Один из любимых (коих кстати не мало) отрывков из В.Пелевина. Роман "Числа" отрывок достаточно большой, но начните ... не оторветесь. А кто читал еще раз порадуется. (сср)
=================================================
- Все существенные социальные перемены, - сказала она, - очень быстро отражаются в фольклоре. То, что происходит сейчас в России, затрагивает один глубинный, можно сказать, архетипический пласт. Я не очень сложно выражаюсь?
- Ничего, разберусь, - отвечал Степа, подхватывая вилкой колобок риса с полоской сырой туны (он ел суши только вилкой).
- Эта тема, - продолжала Мюс, - столкновение двух исконных начал русской души.
Одно из них - доброе, лоховатое, глуповатое, даже придурковатое, словом, юродивое.
Другое начало - наоборот, могучее, яростное и безжалостно-непобедимое.
Сливаясь в символическом браке, они взаимно оплодотворяют друг друга и придают русской душе ее неиссякаемую силу и глубину.
Степа промокнул салфеткой губы и покосился на аккуратную грудку собеседницы.
- Допустим, - сказал он. - А при чем тут перемены?
- Вот тут и начинается самое интересное, - ответила Мюс. -
Лоховатое начало в русском городском фольклоре много лет было представлено разваливающимся «Запорожцем». А непобедимое начало - бандитским «Мерседесом-600», в зад которому «Запорожец» врезался на перекрестке, после чего и начинался новорусский дискурс.
В чем символическое значение перекрестка, объяснять не надо - это и крест Господень, и распутье, и роза ветров… Есть много причин, по которым народная душа вступает в брак с собою именно на перекрестке. Это надо раздвинуть?
Иногда Мюс все же употребляла кальки с английского.
- Нет, не надо, - сказал Степа. Про символический брак он слушать не хотел - слова «бандит», «заД» и «дискурс» в одном предложении не особо радовали. Дело было в том, что попытки Мюс объяснить ему смысл слова «дискурс» не увенчались успехом, и единственная ассоциация, которая у него каждый раз возникала, была с болгарским словом «кур», аналогом великого русского трехбуквенника, отчего «дискурс» казался чем-то вроде дисконтного пениса из Болгарии. Из-за этого смысл фразы делался грозно-многозначительным.
- Важно здесь то, что сегодня этот символический брак происходит в новой форме. Социологи еще ничего не поняли, а фольклор уже отразил случившуюся перемену. Она видна в анекдоте про шестисотый «Мерседес» и черную «Волгу». Как следует из его анализа, оба исконных начала - лоховатое и непобедимо-могучее - получили в народной ментальности новые репрезентации. Эта революция в сознании и есть парадигматический сдвиг. Я понятно говорю?
- Нормально, - сказал Степа. - А что за анекдот такой?
- Ну как же, - ответила Мюс. - Шестисотый «Мерседес» врезается на перекрестке в зад черной «Волге» с тонированными стеклами. Бандит выскакивает из «Мерседеса», начинает прикладом крушить стекла в «Волге» и видит в ней полковника ФСБ. «Товарищ полковник, я все стучу, стучу, а вы не открываете… Куда деньги заносить?»
Степа не засмеялся, а наоборот, сразу пригорюнился. Мюс добавила:
- И чем этот анекдот особенно интересен, это тем, что других после него уже не предвидится. Он, так сказать, один на всех, как победа.
- Какой же это анекдот, - вздохнул Степа. - Это жизнь…
Он и сам всей кожей чувствовал ветер перемен, хоть и не мог найти для его описания таких замечательных слов, какие были у Мюс.
Жизнь менялась. Бандиты исчезали из бизнеса, как крысы, которые куда-то уходят перед надвигающимся стихийным бедствием. По инерции они все еще разруливали по дорогам на вульгарно дорогих машинах и нюхали героин в своих барочных дворцах, но все чаще на важную стрелку с обеих сторон приезжали люди с погонами, которые как бы в шутку отдавали друг другу честь при встрече - отчего делалось неясно, можно ли вообще называть такое мероприятие стрелкой. Степу эти веяния пока что не затрагивали.
И вдруг ясным апрельским утром к нему прямо в офис завалилась крыша - страшные братья Иса и Муса.
Степа сразу понял - что-то не так. Иса и Муса пришли без звонка, и вид у них был тревожный. Оба были небриты, и если это шло молодому волку Мусе, то плэйбой Иса не выигрывал от седой щетины на подбородке совершенно. Она делала его похожим на пожилого пастуха, который нашел клубный пиджак среди обломков разбившегося в горах самолета. Кроме того, от братьев попахивало потом - похоже, они не мылись уже несколько дней.
- Пойдешь с нами, Степа, - сказал Иса. В его голосе звучал такой спокойный фатализм по отношению к чужой судьбе, что Степа только в машине понял, что мог бы, наверно, и отказаться. Или не мог? Гадать об этом было поздно - братья посадили его на переднее сиденье, сами сели на заднее и велели шоферу ехать в центр. Всю дорогу они тихо о чем-то спорили, продолжая начатый раньше разговор. Степа изо всех сил вслушивался в беседу, пытаясь догадаться, что его ждет и какие у братьев планы. Но об этом не было сказано ни слова. Он мало что понимал по словам, которые долетали до него сквозь шум движения.
Иса говорил:
- Не позорь наш род, брат. Ты чечен, какой дзогчен? Нюхай их кокаин, порти их женщин, вали их мужчин. Но не ищи ничего в их душах, им туда шайтан насрал. Чего тебе в исламе не хватает?
- Говорят, - ответил Муса, - в конце этого пути можно стать радугой. А в конце твоего пути, Иса, становишься просто трупом. Ни один суфий не научит тебя стать радугой.
- Аи, радуга! - воскликнул Иса. - Я все про это знаю. Почему ты думаешь, что твой брат такой дурак? Чтобы стать радугой, надо всю жизнь сидеть в вонючей пещере. И то неизвестно, получится у тебя или нет - никто не видел ни одного человека, у которого это получилось, все видели только радугу. Ты говоришь, в исламе нет радужного тела. Это так, да. Я тебе больше скажу. В исламе нет астрального тела, нет ментального тела, нет эфирного, нет кефирного, профсоюзного и так далее. Всего этого нет. Но зато у нас есть шрапнельно-осколочное
тело, которого нет ни у буддистов, ни у христиан, ни у кого. И его, брат, можно достичь всегда, даже с похмелья или на самом страшном кумаре. По милости Аллаха его можно обрести за пять минут, нужно только четыре кило хорошего пластита и три кило стальных шариков. И детонатор, понятное дело. И не надо сидеть всю жизнь в вонючей пещере, бормоча какие-то заклинания. Быстро! Красиво! А природа у этих тел все равно одна и та же!
- Это почему? - спросил Муса.
- Да потому, что другой вообще не бывает.
- Не понимаю.
- Если ты этого не понимаешь, брат, как же ты тогда собираешься стать радугой?
