тут ответ, когда боль адская) приподнял чуть-чуть ногу, и я увидел, как его голеностоп, подобно надломленной ветке, повис почти под прямым углом. Ступня как бы вывернулась наизнанку – там, где должны быть пальцы, у него была пятка, и наоборот. Когда я это увидел, мне сделалось просто дурно. Судья сразу показал мне красную карточку. Я, как в тумане, поплелся по беговой дорожке и, словно бы издалека, услышал скандирование трибун: «Убийца! Убийца! Убийца!» В общем, руки-ноги у меня затряслись – кое-как добрел до раздевалки. Вот тут-то, в душевой, у меня и случилось что-то вроде нервного срыва. Потом уже, после матча, к нам в раздевалку пришли почти все ребята из киевского дубля и принялись успокаивать меня: «Брось, Шуст, ты ни в чем не виноват. Это же чисто игровая ситуация. Всякое ведь бывает». А у меня слезы рекой текут и комок в горле стоит, не проходит.

После этого случая Шустиков долго не мог прийти в себя. И только огромная любовь к футболу и удачная операция, сделанная Юрану, позволили ему вновь обрести душевный покой. А в принципе ведь все тогда висело на волоске. И если бы он оборвался, наверное, не было бы сейчас этого разговора.

Первый учитель? Стрельцов!

Сегодня такое понятие, как дворовый футбол, практически исчезает. Причем исчезает вместе с дворами. А тогда, лет 15–20 назад, он еще существовал. И Шустиков вышел именно из него: был готов гонять мяч даже ночью – если бы на площадке имелись прожектора.

К тому времени, когда состоялся этот разговор, мы были знакомы уже несколько лет. Все это время я почему-то считал, что первым его тренером был Борис Бурлаков – тот самый, который ушел в мини-футбол и сейчас возглавляет команду «Минкас». И однажды я спросил Сергея, не знает ли он, почему его первый тренер ушел в мини-футбол.

– Первым у меня был Эдуард Анатольевич Стрельцов. Батек сначала к нему привел.

– Вот тебе и раз! А я и не знал. Как же это произошло?

– Да, в общем, обычный счастливый случай. Во дворе считалось, что я здорово играю, и мне все советовали: иди, мол, в футбольную школу. И батек не раз говорил: пойдем, я запишу тебя в «Торпедо». А я вообще-то в детстве был очень стеснительным, поэтому все время отнекивался, не соглашался. А однажды Стрельцов заболел – простудился – и, позвонив моему отцу, попросил потренировать ребят: «Жалко ведь – придут пацаны, а меня нет». И батек тогда, как сейчас помню, сказал мне: «Все, никаких отговорок, пошли со мной. Я сегодня провожу тренировку как раз с твоим возрастом». И потом, когда Стрельцов выздоровел, я стал играть в его команде.

– Каким он тебе запомнился?

– Он играл с моим отцом, был звездой футбола – не только нашего, но и мирового. Но я ни разу не увидел, не почувствовал этого. Он был очень простым и добрым человеком. И, наверное, лишь такие люди могут играть так, как играл он. Стрельцов никогда не злился на нас, ребятишек, хотя баловались мы, как и все дети в этом возрасте. Он, конечно, был личностью. Но тогда мы все мало что понимали. Сейчас бы вот с ним свидеться, поговорить, расспросить! А тогда… Тогда у меня было только одно чувство – чувство восхищения и гордости: меня тренирует сам Эдуард Стрельцов. Да, он играл с нами в футбол и учил прежде всего думать на поле.

Свой среди своих

После одного из проигранных «Торпедо» матчей Шустиков вышел из раздевалки одним из последних. Со своей массивной спортивной сумкой, переброшенной через плечо, разрумянившийся после игры и недавно принятого душа, какой-то задумчивый, но, как обычно, приветливый, готовый к шутке – хотя видно было, что на душе у него кошки скребут. Подошел, поздоровался, остановился в тени и, поставив сумку на землю между ног, тихо вздохнул и посмотрел куда-то вдаль.

– Обидно как-то проиграли, – осторожно начал я, дабы завязать разговор. Он молчал.

– Да и премиальные теперь не получите. Невелики они, знаю, но все же, – сделал я вторую попытку.

– Деньги? – точно наконец поняв, о чем это я, откликнулся он. – А что деньги?! Знаешь, в «Торпедо» можно 25 лет играть и ничего не заработать.

– Так почему же в таком случае ты не последуешь примеру Тишкова с Чугайновым и не уйдешь в другой клуб?

– Если я тебе отвечу, что «Торпедо» – мой второй дом, ведь все равно не отстанешь?

