«Американец сказал мне: «Хороший матч, солдат». Как пережить войну в Чечне и выиграть олимпийскую медаль

Летом 2002-го, во время службы в Чечне, Вадим Селюкин получил ранение, которое могло оборвать его жизнь. 12 лет спустя он отправился на Паралимпиаду в Сочи и помог сборной России по следж-хоккею взять серебряную медаль.

Виталий Суворов дозвонился до Селюкина и услышал несколько мощных историй о том, сколько всего может вытерпеть человек.

– Паралимпийские игры закончились больше недели назад. Чем вы сейчас занимаетесь?

– Пока у нас небольшой отпуск, а 31 марта садимся на сборы со своими клубами. 20 апреля уже начинается чемпионат России. Чемпионат у нас очень сильный, такой борьбы нет, наверное, ни в одной стране. У нас есть четыре топовых команды, из игроков которых можно вторую сборную России составить, и она даже у первой будет выигрывать периодически.

– Как все начиналось?

– Первый чемпионат был проведен в Подольске в 2009 году, в нем принимали участие четыре команды. Две из них – «Удмуртия» и «Феникс» из Московской области – начали развивать следж-хоккей раньше, поэтому борьба за золото сначала была между ними. Я представляю «Феникс», мы тот чемпионат и выиграли – обыграли «Удмуртию» 4:2. До этого мы несколько месяцев катались на сборы. 

– Где у вас были сборы?

– Ездили в Канаду, в Америку. В Лондоне – это в провинции Онтарио – тогда был масштабный турнир, больше тридцати команд принимали участие. Нас тогда разделили на две части – играли в том числе с «Монреаль Канадиенс». У них же клубы по следж-хоккею в системе НХЛ находятся. Хотя клубный уровень не слишком высокий – обе наши команды смогли дойти до финала.

– В какой стране следж-хоккей развит лучше всего?

– Как раз в Америке и Канаде. Американцы брали золото в 2002-м в Солт-Лейк-Сити и в 2010-м в Ванкувере, канадцы – в 2006-м в Турине. У них богатейший опыт. В той же провинции Онтарио – больше сорока команд. 

– Когда вы впервые узнали о том, что существует такой вид спорта?

– В 2006-м – увидел в обзорах Олимпиады в Турине. На вид меня это впечатлило. Я же сам инвалид, в 2002 получил травму на военной службе в Чечне, к 2006-му уже реабилитировался, занимался плаванием. Но я тогда, наверное, посчитал, что раз у нас следж-хоккея нет, то и не будет никогда. А потом нас собрал Дмитрий Иванович Котырев, директор Центра Паралимпийских видов спорта Московской области, и сказал, что для Паралимпиады в Сочи организуется такой вид спорта – а Московская область будет первопроходцем. Предложил поехать на сборы в сентябре 2009-го и подумать, сможем ли продержаться в таком режиме до 2014 года. 

Я слушал и думал: 2014 год! Представьте, вам сейчас говорят: итак, начинаем подготовку к 2019 году. Это же вообще хрен знает когда! Цифра в тумане! Но очень многие заразились этим делом: из тех парней, кто поехал на первый сбор, почти все остались – зацепило. Причем сани привезли только к концу сбора – что-то там на таможне тормозилось. Так что занимались физухой в тренажерке, а тактикой – в баскетбольном зале с мячом. Когда сани привезли, все обрадовались: во! сейчас поедем! И как давай падать. Никто ехать не может, все падают. Смотрим на YouTube видео, а там ребята просто летают на этих санях. Как это? Это реально вообще? Поверьте, держаться в санях – невообразимо сложно. Малейшее движение в сторону – хлоп, упал. Разгоняешься – хлоп, упал. Сейчас, если посмотреть наши первые тренировки, будет смешно. 

И хочется поблагодарить клубных тренеров: в первую очередь, подготовили нас они. Все наши недостатки исправляли именно в клубах. Правда, если тактику они нам давали хоккейную, то показать, как надо технически выполнить прием, не один тренер, конечно, не мог – все смотрели в интернете. Как отталкиваться, как разворачиваться, как останавливаться. 