Иса довольно засмеялся. Муса погрузился в глубокую думу. Иса время от времени говорил шоферу, куда поворачивать, и вскоре машина выехала на Тверскую.
- Куда едем-то? - задал Степа мучивший его вопрос.
- На стрелку, куда ж еще, - ответил Иса.
- А с кем?
- Да с одним фраером из ФСБ. Говорит, у него сразу к нам троим дело.
- А мне обязательно присутствовать? - осторожно спросил Степа. - Я же в этих делах не того… Может, вы между собой вопрос решите?
Иса пожал плечами.
- Я-то не против. Но этот, из ФСБ, настаивал. Говорил, документ какой-то подписать надо. Все уже подписали, только мы остались.
- А кто это такой? - спросил Степа.
- Какой-то капитан Лебедкин.
- Я такого не знаю.
- Я тоже, - ответил Иса. - Зато он нас знает. Вот и познакомимся, время такое, что лучше дружить. Тормозни-ка у перехода, дальше пешком дойдем. Тут близко.
Последние слова были адресованы шоферу. Машина остановилась.
Степа поглядел в окно. Они находились на Тверской возле площади
Белорусского вокзала. На улице была весна. Ярко синело свежевымытое небо, и даже асфальт лучился какой-то непонятной пыльной радостью. Но Степе совсем не хотелось вылезать из машины навстречу этому великолепию. Больше того, если бы в полу машины был люк, а под этим люком другой, канализационный, то Степа горлумом перелез бы из солнечного апрельского дня в темное подземное зловоние. И вовсе не из верности идеалам «Санбанка». Ему было страшно.
Сзади хлопнула дверь.
- Выходи, приехали, - позвал с улицы Иса.
Когда они спустились в подземный переход, Иса весело объяснил, что выходить из машины перед стрелкой следует не меньше чем за сто метров от места встречи, и приближаться к нему надо рассредоточившись - «чтобы не поставили на фугас», как он выразился. После этих слов Степа несколько секунд боролся с позорным желанием отойти в сторону, снять штаны и присесть прямо между лотков с криминальными романами. Он никогда раньше не ездил на стрелку, и у него было дурное предчувствие. Но братья, казалось, совсем не были озабочены происходящим - Муса думал о чем-то своем, а Иса насвистывал, зорко поглядывая по сторонам.
- Куда идем? - поинтересовался Степа, когда они поднялись на поверхность с другой стороны Тверской.
- Уже пришли почти. Тут рядом, ресторан «Якитория».
Степа помнил из статьи в каком-то журнале, что слово «Якитория» значит по-японски что-то вроде «шашлычная».
«Вот и пустят на шашлыки, - подумал он. - Прямо сейчас».
43
Степа никогда не бывал в этом ресторане. Маленький зал с открытой кухней в центре напоминал формой букву «П». Кухню отделяла от остального помещения невысокая стенка-аквариум. За ней стояли два повара - пепельно-бледный кореец со шрамом на лбу, который резал рыбу и ловко лепил рисовые колобки, и его помощник, блондин в темных очках, который рубил водоросли большим ножом-сечкой. Зал оказался пуст, только в одном углу закусывала компания спортсменов блатного вида. Их было пять человек, и один сидел за торцом стола, занимая большим телом в тренировочном костюме весь проход.
Покосившись на них, Иса прошел в противоположный конец зала и сел у стойки, лицом к кухне. Муса вместе со Степой молча сели по бокам от него. Степа догадался, что Иса выбрал позицию таким образом, чтобы аквариум с золотыми рыбками закрывал их от спортивной компании. Кроме того, он предположил, что Иса сел за узкую и неудобную стойку потому, что из-за нее легче будет выскочить в случае опасности. Степа чувствовал себя суровым и опытным воином, только чуть тряслись руки.
Иса сделал заказ - три больших набора суши и саке. Саке принесли сразу, и все трое чокнулись.
- А как он хоть выглядит, этот Лебедкин? - прошептал Степа.
- Не знаю, - сказал Иса.
- За тем столом его случайно нет?
- Послушай, ну как я могу знать, есть он за тем столом или нет, если я его никогда не видел? Сам нас найдет.
Степа понял, что проявляет излишнюю суетливость, и погрузился в молчание. Братья тоже
- Всем сидеть! - крикнул ассистент и махнул стволом. - Спокойно!
Джедай бизнес!
Степа смотрел «Звездные Войны», и догадался, что страшного больше не будет. А в следующий момент он почувствовал, что у него на коленях что-то трепыхается. В ложбинке между его мокрых ног, рядом с прядью водорослей и куском пластика, лежала золотая рыбка. Он протянул к ней руку.
- Руки на стойку! - заорал ассистент повара.
- Тут рыбка, - сказал Степа, поспешно выполняя приказ.
Почему-то эти слова произвели на ассистента впечатление. Он перегнулся через стойку и посмотрел Степе на ноги.
- Верно, рыбка, - сказал он. - Вот попала, а? Сейчас что-нибудь придумаем…
Он огляделся по сторонам, но, видимо, не увидел ничего подходящего. Тогда он положил ружье на разделочную доску, поднырнул под стойкой и подошел к столу, за которым сидела парализованная компания. Взяв лаковую ладью, в которой подавался парадный набор суши, он вывалил ее содержимое на голову спортсмену, который пошутил насчет морковки. Тот покорно дернулся на месте, даже не закрывшись руками. Ассистент повара вернулся на кухню и налил в ладью воды из-под крана.
- Давай, - сказал он, ставя ладью на стойку перед Степой.
Степа со второй попытки подхватил рыбку в ладонь и пустил в ладью. Нервно вильнув хвостом, рыбка доплыла сначала до одного конца своей новой вселенной, потом до другого, и замерла на месте. Ассистент поглядел вниз, туда, где до сих пор прятался повар-кореец.
- Слышь, любимый руководитель, - сказал он, - ты это, пусти ее потом в аквариум. А то я не пойму, как он у вас открывается…
Степа закрыл глаза.
Когда через минуту или две он немного пришел в себя и решился снова открыть их, в зале были новые посетители - трое в военной форме, еще двое в штатском. Растерянных спортсменов уже выгнали на улицу, даже не дав им забрать веши - на окне осталась ярко-желтая теннисная сумка. Стена увидел, как ассистент повара поднимает руку с оттопыренным большим пальцем, затем медленно поворачивает палец вниз. Ему кивнул майор с петлицами войск связи, который, кажется, был у прибывших за главного. Другой офицер надел на руку прозрачный пластиковый пакет, присел на пол возле трупа Исы и откинул в стороны опаленные полы пиджака.
На черной от крови рубашке было что-то вроде упряжи, из которой торчали два вороненых пистолета, похожих на «кольты», только больше размером. Степа понял, что это и есть знаменитые «Стечкины», стреляющие очередями убивальники, из-за которых о братьях ходила такая мрачная слава.
- Те самые, отвечаю, - сказал пожилой мужчина в штатском. - Срочно на баллистическую.