– Не отстану.

– Ну, как тебе объяснить это чувство? Вот когда диктор по стадиону объявляет составы и говорит: «Номер шестой. Сергей Шустиков – «Торпедо» (Москва)». Звучит?

– Звучит, – согласился я.

– А если, допустим, так: «Номер такой-то, Сергей Шустиков – «Спартак», «Динамо» или «Локомотив» (Москва)». Звучит?

– Вроде не очень.

– Вот и, по-моему, не очень. И я сейчас даже не могу себе представить, что должно произойти, дабы я оказался вне «Торпедо»? Наверное, это должно быть чем-то из ряда вон выходящим.

– А почему ты уговаривал остаться в команде Тишкова и Чугайнова? Только из дружеских чувств?

– Ну да, мы ведь еще со школы, с дубля вместе. Уговаривал? Что значит уговаривал? Ведь там, куда их звали, с финансами лучше – они уже получили столько, сколько здесь за 10 лет не заработали бы. Просто я считал, что в принципе мы могли бы еще поиграть в «Торпедо» вместе. Игорю я тогда так и сказал: «Чуг, может, поиграем еще?»

И тут он, вдруг быстро попрощавшись со мной, словно смутившись чего-то, подхватил сумку и пошел.

Сергей Шустиков и Юрий Тишков

Свято место…

Сергея на поле узнаешь сразу: и по выпущенной со спины футболке, и по едва проглядывающей сутуловатости, и по широкому шагу чуть согнутых в коленях длинных, стройных ног. Но главным образом по его манере игры. Все время ловишь себя на мысли о том, что он действует словно в чуть замедленной съемке – тягуче, с большими амплитудами разворотов, четкими подкатами, после которых мяч не улетает куда-нибудь, а остается у него в ногах. Ну и, конечно, по ярко выраженным диспетчерским задаткам. В наших с ним разговорах я не раз наводил его на эту тему, но он все время как-то отшучивался, не считая себя особо одаренным.

– Я просто делаю на поле то, что умею, – говорил он. – Вот и все.

– Вот и все – так просто?

– Ну, ладно, не сердись, – продолжил он. – Вот если бы я перешел в какой-нибудь зарубежный клуб и там бы мне показали, что такое мой талант, на что я в самом деле способен, тогда можно было бы о чем-то говорить. А пока я не очень-то уверен в своем даровании. Диспетчер? Да, это мое. Но больше всего я люблю знаешь что? – Он чуть ближе подвинулся ко мне, глаза его загорелись каким-то доселе не известным мне огоньком. – Завязать в центре атаку. Так вот – хоп-хоп (и он показал мне ногами одно из своих футбольных па) – обстучаться, вылезти из кучи игроков, между ног кому-нибудь мяч прокинуть. Вот что мне нравится. Или хорошую пасульку дашь, а потом после игры сидишь и вспоминаешь, что вот был такой момент в матче. Эстетическое наслаждение получаешь от этого.

В прошлом году, когда Сергей Петренко временно исполнял обязанности главного тренера «Торпедо», Шустиков в двух матчах, к удивлению многих, вдруг предстал в совершенно новой для себя роли – последнего защитника. Эксперимент показался смелым и не лишенным смысла. А обоснования самого Петренко, высказанные им тогда на страницах газет («Мне кажется, что Шустиков создан для этой роли»), совпали и с моими мыслями, правда, ни разу не произнесенными вслух, на людях. Потом, когда в команду вернулся Валентин Иванов, Шустиков вновь передвинулся вперед – на место опорного полузащитника.

Однако тайна определения амплуа игрока, являющаяся в футболе, на мой взгляд, одной из самых значительных, в отношении Шустикова таковой и осталась. Поэтому чуть позже я поинтересовался у него самого: а как он отнесся к той перемене?

– Не знаю, – неуверенно начал он. – Чтобы это понять, надо с полгодика провести на этой позиции, попривыкнуть. Хотя, в принципе, для меня нет проблем сыграть на любой из них: и либеро, и переднего, и крайнего защитника… Но самому мне лучше в центре. Еще и потому, что я с детства привык там играть. Кстати, могу сказать по секрету: «наелся» я в тех двух играх так, как в середине поля не «наедался» никогда.

– Что так?