И потом к нам приехал президент федерации Селезнев Лев Николаевич. Мы ему сказали: «Лев Николаевич, было бы неплохо, если бы к нам приехал мастер». И предложили двух людей: Рольфа Эйнара Педерсена – норвежца, который официально признавался лучшим в мире, или Сильвестра Флиса, который стал чемпионом в 2002-м в Солт-Лейк-Сити в составе американской сборной. И к нам прилетел Флис. У нас такой подъем пошел! Тренер нам до сих говорит на тренировках: «Итак, а сейчас у нас Разминка Флиса!» И мы начинаем: спиной вперед ездить, еще что-то. Он такие вещи нам показывал! Следж-хоккей ведь чем еще от хоккея кардинально отличается: в хоккее защитники встречают нападающего лицом. А у нас защитникам очень тяжело – когда ты встречаешь нападающего, ты не видишь его. Он за спиной, и ты не представляешь, что он там делает. Чтобы разбираться с такими ситуациями, нужна многолетняя практика. Флис нам все это показывал. Он, кстати, единственный следж-хоккеист, у которого есть карточка в НХЛ. Очень уважаемый человек в нашем мире, сейчас ему уже под 45 лет.

Ну и сами мы ездили за рубеж очень много. В конце 2009-го был небольшой сбор в Эстонии. Эстония на тот момент была где-то в десятке сильнейших команд мира, мы с ними сыграли четыре игры: они нам забили около 60 шайб в общей сложности, мы не забили ни одной. Мы еще не знали, как убирать шайбу от соперника, не знали кучу нюансов. В хоккее ты все-таки ногами ведешь, а руками уже что-то делаешь с шайбой. А тут всегда приходится грести руками.

– Следж-хоккей ведь довольно жесткий спорт?

– Да, и я, кстати, слышал такое мнение: мол, как же так, ребята – инвалиды, и еще бьют так себя, не жалеют. А я хочу сказать, что эти ребята – подготовленные спортсмены, мужики, мускулистые парни. Тут нет инвалидов, это полноценные люди. Хотелось бы, чтобы этот вид спорта воспринимали именно так. Я вот как-то глядел матч по телевизору – вроде не так быстро все выглядит. А как увеличат картинку – вжих, вжих, все на максимально возможных скоростях!

– Травмы у вас бывали?

– Да постоянно что-то болит. На чемпионате мира я катался на одной руке – левая была отсушена. Ногу ломали на тренировке, кусок от кости. Полтора месяца пролежал в госпитале. Кстати, хочу сказать спасибо 6-му госпиталю и начальнику травматологического отделения Паправке Сергею Николаевичу. Все вояки прошли через него.

– Вы сами в детстве какой спорт любили?

– Да у меня особо и не было возможности смотреть спорт. Я детство провел в Кировской области, в селе Верхотулье, и мы там бегали на лыжах. Это был основной спорт в селе.

– Что сказала ваша жена, когда вы объявили: буду играть в следж-хоккей?

– Я тогда приехал с той самой встречи с Дмитрием Котыревым и сказал: «Так и так, Ириш, буду очень часто находиться на сборах, ездить за границу. В месяц буду проводить дома 5-7 дней». Она меня поддержала. Знаете, в этой жизни никто тебе на блюдечке с голубой каемочкой ничего не принесет. Надо приложить усилия. А тут нам еще дали такой шанс. Помогать человеку можно до бесконечности, но надо дать ему удочку, чтобы он сам мог ловить рыбу. Инвалид или не инвалид – неважно, любой человек может реализоваться, стать врачем, кем угодно. У нас умеют красиво говорить, но хочется, чтобы люди действительно не разделяли инвалидов и неинвалидов. Чтобы это было не только на словах.

***

– Кто самый крутой следж-хоккеист мире #прямосейчас?

– Канадец Грег Уэстлейк, его объявили лучшим после чемпионата мира. 