Степа почувствовал, как кто-то трогает его за локоть. Рядом стоял стрелок в черных очках.
- Поговорим? - спросил он.
- Трудно отказаться, - ответил Степа, вставая.
Они устроились за столом у окна, там, где раньше сидели спортсмены. Степа сначала сложил пальцы в замок, но все равно было видно, что руки дрожат. Тогда он спрятал их под стол.
- Тебя я знаю, Степан Аркадьевич. Уже давно, - сказал блондин. - А я - скромный джедай Леонид Лебедкин. Можно просто Леон. Четвертое главное управление ФСБ по борьбе с финансовым терроризмом.
«Четвертое, - быстро подумал Степа, - это скорее ближе к «тридцать четвертое», чем к «сорок третье». Потому что одно слово целиком совпадает. Но, с другой стороны, начинается-то с четырех! Неясно…
- Как так может быть, - спросил он, - четвертое главное? Что их, четыре главных?
Лебедкин засмеялся.
У него была удивительная манера смеяться, которая сразу запоминалась навсегда. Сначала смех звучал искренне и заразительно, а улыбка делала курносое лицо капитана таким симпатичным, что вспоминались романтические летчики из первых советских фильмов. Но на последних двух или трех тактах, когда смех затихал, в нем прорезалось что-то пронзительное, звонко-взвизгивающее и дребезжаще-злое - словно долетало эхо какого-то похожего по тембру, но не имеющего отношения к веселью звука. Этот звук был жуток, хотя Степа не мог сказать точно, что это такое - то ли стон, то ли вой лагерной суки, то ли визг тормозов. К тому же лицо смеющегося Лебедкина запрокидывалось вверх, и из-под темных стекол вдруг обжигали холодом два бледно-голубых внимательных глаза…
- Я объясню, - сказал он. - Вот смотри, с одной стороны, оно как бы четвертое. А с другой - для них, - он кивнул в сторону трупов, - оказалось самое главное, какое только бывает.
=================================================
- Все существенные социальные перемены, - сказала она, - очень быстро отражаются в фольклоре. То, что происходит сейчас в России, затрагивает один глубинный, можно сказать, архетипический пласт. Я не очень сложно выражаюсь?
- Ничего, разберусь, - отвечал Степа, подхватывая вилкой колобок риса с полоской сырой туны (он ел суши только вилкой).
- Эта тема, - продолжала Мюс, - столкновение двух исконных начал русской души.
Одно из них - доброе, лоховатое, глуповатое, даже придурковатое, словом, юродивое.
Другое начало - наоборот, могучее, яростное и безжалостно-непобедимое.
Сливаясь в символическом браке, они взаимно оплодотворяют друг друга и придают русской душе ее неиссякаемую силу и глубину.
Степа промокнул салфеткой губы и покосился на аккуратную грудку собеседницы.
- Допустим, - сказал он. - А при чем тут перемены?
- Вот тут и начинается самое интересное, - ответила Мюс. -
Лоховатое начало в русском городском фольклоре много лет было представлено разваливающимся «Запорожцем». А непобедимое начало - бандитским «Мерседесом-600», в зад которому «Запорожец» врезался на перекрестке, после чего и начинался новорусский дискурс.
В чем символическое значение перекрестка, объяснять не надо - это и крест Господень, и распутье, и роза ветров… Есть много причин, по которым народная душа вступает в брак с собою именно на перекрестке. Это надо раздвинуть?
Иногда Мюс все же употребляла кальки с английского.
- Нет, не надо, - сказал Степа. Про символический брак он слушать не хотел - слова «бандит», «заД» и «дискурс» в одном предложении не особо радовали. Дело было в том, что попытки Мюс объяснить ему смысл слова «дискурс» не увенчались успехом, и единственная ассоциация, которая у него каждый раз возникала, была с болгарским словом «кур», аналогом великого русского трехбуквенника, отчего «дискурс» казался чем-то вроде дисконтного пениса из Болгарии. Из-за этого смысл фразы делался грозно-многозначительным.
- Важно здесь то, что сегодня этот символический брак происходит в новой форме. Социологи еще ничего не поняли, а фольклор уже отразил случившуюся перемену. Она видна в анекдоте про шестисотый «Мерседес» и черную «Волгу». Как следует из его анализа, оба исконных начала - лоховатое и непобедимо-могучее - получили в народной ментальности новые репрезентации. Эта революция в сознании и есть парадигматический сдвиг. Я понятно говорю?
- Нормально, - сказал Степа. - А что за анекдот такой?
- Ну как же, - ответила Мюс. - Шестисотый «Мерседес» врезается на перекрестке в зад черной «Волге» с тонированными стеклами. Бандит выскакивает из «Мерседеса», начинает прикладом крушить стекла в «Волге» и видит в ней полковника ФСБ. «Товарищ полковник, я все стучу, стучу, а вы не открываете… Куда деньги заносить?»
Степа не засмеялся, а наоборот, сразу пригорюнился. Мюс добавила:
- И чем этот анекдот особенно интересен, это тем, что других после него уже не предвидится. Он, так сказать, один на всех, как победа.
- Какой же это анекдот, - вздохнул Степа. - Это жизнь…
Он и сам всей кожей чувствовал ветер перемен, хоть и не мог найти для его описания таких замечательных слов, какие были у Мюс.
Жизнь менялась. Бандиты исчезали из бизнеса, как крысы, которые куда-то уходят перед надвигающимся стихийным бедствием. По инерции они все еще разруливали по дорогам на вульгарно дорогих машинах и нюхали героин в своих барочных дворцах, но все чаще на важную стрелку с обеих сторон приезжали люди с погонами, которые как бы в шутку отдавали друг другу честь при встрече - отчего делалось неясно, можно ли вообще называть такое мероприятие стрелкой. Степу эти веяния пока что не затрагивали.
И вдруг ясным апрельским утром к нему прямо в офис завалилась крыша - страшные братья Иса и Муса.
Степа сразу понял - что-то не так. Иса и Муса пришли без звонка, и вид у них был тревожный. Оба были небриты, и если это шло молодому волку Мусе, то плэйбой Иса не выигрывал от седой щетины на подбородке совершенно. Она делала его похожим на пожилого пастуха, который нашел клубный пиджак среди обломков разбившегося в горах самолета. Кроме того, от братьев попахивало потом - похоже, они не мылись уже несколько дней.
- Пойдешь с нами, Степа, - сказал Иса. В его голосе звучал такой спокойный фатализм по отношению к чужой судьбе, что Степа только в машине понял, что мог бы, наверно, и отказаться. Или не мог? Гадать об этом было поздно - братья посадили его на переднее сиденье, сами сели на заднее и велели шоферу ехать в центр. Всю дорогу они тихо о чем-то спорили, продолжая начатый раньше разговор. Степа изо всех сил вслушивался в беседу, пытаясь догадаться, что его ждет и какие у братьев планы. Но об этом не было сказано ни слова. Он мало что понимал по словам, которые долетали до него сквозь шум движения.