– Понимаешь, задание-то мне Петренко дал такое: «Играешь в стиле Кумана – начинаешь все атаки». Ну, в стиле Кумана – так в стиле Кумана. – Шустиков хитро улыбнулся, глаза его загорелись лукавым огоньком. – Но Рональд-то как играет? Даст свою фирменную длинную передачу метров на 60–70 – и порядок, атака пошла. А у нас что получается? Ты же видел? Когда наступал соперник, я добросовестно страховал, перекрывая возможные направления атаки. Когда же мячом завладевали мы, партнеры откатывали его мне. А я, вместо того чтобы играть в стиле Кумана, вынужден был сам идти вперед, поскольку все только расступались, образовывая такой узенький коридорчик. Вот по нему-то, – тут он не выдержал и в голос рассмеялся, – я и вынужден был тащить мяч аж за центральный круг. И только там делал передачу первому открывшемуся одноклубнику. Вскоре мы мяч теряли, и мне приходилось без оглядки бежать на свое место. Вот так весь матч я и бегал вперед-назад. А под конец настолько уставал, что еле до раздевалки доползал. Впрочем, позиция эта, конечно, интересная. Нет, серьезно…

Пропавший миллион

У Валентина Иванова во время его трехлетнего отлучения от команды (после известного конфликта с игроками) одной из любимых присказок, относящихся непосредственно к Шустикову, была такая. «При мне, – говорил он, – за Шустикова миллион долларов предлагали. А когда я ушел, стали говорить: вы нам еще приплатите, чтобы мы его взяли». И ведь действительно предлагали – английские, немецкие, датские клубы. А в последний раз прямо на базу в Мячково приезжали представители испанского «Депортиво» – готовы были тут же увезти его с собой.

Иванов и Шустиков, Шустиков и Иванов. Тут не просто переплетение торпедовских фамилий. Для одного – Валентина Козьмича – это, как мне кажется, мостик в его прошлое, в славную молодость, когда он, совсем юный, играл с отцом Сергея. А когда, став главным, с тренерской скамейки кричал: «Шустиков, Шустиков», – думаю, невольно мысленно снова оказывался в той команде 1960-х. Но кто же такой Иванов для Сергея Шустикова?

– В принципе, – Сергей немного задумался, как бы что-то вспоминая или собираясь с мыслями, – сейчас я понял, что его роль в моей спортивной биографии и в самом деле велика. Он очень четко подвел меня к основному составу – ни раньше, ни позже, а именно вовремя. И не бросил меня, молодого, неопытного на поле, как в топку, где я мог бы запросто сгореть. Нет, он именно подвел меня, сделал все для того, чтобы я заиграл, почувствовал уверенность в своих силах. И как он сказал, так все и получилось в дальнейшем. Действительно, тренер одного из зарубежных клубов попросил еще приплатить ему, чтобы он меня взял к себе. Правда, в тот день, когда он меня просматривал, я и впрямь играл бездарно. Иванов – жесткий тренер, у него все держится на дисциплине. Но, может, мне это и нужно было – чтобы не распускался особо. В общем, думаю, Иванов сыграл большую роль не только в моем становлении как игрока, но и в жизни.

Синдром Эффенберга

Года два назад, после одного из домашних матчей, Шустиков был оштрафован клубом на приличную сумму. Поводом к сему послужил эпизод, случившийся в той игре. Сергей был заменен и шел в раздевалку. И вдруг неожиданно (по крайней мере, так показалось многим) остановившись, показал в сторону одной из трибун неприличный жест – нечто похожее на то, что продемонстрировал нам в свое время полузащитник сборной Германии Штефан Эффенберг. После окончания того матча Сергей долго ходил под трибунами и, казалось, кого-то высматривал. Когда же он наконец потерял надежду найти того, кого искал, и успокоился, я подошел к нему и заговорил:

– Послушай, это, конечно, не мое дело, но кого ты ищешь?

– А, это ты. Да вот, зрителя тут одного хотел найти.

– Того, которому ты показал поднятый средний палец?

– Ну, во-первых, я не так показал, а во-вторых… Я понимаю, что не прав, не надо было никому ничего показывать. Но рассуди сам. Эту группу людей я давно уже приметил. Располагаются они, как правило, на трибуне слева. И еще во время разминки начинают выкрикивать: «Поди, опохмелись» или «Подымайся сюда, стакан налью». Вот это-то меня больше всего и возмущает. Ведь не футбол они приходят смотреть, а сплетничать и оскорблять игроков. А сегодня, ты же видел, игра у меня не пошла. Бывает такое. Иду заменяться, а в душе зло разгорается – на себя, на то, что меняют. И вдруг мне в голову что-то попало. Посмотрел вокруг и увидел пробку от шампанского. И так мне стало обидно, что не выдержал и ответил вот таким жестом.