Но они там все мастера. Билли Бриджес, например, или Брэд Боуден. Мы сейчас смотрим на таких игроков, подмечаем какие-то нюансы. Ну и в нашей команде есть топовые игроки, раз мы серебро взяли. Я бы выделил Илью Волкова, который забил сумасшедший гол американцам на групповом этапе. Еще Алексей Амосов, Андрей Двинянинов, Илья Кузнецов, Николай Терентьев.

– В 2009-м вы проигрывали Эстонии, а в 2014-м дошли до финала Паралимпиады. Как это возможно?

– Мы четыре года жили на базе в Алескине. По две тренировки в день только на льду, плюс одна в тренажерном зале, потому что были как мухи дохлые. И так каждый день. Раз в месяц у нас были выезды за границу. В Швеции, например, играли по две-три игры в день –так и набрали форму за четыре года. Нам же изначально в 2009 году поставили задачу: достойно выступить на Паралимпиаде в Сочи. Мы, кстати, отобрались туда по спортивному принципу, а не только потому, что Россия – страна-хозяйка. Взяли золото на чемпионате мира в группе А, вышли в группу Б – там взяли бронзу. В Сочи мы уже ехали с надеждами, знали: что-то мы можем. Хотя американцы и канадцы нас в начале вообще не воспринимали, не хотели с нами встречаться: «Мы вам по 40 шайб будем забивать». 

– У вас нет ощущения, что после Сочи государство перестанет развивать следж-хоккей?

– Да, определенные опасения есть. Но нами вроде как заинтересовался президент КХЛ Медведев – может быть, какие-то команды появятся там. Ситуация для дальнейшего развития сейчас благоприятная, и хочется думать, что это развитие будет. Людей, ветеранов боевых действий, у нас достаточно, сейчас даже мест не хватает. Если клубы начнут создаваться, ребята потянутся.

– В плане инфраструктуры мы сильно отстаем от Канады с Америкой?

– Ну у нас тоже ставят какие-то пандусы, автобус специализированный, туалет оборудованный. Ты не ощущаешь себя инвалидом, неполноценным. Конечно, у них в социальном плане, наверное, получше, но в России тоже есть движение в этом направлении. Нас сравнивают с олимпийцами – и я считаю, что это справедливо. Да, они с детства этим занимаются, да, это спорт высших достижений. Но мы – особенно те, кто защищал Родину, – так же продолжаем служить Родине, так же работаем на износ, так же защищаем цвет флага. И чтобы гимн играл, и чтоб страна гремела. 

– Ваше самое яркое впечатление от Сочи?

– Да там столько впечатлений было! Если не касаться игры – в самом начале Паралимпиады наш коттедж посетил президент России. Мы сидели в комнатке, чай пили, и вдруг туда входят президент, министр спорта, пожали всем руки. Путин сказал: «Вы вообще молодцы, на вас всем равняться надо. Надеюсь, выиграете себе медаль». А трибуны как болели! Ревели! Мы никогда такого не видели, все были приятно шокированы. Даже американцы с канадцами в интервью говорили: при таких трибунах в следж-хоккей никогда не играли. А это ведь апогей Паралимпиады, как хоккей – главное событие Олимпиады. Грудь тут медалями не завесишь: либо выиграешь, либо обкакаешься. 

У меня вот был момент: в первой игре мне тренер доверил пробивать буллит, а я не забил. Я не спал всю ночь. Лежал и проклинал себя до самого утра, никогда этого не забуду. Даже снотворное выпил – но так и не смог уснуть. Хорошо, что следующим вечером была игра. Собрались с пацанами, говорим: «Если мы сейчас ничего не выиграем, что потом будет? Сейчас все в наших руках». Благодарю бога, что взяли хотя бы серебро. На волоске были от золота. Все сделали для этого. Ну или, видимо, не все. Может, еще не пришло наше время.

– Спортсмены из других команд подходили к вам, чтобы выразить респект?