Иса говорил:
- Не позорь наш род, брат. Ты чечен, какой дзогчен? Нюхай их кокаин, порти их женщин, вали их мужчин. Но не ищи ничего в их душах, им туда шайтан насрал. Чего тебе в исламе не хватает?
- Говорят, - ответил Муса, - в конце этого пути можно стать радугой. А в конце твоего пути, Иса, становишься просто трупом. Ни один суфий не научит тебя стать радугой.
- Аи, радуга! - воскликнул Иса. - Я все про это знаю. Почему ты думаешь, что твой брат такой дурак? Чтобы стать радугой, надо всю жизнь сидеть в вонючей пещере. И то неизвестно, получится у тебя или нет - никто не видел ни одного человека, у которого это получилось, все видели только радугу. Ты говоришь, в исламе нет радужного тела. Это так, да. Я тебе больше скажу. В исламе нет астрального тела, нет ментального тела, нет эфирного, нет кефирного, профсоюзного и так далее. Всего этого нет. Но зато у нас есть шрапнельно-осколочное
тело, которого нет ни у буддистов, ни у христиан, ни у кого. И его, брат, можно достичь всегда, даже с похмелья или на самом страшном кумаре. По милости Аллаха его можно обрести за пять минут, нужно только четыре кило хорошего пластита и три кило стальных шариков. И детонатор, понятное дело. И не надо сидеть всю жизнь в вонючей пещере, бормоча какие-то заклинания. Быстро! Красиво! А природа у этих тел все равно одна и та же!
- Это почему? - спросил Муса.
- Да потому, что другой вообще не бывает.
- Не понимаю.
- Если ты этого не понимаешь, брат, как же ты тогда собираешься стать радугой?
Иса довольно засмеялся. Муса погрузился в глубокую думу. Иса время от времени говорил шоферу, куда поворачивать, и вскоре машина выехала на Тверскую.
- Куда едем-то? - задал Степа мучивший его вопрос.
- На стрелку, куда ж еще, - ответил Иса.
- А с кем?
- Да с одним фраером из ФСБ. Говорит, у него сразу к нам троим дело.
- А мне обязательно присутствовать? - осторожно спросил Степа. - Я же в этих делах не того… Может, вы между собой вопрос решите?
Иса пожал плечами.
- Я-то не против. Но этот, из ФСБ, настаивал. Говорил, документ какой-то подписать надо. Все уже подписали, только мы остались.
- А кто это такой? - спросил Степа.
- Какой-то капитан Лебедкин.
- Я такого не знаю.
- Я тоже, - ответил Иса. - Зато он нас знает. Вот и познакомимся, время такое, что лучше дружить. Тормозни-ка у перехода, дальше пешком дойдем. Тут близко.
Последние слова были адресованы шоферу. Машина остановилась.
Степа поглядел в окно. Они находились на Тверской возле площади
Белорусского вокзала. На улице была весна. Ярко синело свежевымытое небо, и даже асфальт лучился какой-то непонятной пыльной радостью. Но Степе совсем не хотелось вылезать из машины навстречу этому великолепию. Больше того, если бы в полу машины был люк, а под этим люком другой, канализационный, то Степа горлумом перелез бы из солнечного апрельского дня в темное подземное зловоние. И вовсе не из верности идеалам «Санбанка». Ему было страшно.
Сзади хлопнула дверь.
- Выходи, приехали, - позвал с улицы Иса.
Когда они спустились в подземный переход, Иса весело объяснил, что выходить из машины перед стрелкой следует не меньше чем за сто метров от места встречи, и приближаться к нему надо рассредоточившись - «чтобы не поставили на фугас», как он выразился. После этих слов Степа несколько секунд боролся с позорным желанием отойти в сторону, снять штаны и присесть прямо между лотков с криминальными романами. Он никогда раньше не ездил на стрелку, и у него было дурное предчувствие. Но братья, казалось, совсем не были озабочены происходящим - Муса думал о чем-то своем, а Иса насвистывал, зорко поглядывая по сторонам.
- Куда идем? - поинтересовался Степа, когда они поднялись на поверхность с другой стороны Тверской.
- Уже пришли почти. Тут рядом, ресторан «Якитория».
Степа помнил из статьи в каком-то журнале, что слово «Якитория» значит по-японски что-то вроде «шашлычная».
«Вот и пустят на шашлыки, - подумал он. - Прямо сейчас».
43
Степа никогда не бывал в этом ресторане. Маленький зал с открытой кухней в центре напоминал формой букву «П». Кухню отделяла от остального помещения невысокая стенка-аквариум. За ней стояли два повара - пепельно-бледный кореец со шрамом на лбу, который резал рыбу и ловко лепил рисовые колобки, и его помощник, блондин в темных очках, который рубил водоросли большим ножом-сечкой. Зал оказался пуст, только в одном углу закусывала компания спортсменов блатного вида. Их было пять человек, и один сидел за торцом стола, занимая большим телом в тренировочном костюме весь проход.
Покосившись на них, Иса прошел в противоположный конец зала и сел у стойки, лицом к кухне. Муса вместе со Степой молча сели по бокам от него. Степа догадался, что Иса выбрал позицию таким образом, чтобы аквариум с золотыми рыбками закрывал их от спортивной компании. Кроме того, он предположил, что Иса сел за узкую и неудобную стойку потому, что из-за нее легче будет выскочить в случае опасности. Степа чувствовал себя суровым и опытным воином, только чуть тряслись руки.
Иса сделал заказ - три больших набора суши и саке. Саке принесли сразу, и все трое чокнулись.
- А как он хоть выглядит, этот Лебедкин? - прошептал Степа.
- Не знаю, - сказал Иса.
- За тем столом его случайно нет?
- Послушай, ну как я могу знать, есть он за тем столом или нет, если я его никогда не видел? Сам нас найдет.
Степа понял, что проявляет излишнюю суетливость, и погрузился в молчание. Братья тоже
Прямо перед Степиным лицом была прозрачная стенка аквариума, над которым маячили головы поваров. Пепельный кореец работал, не отрывая глаз от стола. Блондин-подмастерье приветливо улыбнулся Степе.
«Знал бы ты, дурень, зачем мы здесь сидим, - подумал Степа, - в штаны б насрал».
В желтоватой воде перед Степиными глазами висела большая золотая рыбка с раздвоенным хвостом - покачивая плавниками, она загадочно глядела на Степу круглым глазом-кнопкой. Сквозь аквариум была видна разделочная доска, на которой руки повара нарезали одинаковые ломтики лосося. Степа подумал, что в самый раз было бы попросить о чем-нибудь золотую рыбку.
«Рыбка, рыбка, - неслышно прошептал он, - сделай так, чтобы я ушел отсюда живой и здоровый… Эх, любые деньги отдал бы».
Рыбка махнула хвостом и отвернулась.