Я не раз замечал: вроде бы серьезно готовишься к матчу, режимишь, вес поддерживаешь. А через 15 минут после стартового свистка понимаешь, что не можешь играть – не выходит ничего, все из рук валится. Эти же горе-болельщики уверены, что у тебя всегда все должно получаться. А раз не получается, значит, думают они, накануне ты «поддал» как следует. Больше их фантазии ни на что не хватает. А может, у меня в личной жизни нелады? Может, мне жить в этот момент тошно? Этого они понять никак не могут. Или не желают. Ты-то как думаешь?

Тогда я ничего прямо не ответил – лишь пробормотал что-то вроде «Не расстраивайся, все образуется». А сейчас жалею. Жалею о том, что не поддержал его в тот момент душевной открытости. На прощанье же лишь шутливо, дабы разрядить обстановку, спросил его: «Так зачем ты этого зрителя-то искал? Морду, что ли, хотел набить?»

– Да нет, ты что. Просто в глаза ему хотел посмотреть.

И я бы тоже очень хотел посмотреть в глаза таким зрителям. Просто посмотреть, и все.

Вы кто? Боксеры?

После домашнего матча с «КамАЗом», в котором гости играли на редкость грубо, торпедовцы долго не выходили из раздевалки. А когда наконец появились, я спросил у Шустикова: «Что, раны зализывали?»

– А то, думаешь, нет. Слушай, не пойму я все-таки эту команду. Помнишь, в прошлом году мы с ними в Набережных Челнах играли?

– Это когда какие-то молодчики Валентину Козьмичу расправой угрожали?

– Вот-вот. Но это бы ладно. В том смысле, что те, как ты выразился, молодчики, похоже, своим прямым делом занимались. Но вот то, что на поле происходило, я до сих пор понять не могу. Соперники не столько за мячом бегали, сколько за нами, – шли не на мяч, а на игрока. Наконец, я не выдержал и спросил одного из них: «Ребята, вы чего делаете-то?» А он мне в ответ: «Молчи. А если еще будешь выступать, мы вам всем морды набьем». Я тогда опешил: «Пацаны, а вы кто – футболисты или боксеры? Если боксеры, то давайте, набейте нам морду, и мы закончим играть в футбол. Что ж мы здесь, спрашивается, мучаемся?»

– И что дальше?

– Ты знаешь, кажется, дошло. Не до всех, но дошло. Чуть-чуть помягче стали играть, но все равно грубовато.

Отец и сын

Отец Сергея Шустикова – Виктор Михайлович – личность в нашем футболе известная. Заслуженный мастер спорта, двукратный чемпион СССР, выступавший в «Торпедо» более 10 лет и проведший 427 матчей, неоднократно привлекался в сборную СССР. Шустиков-старший, я в этом твердо убежден, был и остается совестью торпедовской команды, ее нравственным обликом.

Поэтому в наших с Сергеем разговорах я не раз спрашивал его об отце. И он рассказывал – всегда охотно, ибо (это чувствовалось в каждом слове) бесконечно уважает и ценит его.

– Батек у меня красавец, – так начинал каждый свой рассказ Шустиков-младший. – Он все мои матчи смотрел, начиная с детских еще. Даже когда я во дворе играл. И потом, когда вместе возвращались домой, так тихо, ненавязчиво вдруг говорил: «А знаешь, Серега, вот в том эпизоде, помнишь, у углового флажка, надо было не так сыграть, а вот эдак». Потом, обдумывая те подсказки, я неизменно убеждался в его правоте.

– А о своей команде 1960-х он часто рассказывал?

– Редко. Он вообще не любит рассказывать – скромный он у меня, батек. Или вот иногда смотрим с ним вместе футбол по телику – еврокубки, к примеру. Он сидит-сидит, потом вдруг говорит: «Э-эх, защитник-то как сыграл. Разве так играют? Вот мы раньше…» – «Как?» – спрашиваю. «Ну как, как, – отвечает. – Нормально играли. Здорово играли». И все, опять замолчит. Вот и понимай, как они здорово играли.

– А по футболу он скучает?

– Не то слово. Он и дома-то из-за этого редко бывает – все за ветеранов выступает. Похоже, наиграться никак не может. Еще ему часто звонят и просят кому-нибудь что-нибудь вручить. Он никогда не отказывается. Вот такой у меня батек. Красавец.

Сергей, Наташа и Виктория

Мало кто знает, что Шустиков всюду возит с собой – вроде талисмана – обыкновенную косметичку, где хранит разные железки и проволочки, которые врачи в разное время вынимали из его ног и отдавали ему. Но одну проволочку – из плюсневой кости (это на ноге возле мизинца) – так и не вынули. Вставили ее, чтобы держала «место перелома». Но из-за больших нагрузок (Сергей-то продолжал играть) она сломалась, и достать ее не было уже никакой возможности. Поэтому перед дождем или похолоданием у него до сих пор ноет костная мозоль – чуть-чуть подергивает.