– Мы многих игроков знаем из Италии, Швеции, Норвегии. Но Паралимпиада – такое событие, где ты не особо с другими спортсменами общаешься. Канадцы, например, даже не здоровались ни с кем. Ну и мы мимо них проходили. Американцы и канадцы немного считают себя богами следж-хоккея. Канадцы вообще в первый день шоу устроили. Вытащили ворота на дорогу посреди деревни, поделились на три команды, взяли мячики, клюшки, и давай на протезах в хоккей играть. Куча прессы собралось, говорили: «Да-а-а, вот это канадцы! Вот это хоккейные люди!» А мы как раз напротив них жили, смотрели. Для нас это все, конечно, забавно выглядело.

А по поводу впечатлений – я еще закрытие хочу вспомнить. Зрителей было немеряно. И когда на табло пошел обратный отсчет, на трибунах запустили волну. Это что-то невообразимое! Какой шум! У-а-а-а! И салют внутри, и чего только ни было. Такое зрелище!

– Украинские спортсмены тогда устроили протест. Вы как к этому отнеслись?

– Я рад, что Крым – наш. Что русский город Севастополь снова наш. Это историческая справедливость. Но на самом деле в политические события мы начали вникать только после Игр. Потому что там у нас не было телевизоров, в общении по телефону мы себя ограничили, в доступе к соцсетям тоже. Так любой спортсмен себя ведет. Тем более, это командный вид спорта: один начнет варежку разевать и мечтать о каких-то пирожках или машине, и это повлияет на всех.

– В финале вы проиграли американцам. Было как-то особенно обидно из-за того, что проиграли именно им?

– Я отношусь к ним нормально, но мне немного хотелось скинуть их с пьедестала, чтобы они не чувствовали себя лучшими в мире. А так там та-а-акие пацаны, тоже военные, достойные, со стержнем. Тоже пострадали, выполняя свое дело. У них, кстати, в команде есть парень по имени Рико Роман. После игры он мне сказал: «Nice game, soldier!» Я ответил так же. Про него даже фильмец небольшой есть в интернете – он так же потерял конечности в каком-то их конфликте. Так что у нас только взаимное уважение.

– Олимпийцам, взявшим в Сочи медали, дарили автомобили. Что подарили вам?

– Спасибо, что задали этот вопрос, он действительно волнует очень сильно. Мы добились того же, что и олимпийцы, заставили гордиться своей страной, не жалели себя. Я слышал, что нам подарят такие же автомобили, и я буду с удовольствием ездить на нем и гордиться тем, что мое государство сделало мне такой подарок. У нас даже опрос в самолете был: кто хочет автомобиль, а кто – денежную компенсацию? Не видел ни одного человека, который написал «деньги». И хоккеисты, и лыжники, и керлингсты – все писали «автомобиль». Потому что это такие же люди и такие же спортсмены топ-уровня, которые с гордостью представляют свою страну. Так что я очень жду этот автомобиль.

– Когда должны привезти?

– Если честно, пока какая-то тишина. Пока ждем.

***

– В каком году вы оказались в армии?

– Призывался в 1995-м, в родном селе. Так получилось, что через год я попал в Чечню. Взгляды на жизнь поменялись, понял, что армия – это мое, и остался служить.

– Почему?

– Может быть, мне повезло, что служил в таких хороших частях. Я три года отслужил в Таджикистане, потом попал в 45-й разведполк, тоже поездил. Мне все понравилось в армии: порядок, взаимоотношения между людьми. Я до сих пор помню, как один наш офицер в Чечне сказал: «Ребята, полутонов – нет. Нет слов: «недостаточно» или «довольно». Нет «недостаточно хорошего». Есть только «да» и «нет». Есть только черное и белое. И только здесь, на войне, вы поймете, что значит настоящая дружба».

– В Таджикистан вы поехали сами или по приказу?

– Сам. Когда пришел в военкомат, сказал: «Я хочу или в Чечню, или в Таджикистан». В Чечне тогда было спокойно, был перерыв между первой и второй войной. Предложили Таджикистан – я и поехал.