«Ну и жизнь у нее, - подумал Степа. - С одной стороны доска, где таких, как ты, разделывают. С другой стороны стойка, где таких как ты едят. Куда ни погляди, или то, или это. У рыб память - три минуты. Но даже это, наверно, не спасает, потому что с одной стороны все время режут, а с другой все время едят. Все как у людей. Плавает посередине, мечет свою икорку и надеется, что дети будут жить лучше… А я еще о чем-то ее прошу».
- Эй, на кухне, поживее можно? - позвал один из спортсменов. -
Уже сорок минут салат ждем.
Блондин кивнул, чуть сгорбился и принялся резать свои водоросли быстрее.
- И сними очки, дятел, а то не ту морковку нам нарежешь, - сказал другой спортсмен. Остальные засмеялись. Ассистент повара действительно стучал своей сечкой по доске часто, как дятел, так что сравнение вышло точным.
Иса поглядел на часы.
- Опаздывает, - сказал он. - Занятый, наверно, очень.
Муса тоже поглядел на часы.
- Ты про кого, - спросил он, - про поваров? Или про того, кого мы ждем?
- Как тебе хочется, - ответил Иса. - Можно про того, кого мы ждем. А можно про поваров.
Эти слова, видимо, сдвинули думу Мусы с мертвой точки.
- Слушай, брат, - сказал он, - а что это за природа?
- Ты о чем? - спросил Иса.
- Ну ты в машине говорил, что у шрапнельно-осколочного тела такая же природа, как у радужного. А что это за природа?
- Тебе про это лучше не спрашивать, брат, - нахмурился Иса.
- Почему?
- Ты к этому еще не готов.
- Как не готов?
- А так. Был бы готов, не спрашивал бы.
- Так ты можешь ответить или нет?
- Могу. Но если ты увидишь эту природу, ты потом не захочешь смотреть ни на что другое.
- И хорошо. Объясни.
- Лучше не торопись, брат.
- Нет, Иса, не увиливай. Говори. Я хочу знать.
- Я последний раз тебя как брат прошу, - сказал Иса, - перестань.
- Та-а, - махнул рукой Муса. - Голову мне дуришь. Ты сам не знаешь.
- Я не знаю? - вскипел Иса и ударил кулаком по стойке так, что графинчик саке опрокинулся. - Я знаю!
- Тогда объясни. Я как мужчина и воин за свой базар отвечаю!
И Муса тоже ударил кулаком по стойке.
Глаза Исы превратились в две узких щелочки.
- Ну что же, - сказал он. - Ты сам попросил. Смотри теперь внимательно! Не пропусти!
Он поднялся на ноги и сдвинул в сторону два ближайших столика, опрокинув при этом несколько стульев. Встав в центре образовавшейся пустоты, он сложил руки в районе паха и легко закружился на месте, поднимая их вдоль туловища. Степа не успел налюбоваться на этот странный танец - Иса сделал всего несколько поворотов.
Когда его руки оказались на уровне груди, у Степы над головой грохнул удар такой ошеломляющей силы, что он сразу же перестал бояться чего бы то ни было.
Второй выстрел, раздавшийся следом, показался оглохшему Степе негромким - словно где-то рядом с ухом разорвали кусок ткани. Иса больше не кружился, а сползал вниз по стене, оставляя за собой широкий кровавый след.
Третий и четвертый выстрелы Степа не столько услышал, сколько ощутил и увидел - ему на ноги хлынул холодный водопад из выбитой секции аквариума, а Муса, который поднимался с соседнего стула, пытаясь вытащить руку из кармана, оказался лежащим у стены рядом с Исой в уютной позе эмбриона.
Вокруг братьев стала растекаться по полу общая темная лужа. Возле разжавшегося кулака Мусы в ней плавал маленький пластиковый кружок, в котором Степа опознал тысячедолларовую фишку из казино. Стало тихо. Степа услышал, как на пол льется вода. Он поднял глаза. Там, где только что плавала золотая рыбка, теперь была прямоугольная пробоина - выстрелами выбило всю метровую секцию аквариума. За ней стоял ассистент повара в темных очках, сжимая в руках помповое ружье необычайно большого калибра. Самого повара видно не было - наверно, упал на пол.
За столиком, где сидели спортсмены, кто-то охнул.«Знал бы ты, дурень, зачем мы здесь сидим, - подумал Степа, - в штаны б насрал».
В желтоватой воде перед Степиными глазами висела большая золотая рыбка с раздвоенным хвостом - покачивая плавниками, она загадочно глядела на Степу круглым глазом-кнопкой. Сквозь аквариум была видна разделочная доска, на которой руки повара нарезали одинаковые ломтики лосося. Степа подумал, что в самый раз было бы попросить о чем-нибудь золотую рыбку.
«Рыбка, рыбка, - неслышно прошептал он, - сделай так, чтобы я ушел отсюда живой и здоровый… Эх, любые деньги отдал бы».
Рыбка махнула хвостом и отвернулась.
«Ну и жизнь у нее, - подумал Степа. - С одной стороны доска, где таких, как ты, разделывают. С другой стороны стойка, где таких как ты едят. Куда ни погляди, или то, или это. У рыб память - три минуты. Но даже это, наверно, не спасает, потому что с одной стороны все время режут, а с другой все время едят. Все как у людей. Плавает посередине, мечет свою икорку и надеется, что дети будут жить лучше… А я еще о чем-то ее прошу».
- Эй, на кухне, поживее можно? - позвал один из спортсменов. -
Уже сорок минут салат ждем.
Блондин кивнул, чуть сгорбился и принялся резать свои водоросли быстрее.
- И сними очки, дятел, а то не ту морковку нам нарежешь, - сказал другой спортсмен. Остальные засмеялись. Ассистент повара действительно стучал своей сечкой по доске часто, как дятел, так что сравнение вышло точным.
Иса поглядел на часы.
- Опаздывает, - сказал он. - Занятый, наверно, очень.
Муса тоже поглядел на часы.
- Ты про кого, - спросил он, - про поваров? Или про того, кого мы ждем?
- Как тебе хочется, - ответил Иса. - Можно про того, кого мы ждем. А можно про поваров.
Эти слова, видимо, сдвинули думу Мусы с мертвой точки.
- Слушай, брат, - сказал он, - а что это за природа?
- Ты о чем? - спросил Иса.
- Ну ты в машине говорил, что у шрапнельно-осколочного тела такая же природа, как у радужного. А что это за природа?
- Тебе про это лучше не спрашивать, брат, - нахмурился Иса.
- Почему?
- Ты к этому еще не готов.
- Как не готов?
- А так. Был бы готов, не спрашивал бы.
- Так ты можешь ответить или нет?
- Могу. Но если ты увидишь эту природу, ты потом не захочешь смотреть ни на что другое.
- И хорошо. Объясни.
- Лучше не торопись, брат.
- Нет, Иса, не увиливай. Говори. Я хочу знать.
- Я последний раз тебя как брат прошу, - сказал Иса, - перестань.
- Та-а, - махнул рукой Муса. - Голову мне дуришь. Ты сам не знаешь.