Многое из того, что происходит сейчас в жизни, он не принимает. Не принимает прежде всего потребительское отношение к ней – тот факт, что многие люди бросились добывать деньги, не брезгуя при этом никакими средствами.

Он души не чает в своей второй жене Наташе и часами может рассказывать о ней. А главными ее качествами считает тактичность («она может сказать что-то по делу и даже строго, но только когда мы вдвоем») и умение терпеть («она никогда не ноет, даже когда ей очень тяжело и она очень устала – все равно все делает, все в доме на ее плечах»). Родилась у них и дочка – Виктория.

Шустиков до сих пор дружит с ребятами, с которыми во дворе играл в футбол. И до сих пор спешит к ним по первому зову и гоняет мяч, как и раньше, дотемна.

Однажды я попросил его ответить на вопросы анкеты нашего еженедельника. Не буду приводить их полностью, скажу лишь об одном. На вопрос о любимой актрисе я, честно говоря, ожидал услышать трафаретное, не раз уже слышанное от других: Джулия Робертс, Ким Бейсинджер и тому подобное. И вдруг он тихо произнес: «Вообще-то мне очень нравится Фаина Георгиевна Раневская». После этого ответа я, признаться, на минуту потерял дар речи – настолько это было неожиданно…

Финал еще не сыгран

Мне кажется – нет, я даже уверен, – что для большинства болельщиков тот Шустиков, который предстал перед ними в этих историях, оказался неизвестен. Они знают лишь того, о котором говорили, что он, мол, не пьет только из маленькой посуды, тот, которого за нарушение режима отчислили из сборной, тот, который, похоже, погубил, растратил впустую свой талант.

Я не буду выгораживать его, хотя, на мой взгляд, любой талант если в чем и нуждается, то исключительно в защите от сплетен и нападок бездарностей. Во всем остальном он сумеет постоять за себя сам: если и не сейчас, то со временем – обязательно.

Хочу сказать лишь вот о чем. Да, он пил – но не больше, чем все остальные. Да и пил-то в основном для настроения. А в разные истории попадал потому, что открыт для всех. Не верите? Тогда подойдите к нему после матча – и он никому не откажет в беседе. С августа же прошлого года он капли в рот не берет. И жизнь его, и игра изменились.

Но не поздно ли он спохватился – ведь 25 лет уже? И в чем особенность судьбы торпедовских футболистов? Пожалуй, в том, что они сами или часто с чьей-то помощью дотла сжигали свою игровую карьеру и бесцельно развеивали пепел по ветру – сами порой не понимая, зачем и для чего.

И все-таки я верю, точнее, мне хочется верить, что прав окажется Виктор Шустиков, сказавший как-то, когда многие уже махнули на его сына рукой: «Сережа все переборет и еще покажет себя».

Однажды, в период самого расцвета его игровой карьеры, я спросил Сергея, почему, обладая хорошо поставленным ударом и прекрасным видением поля, он так мало забивает. «Эх, – со свойственной ему иронией ответил он, – ну почему люди так однобоко смотрят на футбол? Для меня в нем важно другое. Мне интересно завязать атаку. Или такую пасульку партнеру выдать, чтобы прямо в ножку ему мяч вложить, чтобы ему даже обрабатывать его не пришлось. Потом, после матча, вспоминаю его и, если сделал нечто подобное, понимаю: не зря выходил на поле. Значит, получилась игра, одарил тебя футбол в ней чем-то своим, сокровенным. Так, наверное, и у вас в журналистике. Можно ведь над материалом пару недель трудиться, а можно и за один день сварганить, правда? Прочитав второй, люди на следующий день его забудут, а о первом станут вспоминать еще долго. Так и в футболе: всегда есть место творчеству и ремесленничеству – независимо от того, мяч ты забиваешь или пас своему партнеру отдаешь. Так ведь?»

Вспомнил я тот разговор, когда ждал Шустикова на Автозаводской у бывшего магазина «Клен», где рабочие ЗИЛа, возвращаясь после смены, бывало, пропускали стаканчик-другой, дабы расслабиться. «Привет, – кто-то хлопнул меня по плечу, – не узнал?» Я обернулся. Передо мной в легком светло-синем джинсовом костюме стоял Сергей. «Слушай, а я все на дорогу смотрю – думал, ты на машине лихачом подъедешь, а ты пешочком, на метро. Неужели крутые джипы не уважаешь?» – «Да нет, к машинам я нормально отношусь. Только теперь по Москве ездить себе дороже – то ты кого-нибудь заденешь, то тебе кто-то в бок въедет. Ну его к лешему – я лучше своим ходом. Так-то оно надежнее. Ну, веди в свою обитель». И мы отправились в редакцию.