– Почему именно в Таджикистан или в Чечню?

– А куда еще? Мне кажется, если ты военный, то должен оправдывать это звание. Быть военным – это не просто ходить в красивой военной форме. Поэтому я и поехал в Таджикистан – и мне там очень понравилось. Был на большой высоте, свыше 5000 м, и на границе с Афганистаном, и испытал жару необычайную. У меня была масса впечатлений.

– Чем вас встретила Чечня?

– В декабре 1995-го, за несколько дней до моего приезда, туда вылетели ребята, среди которых был мой хороший товарищ. Когда через два дня в Чечню прилетел я, мне сообщили, что этого парня уже нет. Вот так вот встретила.

– Я не служил, поэтому мне не понять, но все же: почему после такого не пропадает желание служить дальше? 

– Я не знаю. Просто понимаете, сейчас вот у вас такое представление о жизни. Но человек – это такая маленькая скотинка. Ты попадаешь в какие-то условия – и вклиниваешься в них, вписываешься, иначе тебе не выжить. Тяжелых ситуаций в жизни много – больница, тюрьма, конечности теряешь, что угодно. Ты просто приспосабливаешься – иначе, как вы правильно сказали, можно сойти с ума. В том же 1995 году, в декабре, нас обстреляли из миномета. Ты даже не видишь, откуда все это летит – просто летит, и все. Или 1996 год, август – второй штурм Грозного... Но, честно говоря, дальше вспоминать мне не хочется. Говорят, что человеческая психика устроена так, что ты забываешь плохое. Если с тем же спортом параллели провести: столько всего пришлось пережить, прежде чем закрепиться в команде. Но вспоминать хочется только хорошее, а не бессонные ночи. Все это отошло на задний план.

– Я могу спросить вас о ранении?

– Да. Это было 11 июля 2002 года. У нас был пятисуточный выход, мы шли на эвакуацию в Веденском районе Чечни. Я шел замыкающим и наступил на старую-старую самодельную штуку, которая лежала там бог знает сколько и которую никто не замечал. Все прошли, а на мне она сработала. Первые дни я не помню, находился между жизнью и смертью. Помню только, что был несколько дней в Ростове, но потом пошло нагноение, и меня срочно переправили в Москву, в отделение гнойной хирургии 32-го военно-морского клинического госпиталя в Купавне. К сожалению, я не помню доктора. Два раза в день он возил меня в барокамеру, каждый день делали операции. Барокамера-операция-барокамера-операция-перевязка-операция. Барокамера мне очень помогла, и в итоге я пошел на поправку. 

А потом был 6-й центральный военно-клинический госпиталь – известное место для нашего брата-военного, тут я встретил Паправку Сергея Николаевича. Его все пацаны знают, спасибо ему большое. Кстати, в Сочи я отключал звук на телефоне, а как-то раз увидел: один из номеров, с которых мне звонили, был его. Вижу – сообщение на автоответчике осталось. Включаю, а там: «Всем отделением за вас болеем! Давайте, парни! Рвите их всех!» Знаете, когда тебе говорят такое люди, которых ты уважаешь… Таких людей ведь немного на самом деле. В общем, когда я оказался в 6-м госпитале, начали появляться люди, которые оказали мне неоценимую помощь, чтобы я не потерялся в жизни – и с работой, и с обучением.

– Вы тогда уже женились?

– Как раз после ранения. На Кубинке подружился с молодой девчонкой, Иришкой, она тогда в 11-й класс ходила. Мы с ней дружили, а потом я уехал в ту самую командировку в Чечню, где подорвался. Она стала ездить ко мне в госпитали, в которых я пролежал практически год, а потом мы поженились, и жизнь закрутилась. Родная часть меня квартирой обеспечила, мебелью ее обставила, «Оку» дала. Я поначалу мучался: что со мной дальше будет? Мне было 25, я всегда был физически крепким, здоровым. А когда первые протезы дали, я на них вообще ходить не мог. Не-ре-аль-но было на них ходить. 