- Я не знаю? - вскипел Иса и ударил кулаком по стойке так, что графинчик саке опрокинулся. - Я знаю!
- Тогда объясни. Я как мужчина и воин за свой базар отвечаю!
И Муса тоже ударил кулаком по стойке.
Глаза Исы превратились в две узких щелочки.
- Ну что же, - сказал он. - Ты сам попросил. Смотри теперь внимательно! Не пропусти!
Он поднялся на ноги и сдвинул в сторону два ближайших столика, опрокинув при этом несколько стульев. Встав в центре образовавшейся пустоты, он сложил руки в районе паха и легко закружился на месте, поднимая их вдоль туловища. Степа не успел налюбоваться на этот странный танец - Иса сделал всего несколько поворотов.
Когда его руки оказались на уровне груди, у Степы над головой грохнул удар такой ошеломляющей силы, что он сразу же перестал бояться чего бы то ни было.
Второй выстрел, раздавшийся следом, показался оглохшему Степе негромким - словно где-то рядом с ухом разорвали кусок ткани. Иса больше не кружился, а сползал вниз по стене, оставляя за собой широкий кровавый след.
Третий и четвертый выстрелы Степа не столько услышал, сколько ощутил и увидел - ему на ноги хлынул холодный водопад из выбитой секции аквариума, а Муса, который поднимался с соседнего стула, пытаясь вытащить руку из кармана, оказался лежащим у стены рядом с Исой в уютной позе эмбриона.
Вокруг братьев стала растекаться по полу общая темная лужа. Возле разжавшегося кулака Мусы в ней плавал маленький пластиковый кружок, в котором Степа опознал тысячедолларовую фишку из казино. Стало тихо. Степа услышал, как на пол льется вода. Он поднял глаза. Там, где только что плавала золотая рыбка, теперь была прямоугольная пробоина - выстрелами выбило всю метровую секцию аквариума. За ней стоял ассистент повара в темных очках, сжимая в руках помповое ружье необычайно большого калибра. Самого повара видно не было - наверно, упал на пол.
- Всем сидеть! - крикнул ассистент и махнул стволом. - Спокойно!
Джедай бизнес!
Степа смотрел «Звездные Войны», и догадался, что страшного больше не будет. А в следующий момент он почувствовал, что у него на коленях что-то трепыхается. В ложбинке между его мокрых ног, рядом с прядью водорослей и куском пластика, лежала золотая рыбка. Он протянул к ней руку.
- Руки на стойку! - заорал ассистент повара.
- Тут рыбка, - сказал Степа, поспешно выполняя приказ.
Почему-то эти слова произвели на ассистента впечатление. Он перегнулся через стойку и посмотрел Степе на ноги.
- Верно, рыбка, - сказал он. - Вот попала, а? Сейчас что-нибудь придумаем…
Он огляделся по сторонам, но, видимо, не увидел ничего подходящего. Тогда он положил ружье на разделочную доску, поднырнул под стойкой и подошел к столу, за которым сидела парализованная компания. Взяв лаковую ладью, в которой подавался парадный набор суши, он вывалил ее содержимое на голову спортсмену, который пошутил насчет морковки. Тот покорно дернулся на месте, даже не закрывшись руками. Ассистент повара вернулся на кухню и налил в ладью воды из-под крана.
- Давай, - сказал он, ставя ладью на стойку перед Степой.
Степа со второй попытки подхватил рыбку в ладонь и пустил в ладью. Нервно вильнув хвостом, рыбка доплыла сначала до одного конца своей новой вселенной, потом до другого, и замерла на месте. Ассистент поглядел вниз, туда, где до сих пор прятался повар-кореец.
- Слышь, любимый руководитель, - сказал он, - ты это, пусти ее потом в аквариум. А то я не пойму, как он у вас открывается…
Степа закрыл глаза.
Когда через минуту или две он немного пришел в себя и решился снова открыть их, в зале были новые посетители - трое в военной форме, еще двое в штатском. Растерянных спортсменов уже выгнали на улицу, даже не дав им забрать веши - на окне осталась ярко-желтая теннисная сумка. Стена увидел, как ассистент повара поднимает руку с оттопыренным большим пальцем, затем медленно поворачивает палец вниз. Ему кивнул майор с петлицами войск связи, который, кажется, был у прибывших за главного. Другой офицер надел на руку прозрачный пластиковый пакет, присел на пол возле трупа Исы и откинул в стороны опаленные полы пиджака.
На черной от крови рубашке было что-то вроде упряжи, из которой торчали два вороненых пистолета, похожих на «кольты», только больше размером. Степа понял, что это и есть знаменитые «Стечкины», стреляющие очередями убивальники, из-за которых о братьях ходила такая мрачная слава.
- Те самые, отвечаю, - сказал пожилой мужчина в штатском. - Срочно на баллистическую.
Степа почувствовал, как кто-то трогает его за локоть. Рядом стоял стрелок в черных очках.
- Поговорим? - спросил он.
- Трудно отказаться, - ответил Степа, вставая.
Они устроились за столом у окна, там, где раньше сидели спортсмены. Степа сначала сложил пальцы в замок, но все равно было видно, что руки дрожат. Тогда он спрятал их под стол.
- Тебя я знаю, Степан Аркадьевич. Уже давно, - сказал блондин. - А я - скромный джедай Леонид Лебедкин. Можно просто Леон. Четвертое главное управление ФСБ по борьбе с финансовым терроризмом.
«Четвертое, - быстро подумал Степа, - это скорее ближе к «тридцать четвертое», чем к «сорок третье». Потому что одно слово целиком совпадает. Но, с другой стороны, начинается-то с четырех! Неясно…
- Как так может быть, - спросил он, - четвертое главное? Что их, четыре главных?
Лебедкин засмеялся.
У него была удивительная манера смеяться, которая сразу запоминалась навсегда. Сначала смех звучал искренне и заразительно, а улыбка делала курносое лицо капитана таким симпатичным, что вспоминались романтические летчики из первых советских фильмов. Но на последних двух или трех тактах, когда смех затихал, в нем прорезалось что-то пронзительное, звонко-взвизгивающее и дребезжаще-злое - словно долетало эхо какого-то похожего по тембру, но не имеющего отношения к веселью звука. Этот звук был жуток, хотя Степа не мог сказать точно, что это такое - то ли стон, то ли вой лагерной суки, то ли визг тормозов. К тому же лицо смеющегося Лебедкина запрокидывалось вверх, и из-под темных стекол вдруг обжигали холодом два бледно-голубых внимательных глаза…
- Я объясню, - сказал он. - Вот смотри, с одной стороны, оно как бы четвертое. А с другой - для них, - он кивнул в сторону трупов, - оказалось самое главное, какое только бывает.
Понял, нет?
Аргумент был простой и хрустально-ясный, Степа оценил его сразу.
- Понял, да, - сказал он. - Так это вы нам эту стрелку…
- Можно и на ты, - перебил Лебедкин. - Чего мы с тобой, старперы, что ли?
- Так это ты нам эту стрелку назначил?