– Заметил, что из всех тех, с кем когда-то начинал путь в большой футбол, ты завершил игровую карьеру последним. Почему, как думаешь?

– Не знаю, наверное, футбольный бог был милостив ко мне. Мог бы и еще поиграть, да устал. Не от футбола, нет – от него я никогда не уставал. А вот от нашего быта… Знаешь, постоянное сидение на базах, накачки перед матчами – все это на меня очень давило.

– Тем не менее ты отыграл 18 лет.

– Нормалек, да? Страшно подумать даже.

– Неужели не наигрался?

– Представь себе. Я вот сегодня с дублерами полтора часа оттренировался. Завелся, как всегда, пару финтов заложил – пацаны аж глаза вылупили. После подходят ко мне и говорят: «Слушай, Серый, покажи, как ты это сделал?» Меня, кстати, радует, что они относятся ко мне как к равному. Я и сам прошу их: не называйте меня Сергеем Викторовичем – зовите Шустом или Серым.

– Выходит, каким ты был в дворовом футболе, таким и остался?

– Скажу тебе начистоту: мне всегда было все равно, во двор я выхожу или на большое поле против киевского «Динамо». И там, и здесь отдавался игре полностью. А дворовый футбол – это, конечно, основа всего. Я играл целый день: сразу после школы – с маленькими ребятишками, потом с теми, кто чуть постарше, а к вечеру, когда здоровые мужики подтягивались, с ними. Приходил домой затемно. И не уставал, и нравилось. Даже когда стал заниматься в торпедовской школе, после тренировок все равно приходил во двор погонять мяч. Понимаешь, это на самом деле моя жизнь. Я люблю играть в футбол. Просто люблю. По-настоящему. Когда неделю не тренируешься, начинаешь скучать, хочется взять мячик, что-то сделать, пробить…

– Вместе с тобой из дубля в основной состав «Торпедо» пришли Чугайнов, Тишков, Чельцов, Ульянов… Но почему-то ничего стоящего вы так и не выиграли.

– Наверное, потому, что вместе-то мы играли всего сезона два. А потом все разбежались кто куда. Жаль… Дольше всего я играл с Тишей и Чугом – и понимали мы друг друга даже не могу описать как. Я по взгляду определял, что будут делать Юрка или Игорь. С Тишей даже вымерять ничего не приходилось. Бывало, бросишь «черпачка» за спину защитникам и знаешь, что Юрок наберет скоростенки, срежет угол, войдет в штрафную и либо сам пробьет, либо подачу сделает. С Чугом – то же самое. Я делал ускорение вперед, потом отскакивал, он мне – передачку, а сам ускорялся. Я ему – ответную… И все! Мы центр поля за пять секунд проходили. Потом, учти, в то время за «Торпедо» еще играли такие мастера, как Ширинбеков, Полукаров, Агашков, Коля Савичев. А Валерка Сарычев – в воротах. «Свои» он брал в обязательном порядке, да еще в двух-трех случаях выручал. А Олег Ширинбеков? Он тогда играл опорного, а я перед ним располагался. Бывало, пропустишь мячик за себя и слышишь: «Бум, бум». После чего мяч обратно ко мне выкатывался – это он там все перегрызал. Жаль, мало мы все вместе поиграли. Но пару сезонов здорово соперников валтузили – в том числе и в еврокубках.

– Валентин Иванов как-то сказал о тебе: мол, кому много дано, с того много и спрашивается. Как считаешь, ты себя полностью реализовал как игрок?

– Может быть, и не полностью. Мог бы достичь и гораздо большего, но… Поиграл в чемпионатах СССР, России, Испании – и везде, заметь, в высших дивизионах. Конечно, хотелось бы стать чемпионом СССР или Испании. Не получилось, что уж тут поделаешь. Но я на судьбу не жалуюсь. У меня прекрасная жена Наташа, трое детей (сын Сергей и две дочки – Вика и Настя. – Авт.). Да и в футболе я остался – пусть и не в качестве игрока, а помощником тренера дубля, но все же. Что еще надо человеку для счастья? Такому, как я, – больше ничего.

– А почему не сложились твои отношения со сборной, за которую ты провел всего несколько матчей?