Но благодаря той поддержке друзей, Иришки, я понял, что можно жить. Сначала поступил в Московский государственный открытый университет имени Черномырдина на Менеджмент организаций. Потом работал в Москве на компьютере, начал дизайн изучать, векторную графику, даже несколько сайтов сделал. Потом оказался в Клубе спортсменов-инвалидов в Одинцово, боевой товарищ из 45-го полка позвал. Там начали плавание развивать, легкую атлетику, бабульки приходили. А потом уже появился следж-хоккей. Сейчас моя машина очень редко перед домом стоит. Все время сборы в Алексине, выезды за границу. А еще ведь «Феникс» есть, который тоже в Алексине сборы устраивает. Иногда все это наслаивается одно на другое, и ты просто переезжаешь в соседнюю гостиницу на следующий сбор.

– Последнее, чем вы занимались до того, как уйти в следж-хоккей – плавание?

– Да. Я еще помню, как в первые дни в госпитале, когда я не мог ни спать, ни сидеть, врачи вызвали маму. Я за это был очень на них зол. Я не хотел сообщать ей о ранении и девушке не хотел сообщать. Но мама приехала и прочитала мне статью о спасателе-водолазе без ног, который работал где-то на Черноморском побережье – то ли у нас в России, то ли… А, ну раньше я говорил «то ли в Крыму», а теперь уже можно просто говорить – «в России».

Так вот, я прочитал, и вдруг мне начали сниться сны, в которых я плаваю, хотя плавать я тогда вообще не умел. Как начал заниматься – очень загорелся. Два-три раза в неделю на Кубинке мы приходили группой заниматься плаванием. В какой-то момент я так от этого дела зафанател, что начал приезжать каждое утро – меня директор бассейна впускал, когда там никто не плавал. 

Я начал готовиться к соревнованиям, несколько раз съездил на чемпионат России по плаванию, в призы даже попадал. Хотя мне говорили, что у меня техники нет вообще. Назаренко, главный тренер сборной России по плаванию, все мне показывал, спасибо ему. Он мне подсказал, чтобы я меньше времени уделял вольному стилю. У меня руки-то не длинные, но сила есть. И я переключился на брасс. Плавал-плавал, все хотел мастера спорта выполнить. Тогда у нас мальчишка плавал 2:03 на 100 метров, и я все тренировался, чтобы дойти до этих 2:03. А когда уже приблизился к цели, у нас пересмотрели результаты как раз в моем классе – норматив стал 1:37. Я так расстроился сильно! А по времени это как раз совпало с приглашением от Дмитрия Котырева – приглашением в следж-хоккей. Ну и понеслась.

– Сейчас у вас есть мечта?

– Я хочу связать свою жизнь со следж-хоккеем. И хотел бы выучиться на тренера, скоро постараюсь это сделать. Дай бог, получится. И мечта моя – дожить до того момента, когда ребята, у которых нет возможности играть в хоккей, смогут приходить на наш каток в Одинцово и играть в следж-хоккей.

Этот вид спорта в 1960-х годах создали шведские хоккеисты, которые лишились здоровья. Они вышли на замерзшее озеро и просто попробовали поиграть – и у них получилось. Это очень хорошее средство реабилитации. Я хотел бы стать тренером и учить ребят кататься. Как ни крути, мы говорим об инвалидном спорте. Зрелище здесь – на втором плане. Главное – моральная, социальная сторона вопроса. Чтобы человек мог чувствовать себя человеком. Чтобы он не сидел дома и не чувствовал себя неполноценным, не чувствовал себя не нужным обществу. Чтобы он смог прийти на каток и играть. Играть в наш национальный вид спорта.

Я видел, как привозят ребят, которые даже ездить сами на коляске не могут. Они сидят в санях, а к саням сзади приделывают ручки – и папы возят их на коньках, в майках с их фамилиями. И ребенок сидит и улыбается. Счастливый!