- Я назначил. Только не тебе, а им.
- А они сказали, что вы… То есть ты… Что ты всем троим велел прийти.
- Ты больше абреков слушай, - сказал Лебедкин. - Запомни, все чеченские крыши берут своих коммерсантов на стрелки в качестве живого щита. А пятьдесят процентов московских коммерсантов, которые побывали под крышей у чеченов, вообще кастрированы. Такой у них обычай. Ты про это знаешь?
Степа отрицательно помотал головой.
- И неудивительно. Кто ж в таком признается. Так что я тебе сегодня, можешь считать, жизнь спас, и не только жизнь, а еще кое-что на бонус, понял, нет? А то, что они тебе говорили… Разводить они умеют, не ссы.
- Обязательно надо было их убивать? - спросил Степа.
- Ты, я вижу, так ничего не понял. Ты хоть знаешь, кто был этот
Иса?
- Кто?
Лебедкин наклонился к Степе, и тот снова увидел его холодные голубые глаза, в этот раз над стеклами.
- Вращающийся дервиш смерти.
- А что это?
- Есть такой орден вращающихся дервишей, с центром в турецком городе Конья. Они типа вращаются на месте и входят в особый мистический транс. В общем, мирные люди. Но не все. Несколько человек из ордена перебежали к Усаме бен Ладену и основали новую школу огнестрельного боя. Знаешь, есть стрельба по-македонски?
Степа кивнул.
- А это называется стрельба по-кандагарски. Такой дервиш, короче, начинает крутиться, входит в транс, вынимает стволы, руки в стороны… А дальше все как в страшном сне. Хорошо, если у него, к примеру, два «Кольта» или там «Глока». Это еще уйти можно, если повезет. А если два «Узи» или «Аграна», в радиусе сто метров хана всему, что шевелится и думает. Понял, нет?
Лебедкин взъерошил ладонью волосы.
- Этот, - сказал он, кивая в угол, где лежал Иса, - у них вообще был что-то вроде сэнсея. Про него легенды ходили. Пел стихи Джалалиддина Руми и хуячил из двух стволов не глядя, как швейная машина. Ни одна пуля зря не уходила. Страшный человек. Да что я тебе говорю. От него сам Саша Македонский как заяц бегал, когда Даниловский рынок делили. Правда, Михалыч?
Майор связи, который прислушивался к разговору, утвердительно кивнул.
- Так он что, - спросил Степа, - стрелять собирался?
- А ты думал. Он уже руки к груди поднял, еще секунда, и здесь все в дырах было бы.
Майор сел рядом с Лебедкиньш и положил на стол черную папку с маленьким латунным замком. Степа посмотрел в его равнодушное, как у каменной бабы, лицо и вздохнул.
- Неужели нельзя было… Ну, договориться?
- Договориться? Хе-хе-хе-хе… Михалыч, он нам не верит. Покажи ему.
Майор открыл папку и вынул из нее лист бумаги с картинкой, похожей на фотографию луны в телескоп.
- Что это?
- Спутниковая съемка. Тренировочный лагерь суфийского диверсионно-штурмового батальона вращающихся смертников под
Кандагаром. Вот в этом кружке - видишь, пипочка в центре? - палатка Исы и Мусы Джулаевых. Снимок сделан в момент, когда Иса говорит по спутниковому телефону с передвижным заводом по производству рицина в Панкисском ущелье. Понял, нет?
- Понял.
- Видишь в углу снимка цифры? Четырнадцать тридцать пять, шестое августа. Это чтоб сомнений не было. У нас и разговор записан, будь уверен.
- Круто, - сказал Степа.
- И ты таким людям платишь, Степан Аркадьевич. Как же так?
Степа виновато развел руками.
- Я не знал, - сказал он. - Откуда мне было знать, что они эти… вращающиеся финансовые террористы.
Лебедкин опять засмеялся; и Степе снова стало не по себе.
- Нет, Степан Аркадьевич, - сказал Лебедкин. - Финансовые террористы не они. Финансовый террорист у нас ты.
- Это как?
- А так. Подумай.
Степа начал думать. Ясность в уме наступила довольно быстро.
- Ara, - сказал он. - Ага… Кажется, понимаю. Я ведь правильно понял?
- Правильно, - кивнул Лебедкин.
- И как теперь, если да?
Лебедкин поглядел на майора связи.
- Ну как на такого парня злиться. Правильно сказал русский классик, «быть можно дельным человеком, ни разу срока не мотав».
- Там не так, - сказал майор связи. - Там кончается «ни разу зону не топтав».
Возникла пауза. Степа заметил, что у него почти полностью восстановился слух. Он слышал доносящийся с улицы шум машин. Детский голос прокричал «Дура! Не хочу!». Где-то далеко-далеко гудел самолет.
- Ну что, простим на первый раз? - спросил наконец Лебедкин.
Майор почесал голову.
- Простим, -
Аргумент был простой и хрустально-ясный, Степа оценил его сразу.
- Понял, да, - сказал он. - Так это вы нам эту стрелку…
- Можно и на ты, - перебил Лебедкин. - Чего мы с тобой, старперы, что ли?
- Так это ты нам эту стрелку назначил?
- Я назначил. Только не тебе, а им.
- А они сказали, что вы… То есть ты… Что ты всем троим велел прийти.
- Ты больше абреков слушай, - сказал Лебедкин. - Запомни, все чеченские крыши берут своих коммерсантов на стрелки в качестве живого щита. А пятьдесят процентов московских коммерсантов, которые побывали под крышей у чеченов, вообще кастрированы. Такой у них обычай. Ты про это знаешь?
Степа отрицательно помотал головой.
- И неудивительно. Кто ж в таком признается. Так что я тебе сегодня, можешь считать, жизнь спас, и не только жизнь, а еще кое-что на бонус, понял, нет? А то, что они тебе говорили… Разводить они умеют, не ссы.
- Обязательно надо было их убивать? - спросил Степа.
- Ты, я вижу, так ничего не понял. Ты хоть знаешь, кто был этот
Иса?
- Кто?
Лебедкин наклонился к Степе, и тот снова увидел его холодные голубые глаза, в этот раз над стеклами.
- Вращающийся дервиш смерти.
- А что это?
- Есть такой орден вращающихся дервишей, с центром в турецком городе Конья. Они типа вращаются на месте и входят в особый мистический транс. В общем, мирные люди. Но не все. Несколько человек из ордена перебежали к Усаме бен Ладену и основали новую школу огнестрельного боя. Знаешь, есть стрельба по-македонски?
Степа кивнул.
- А это называется стрельба по-кандагарски. Такой дервиш, короче, начинает крутиться, входит в транс, вынимает стволы, руки в стороны… А дальше все как в страшном сне. Хорошо, если у него, к примеру, два «Кольта» или там «Глока». Это еще уйти можно, если повезет. А если два «Узи» или «Аграна», в радиусе сто метров хана всему, что шевелится и думает. Понял, нет?