– Знать, не судьба. А вообще я такой человек… Как бы объяснить? Вот почему я в «Торпедо» играл практически постоянно? Потому, что это моя команда, мой коллектив, и чувствовал я себя там как дома. Выходил на поле и делал, что хотел. В другом клубе я бы себя так не ощущал. Для того чтобы нормально раскрыться, мне нужно вжиться в коллектив. Поэтому, скажем, в олимпийской сборной, в которой я играл под руководством Бориса Игнатьева, мне было вольготно и комфортно. Хорошая тогда у нас была команда, мы были как единое целое. А какие ребята там собирались! Ты только вслушайся: Щербаков, Онопко, Кирьяков, Радченко, Тишков, Беженар, Никифоров…

– Расскажи о торпедовских традициях. Ты же потомственный автозаводец, сын самого Виктора Шустикова…

– Для меня это – характер. У нас был самый лучший коллектив. Не помню ни одного случая, чтобы кто-то кому-то позавидовал, например. В игре бывало очень тяжело, иногда казалось, что все, лучше уползти с поля. Но в таких ситуациях я всегда знал: каждый отдаст последние силы, чтобы помочь другому. То есть наша команда состояла из настоящих мужиков, которые очень хотели играть в футбол. Мы всегда уважали старших, а они уважали нас. Бывало, играем мы, молодые, в бильярд. Заходит ветеран, мы кладем кии и молча уходим. А сегодня я очередь занимаю, чтобы сыграть партию.

– А вообще отношения между футболистами и игроков с руководством сильно изменились с того времени, когда ты начинал карьеру?

– Конечно. Когда меня только взяли в команду мастеров, помню, подписал чистый лист контракта и побежал на поле доказывать, что я что-то умею. Я ведь чего хотел: попасть в команду и играть в футбол. А о том, что за это мне еще и деньги будут платить, даже и не думал. Это потом, с возрастом, пришло осознание важности суммы. А сейчас молодые говорят: мы хотим то-то и то-то. Я не против высоких гонораров, но их надо оправдывать, отрабатывать. Но когда вижу, что человек вписывает в контракт столько, сколько хочет, а потом ни черта не играет… Для меня это неприемлемо. Я понимаю так: каждый футболист – даже выходя на тренировку – должен всякий раз доказывать, что он сильнее конкурента. А если ты не будешь этого делать – значит, ты не игрок. Или вот часто можно услышать: «Такому-то сопернику можно и проиграть». Чушь собачья. Да нельзя уступать – никому и нигде, даже во дворе. Если ты хочешь когда-нибудь выиграть что-то большое, надо стремиться побеждать всегда и везде, даже в малом. Не поверишь, но у меня создается впечатление, что нынешнее поколение вообще устало от футбола. Меня это бесит.

– Испанский период в карьере научил тебя чему-нибудь?

– Пожалуй, нет. Тут другое. Во-первых, там к футболу относятся намного серьезнее, чем у нас. А во-вторых, в Испании я почувствовал себя человеком, понял, что у меня тоже есть права, а не только обязанности. И что не надо зацикливаться на одном лишь футболе. Да, это моя самая любимая игра, но помимо нее есть еще семья, дети – в общем, личная жизнь. И я не робот какой-то, чтобы сидеть по два-три дня на базе.

– То есть почувствовал себя личностью?

– Ну, если ты выходишь на поле, то уже должен быть личностью. Потому что иначе никогда не станешь настоящим футболистом. Так и в жизни: живи полнокровно, отдыхай, ходи с семьей в театр, в кино. А футбол – это прежде всего игра. И в нее надо играть. Именно играть, а не работать. Почему у нас сейчас нет зрелищного футбола? Потому что подавляющее большинство людей на поле работают. Да, я понимаю, это их профессия. То есть работа. Но ведь зрители приходят смотреть на футбол, а не на нудную, будничную работу. Тот же подкат, например, можно сделать грязно, а можно так, что весь стадион будет аплодировать. Можно ударить коряво, а можно так, что все зрители разом ахнут. Да и в профессии своей надо быть асом. Помню, когда Сергей Алейников только возглавил «Торпедо-Металлург», на одной из первых тренировок он попросил футболистов сделать плассирующий пас – когда мяч летит в метре над газоном – своему партнеру на 60 метров. И когда практически никто не смог это выполнить, он подошел ко мне и в полной растерянности спросил: «Слушай, а как же они в таком случае в футбол-то играют?» На что я ответил: «Готовьтесь, вот так у нас и играют».

– А ты сам-то сделал такую передачу?