Лебедкин взъерошил ладонью волосы.
- Этот, - сказал он, кивая в угол, где лежал Иса, - у них вообще был что-то вроде сэнсея. Про него легенды ходили. Пел стихи Джалалиддина Руми и хуячил из двух стволов не глядя, как швейная машина. Ни одна пуля зря не уходила. Страшный человек. Да что я тебе говорю. От него сам Саша Македонский как заяц бегал, когда Даниловский рынок делили. Правда, Михалыч?
Майор связи, который прислушивался к разговору, утвердительно кивнул.
- Так он что, - спросил Степа, - стрелять собирался?
- А ты думал. Он уже руки к груди поднял, еще секунда, и здесь все в дырах было бы.
Майор сел рядом с Лебедкиньш и положил на стол черную папку с маленьким латунным замком. Степа посмотрел в его равнодушное, как у каменной бабы, лицо и вздохнул.
- Неужели нельзя было… Ну, договориться?
- Договориться? Хе-хе-хе-хе… Михалыч, он нам не верит. Покажи ему.
Майор открыл папку и вынул из нее лист бумаги с картинкой, похожей на фотографию луны в телескоп.
- Что это?
- Спутниковая съемка. Тренировочный лагерь суфийского диверсионно-штурмового батальона вращающихся смертников под
Кандагаром. Вот в этом кружке - видишь, пипочка в центре? - палатка Исы и Мусы Джулаевых. Снимок сделан в момент, когда Иса говорит по спутниковому телефону с передвижным заводом по производству рицина в Панкисском ущелье. Понял, нет?
- Понял.
- Видишь в углу снимка цифры? Четырнадцать тридцать пять, шестое августа. Это чтоб сомнений не было. У нас и разговор записан, будь уверен.
- Круто, - сказал Степа.
- И ты таким людям платишь, Степан Аркадьевич. Как же так?
Степа виновато развел руками.
- Я не знал, - сказал он. - Откуда мне было знать, что они эти… вращающиеся финансовые террористы.
Лебедкин опять засмеялся; и Степе снова стало не по себе.
- Нет, Степан Аркадьевич, - сказал Лебедкин. - Финансовые террористы не они. Финансовый террорист у нас ты.
- Это как?
- А так. Подумай.
Степа начал думать. Ясность в уме наступила довольно быстро.
- Ara, - сказал он. - Ага… Кажется, понимаю. Я ведь правильно понял?
- Правильно, - кивнул Лебедкин.
- И как теперь, если да?
Лебедкин поглядел на майора связи.
- Ну как на такого парня злиться. Правильно сказал русский классик, «быть можно дельным человеком, ни разу срока не мотав».
- Там не так, - сказал майор связи. - Там кончается «ни разу зону не топтав».
Возникла пауза. Степа заметил, что у него почти полностью восстановился слух. Он слышал доносящийся с улицы шум машин. Детский голос прокричал «Дура! Не хочу!». Где-то далеко-далеко гудел самолет.
- Ну что, простим на первый раз? - спросил наконец Лебедкин.
Майор почесал голову.
- Простим, -
сказал он. - Если перестанет терроризмом заниматься.
- Слышал, Степан Аркадьевич? - строго глянул на Степу Лебедкин. -
Чтоб больше никакого терроризма у нас не было. Я не шучу.
- Понимаю, - скромно сказал Степа. - Постараюсь. Научите жить по-новому.
- Встречаться будем раз в месяц, - сказал Лебедкин. - Как говорил государь Александр Павлович, при мне все будет как при бабушке. А как при бабушке было, я видел в дырочку, хе-хе-хе-хе… Так что расслабься, Степан Аркадьевич, расслабься. Business as usual. Я, как тебя увидел, сразу понял, что ты к этим говнюкам никакого отношения не имеешь. Так что, если проблемы будут, с законом или наоборот, звони. Вот мой мобильный.
Лебедкин уронил на стол маленькую карточку.
- Вроде все у нас? - спросил он дружелюбно. Степа кивнул.
Лебедкин взял папку, из которой перед этим вынырнула спутниковая фотография, и вынул из нее другой лист.
- Тогда подпиши, - сказал он, кладя его перед Степой. - Чтобы я в арбитраж мог пойти в случае чего, хе-хе-хе-хе…
Степа поглядел на стол.
Перед ним лежал гербовый бланк с коротким печатным текстом:
Меморандум о намерениях
Я, Михайлов Степан Аркадьевич, все понял.
Подпись:
Степа хотел было спросить, каким образом у Лебедкина оказался с собой лист с его впечатанным именем, если он действительно не приглашал его на встречу. Но он не задал вопроса. Отчасти потому, что не хотел лишний раз услышать странный смех капитана.
А отчасти потому, что такой поступок вошел бы в противоречие с духом меморандума о намерениях, показывая, что он чего-то до сих пор не понял. А ясно было все.
Он вздохнул, поглядел на стойку, где так и стояла лаковая лодка (отчего-то показавшаяся похожей на чеченскую погребальную ладью), и вынул из кармана перьевой «Mont-blanc».
- Слышал, Степан Аркадьевич? - строго глянул на Степу Лебедкин. -
Чтоб больше никакого терроризма у нас не было. Я не шучу.
- Понимаю, - скромно сказал Степа. - Постараюсь. Научите жить по-новому.
- Встречаться будем раз в месяц, - сказал Лебедкин. - Как говорил государь Александр Павлович, при мне все будет как при бабушке. А как при бабушке было, я видел в дырочку, хе-хе-хе-хе… Так что расслабься, Степан Аркадьевич, расслабься. Business as usual. Я, как тебя увидел, сразу понял, что ты к этим говнюкам никакого отношения не имеешь. Так что, если проблемы будут, с законом или наоборот, звони. Вот мой мобильный.
Лебедкин уронил на стол маленькую карточку.
- Вроде все у нас? - спросил он дружелюбно. Степа кивнул.
Лебедкин взял папку, из которой перед этим вынырнула спутниковая фотография, и вынул из нее другой лист.
- Тогда подпиши, - сказал он, кладя его перед Степой. - Чтобы я в арбитраж мог пойти в случае чего, хе-хе-хе-хе…
Степа поглядел на стол.
Перед ним лежал гербовый бланк с коротким печатным текстом:
Меморандум о намерениях
Я, Михайлов Степан Аркадьевич, все понял.
Подпись:
Степа хотел было спросить, каким образом у Лебедкина оказался с собой лист с его впечатанным именем, если он действительно не приглашал его на встречу. Но он не задал вопроса. Отчасти потому, что не хотел лишний раз услышать странный смех капитана.
А отчасти потому, что такой поступок вошел бы в противоречие с духом меморандума о намерениях, показывая, что он чего-то до сих пор не понял. А ясно было все.
Он вздохнул, поглядел на стойку, где так и стояла лаковая лодка (отчего-то показавшаяся похожей на чеченскую погребальную ладью), и вынул из кармана перьевой «Mont-blanc».
0 коммент.:
Отправить комментарий