– Спрашиваешь! Разбуди хоть ночью – с закрытыми глазами исполню. Конечно, не спорю, это задание было непростым. Но беда-то вся в том, что у большинства нынешних футболистов нет школы. Что еще меня бесит в некоторых молодых людях, так это их отношение к черновой работе. Вот сейчас я – второй тренер дубля. Но именно тренер, а не нянька. Чисто по-футбольному я могу подсказать, показать, объяснить. Но, например, бегать куда-то, подсматривать, вынюхивать – это не для меня, и я никогда не буду этим заниматься. Для меня ведь что главное? Чтобы они пришли на тренировку и полтора часа нормально отработали. А чем они за пределами поля будут заниматься – их личное дело. Если у человека есть голова на плечах, он станет футболистом, а нет – так ни во что стоящее и не вырастет.

– Большую часть своей карьеры ты выступал на позиции опорного полузащитника. В чем, на твой взгляд, главный смысл его игры?

– Думаю, опорник должен быть своего рода дирижером: где-то попридержать мяч, где-то убыстрить темп. Он как бы соединяет все линии команды. Слаженный переход от обороны к атаке и обратно полностью зависит от него. В общем, это мозг команды. Но и тут есть маленький нюансик. Опорные полузащитники бывают разные: одни четко выполняют свои функции от и до – как тренер сказал. А другие, помимо этого, еще и импровизируют, постоянно выдумывают что-то интересное, заковыристое. Мой идеал опорника – именно второй.

– А каким, на твой взгляд, должен быть современный тренер? Какими качествами обладать?

– Отвечу на примере своей работы в дубле. Думаю, ребята на меня не обидятся, если скажу, что их стремление к тому, чтобы в России все было, как в Европе, не всегда подкрепляется соответствующим мышлением, остающимся у некоторых из них весьма совковым. Я не понимаю, почему у нас во все времена футболистам надо «пихать»? Накричишь – они понимают, нет – на шею садятся. В нашем дубле сейчас есть человек пять, которые, уверен, будут выполнять все тренерские задания, и их можно абсолютно не контролировать. А остальных, увы… И это касается большинства молодых футболистов всех команд. Не знаю, как и чем это объяснить, но очень хотел бы достучаться до них. Ведь, в конце концов, это надо не мне, а им. Всегда считал, что если хочу играть в футбол, то мне тренер по большому счету не нужен: я и сам буду стараться делать все для того, чтобы вырасти в большого мастера. Да, таланты в нашей стране есть, но с ними происходит странная вещь – они и через пять лет, и через десять все еще подают надежды. А в 30, глядишь, уже заканчивают и уходят из футбола, так и оставив после себя одни надежды. Так что, думаю, не видать нашему футболу по-настоящему больших побед до тех пор, пока что-то не изменится в головах.

– То, старое «Торпедо» распалось на твоих глазах. Какие чувства испытывал, когда в другие клубы уходили твои партнеры, друзья?

– А что можно ощутить, когда рушится твой родной дом? Но хочу вот что сказать: я горд и счастлив, что играл в команде, которой сейчас уже нет. В той, в которой выступали Стрельцов, Иванов, Воронин, мой батяня и так далее. Так и напиши: горд и счастлив.

Я так и написал. А когда мы вышли из редакции, на прощание спросил: «Твои великие предшественники Стрельцов и Иванов любили повторять, что футбол прост – отдал пас партнеру, открылся, получил ответную передачу, вновь отдал пас… Ты согласен с этим?» Он поднял две руки и ответил: «Полностью. Отдай пас партнеру – в этом суть футбола». А потом, чуть подумав, добавил: «И знаешь, в чем еще? Игре надо отдавать себя всего, вкладывать всю свою душу и не требовать взамен ничего. И если ты был перед ней честен, она сама вознаградит тебя сторицей».

«Ну, бывай», – сощурившись от солнца, Шустиков легко забросил на плечо огромную спортивную сумку и зашагал в сторону метро. Я же, глядя ему вслед, подумал: а что будет с футболом, если из него навсегда уйдут такие вот романтики? Ответа не нашел. Вспомнил лишь, как однажды спросил у Виктора Шустикова о том, что он думает о своем сыне, и в ответ услышал: «Сережка намного одареннее меня. Иногда на поле такое сотворит, что не понимаешь: откуда это у него? У меня и сотой доли того не было». Тот, кто разбирается в футболе, поймет – и откуда, и, главное, от кого. Как сказал в сердцах один болельщик, сидевший рядом со мной на очередном матче уже «осиротевшего» «Торпедо»: «Одного Шустикова на поле надо оставить. Видно ведь, что человек знает, как играть в футбол, и умеет это делать. Одно удовольствие за ним наблюдать».

взял тут